«Суриков без купюр»: как красноярский историк опубликовал полную коллекцию эпистолярного наследия художника из фондов КККМ

История художника Василия Сурикова, родившегося в Сибири — тема, к которой обращались многие исследователи. Но к уже известным работам о его жизни и творчестве в этом году добавилась очень значимая книга «Суриков без купюр».

Она основана на письмах художника и его родных из фондов Красноярского краеведческого музея. Это первое издание, где личная переписка Сурикова представлена в полном объеме, включая даже рисунки на полях.

Мы поговорили с автором книги, историком-архивистом, заместителем директора по науке Красноярского краевого краеведческого музея Иваном Черкасовым. Он рассказал о тонкостях расшифровки эпистолярного наследия, неожиданных открытиях в биографии Сурикова и будущем монументальном труде, посвященном истории одного из старейших сибирских музеев.

Красноярский краевой краеведческий музей (КККМ) обладает уникальной коллекцией писем художника Василия Сурикова: 142 письма из 250 известных. Самое раннее послание датируется 1866 годом, когда 18-летний Суриков гостил у сестры и зятя в селе Тесинском Минусинского округа. В 1868 году Суриков отправился в Санкт-Петербург, чтобы поступить в Академию художеств. Первое письмо с дороги он направил родным из Томска, далее — из Екатеринбурга, затем писал из европейской части страны, эта переписка длилась полвека, до самой смерти художника. Иван Черкасов, историк-архивист, заместитель директора по науке КККМ, собрал находящиеся в фондах музея письма в своей новой книге «Суриков без купюр»:

— Отличие этой книги от всех предыдущих изданий писем Сурикова в том, что она делалась не по копиям писем, а по их подлинникам. Текст полностью соответствует тому, который написан в письмах — за исключением старой и новой орфографии, — рассказывает автор книги Иван Черкасов. — Мне кажется, Василий Иванович заслужил, спустя более 100 лет со своей смерти, чтобы о нем можно было узнать всё, что сохранилось. Дать ему слово полностью и дальше уже делать свои выводы — нет цели вознести его на пьедестал, нет цели канонизировать.

Помимо посланий самого художника, в книге представлены письма его родных, они составляют почти половину от всего издания. Это переписка, которую Суриков вел на протяжении всей жизни с матерью и братом Александром, письма дочерей художника Ольги и Елены, зятя Петра Кончаловского, сестры Екатерины и ее мужа Сергея Виноградова, а также переписка дочери Ольги с красноярскими музейщиками.

В книгу вошли 242 письма и фрагмент из воспоминаний брата, Александра Ивановича. Как объясняет историк, письма самого Александра Сурикова не дошли до настоящего времени, но, тем не менее, именно ему исследователи благодарны за сохранение эпистолярного наследия его брата-художника: Александр Иванович сохранил письма брата и передал их в Красноярский музей.

На сегодняшний день красноярская коллекция писем Сурикова является крупнейшей в России. На ее изучение Иван Черкасов потратил 2,5 года, преодолев по ходу два выгорания — не было и дня, чтобы он не занимался этой работой.

В результате сначала появился электронный вариант книги «Суриков без купюр», изданный в декабре 2024 года в рамках краевой грантовой программы по поддержке местных авторов «Книжное Красноярье». Спустя полгода книгу удалось издать в бумажном виде: 300 экземпляров напечатали на средства Красноярского краевого краеведческого музея, дополнив именным указателем и блоком с цветными иллюстрациями.

История исследователя Ивана Черкасова и его пути по изучению жизни и творчества Василия Сурикова началась не с целенаправленного выбора, а, как это часто бывает, с цепочки случайных обстоятельств. Сейчас уже можно говорить: «Это судьба!» — но тогда, на старте, всё выглядело иначе.

В университете, где Черкасов изучал историю, он занимался темой выборов в Государственную думу Российской империи от Енисейской губернии. Когда он выпустился, встал вопрос о трудоустройстве. Подвернулась вакансия в музее-усадьбе Сурикова в Красноярске:

— О Сурикове тогда я не знал, наверное, ничего, насколько можно не знать ничего о Сурикове, живя в Красноярске, где есть даже улица Сурикова, — признается Черкасов. — Перед собеседованием я прочитал статью о Василии Ивановиче в Большой советской энциклопедии: годы жизни, годы написания картин, буквально 4-5 названий. С этим я пришёл устраиваться на работу. — Одновременно со мной в музей устроилась группа молодых коллег. Кто-то только закончил [университет], кто-то закончит только через год. И мы стали изучать Сурикова: нужно было готовиться к экскурсиям.

Долгое время история Василия Сурикова была знакома читателям через призму предыдущих изданий писем, основанных, по большей части, на копиях посланий. Впервые обширные цитаты из красноярских писем художника появились в статье Марии Красноженовой, опубликованной в 1937 году. В то время исследовательница, будучи сотрудницей Красноярского краеведческого музея, работала непосредственно с этими документами. Тогда же возникла идея первого полного издания, но из-за сложностей с машинописными копиями и их отправкой в Москву, где планировалась печать, работа затянулась.

Первое полноценное издание писем Сурикова увидело свет в 1948 году. Тогда переписка была собрана из разных источников: копий, присланных из Красноярска; писем, хранившихся у дочери художника Ольги Кончаловской, и документов из других учреждений, в первую очередь, Третьяковской галереи. Как отмечает Черкасов, в предисловии к этому изданию был упомянут хранитель основной части подлинников — Красноярский краеведческий музей.

Второе издание, для многих ставшее настольной книгой о художнике — «Суриков. Письма. Воспоминания о художнике» — вышло в 1977 году под редакцией Н. А. и З. А. Радзимовских и С. Н. Гольдштейн. В нем не только увеличилось количество писем, но и появились воспоминания брата художника Александра, записанные Красножёновой в Красноярске, а также других красноярцев. Однако, как подчеркивает Иван Черкасов, упоминание КККМ из предисловия к этому изданию и вовсе исчезло.

— Первой книгой, с которой я начал изучение Василия Ивановича, было как раз издание 1977 года. Я очень много с ним работал, готовя мероприятия по письмам Сурикова, выставки и так далее. Естественно, я считал это издание образцом. Оно очень хорошо прокомментировано, проиллюстрировано. Но в 2023 году я узнал то, что перевернуло моё представление об этом издании и привело меня к моей книге. Самая большая радость, которая, наверное, только может случиться у историка, это издать какие-то полезные документы. И мне это удалось!

В музее-усадьбе Черкасов отработал четыре года, после чего перешел в КККМ. В 2023 году он как раз готовился к 175-летнему юбилею художника. Историк хотел создать виртуальную выставку, которая бы представила всю суриковскую коллекцию краевого музея, включая и редкие документы. Иван знал о хранившихся там письмах, и, сопоставляя сканы подлинников с текстом издания 1977 года, обнаружил до десяти мелких разночтений по каждому письму:

— Где-то я находил прямые купюры, то есть изъятия из текста, которые касались самых разных вещей — совершенно безобидных на наш современный взгляд, но почему-то авторами выкинутых, — говорит Черкасов. — Была большая редакторская правка — она прошлась по стилю Сурикова, причём совершенно напрасно. Поработав с его текстами, я могу сказать, что Суриков прекрасно владел русским литературным языком, грамматических ошибок в его текстах нет. Это очень хорошо написанные тексты. Почему-то была проведена работа с ними в плане предложений — то есть, длинные разбивались на более короткие, причем произвольно, исчезали заглавные буквы в определенных словах. Это не только слова вроде «Бог», «Воля Божья», «Государь», но и слово «Мама» — именно так писал Суриков, обращаясь к Прасковье Фёдоровне. Или какие-то рудименты его писарских привычек, когда он работал в губернском управлении, вроде названий чинов — он писал [их] с заглавной буквы, как и названия месяцев. Это мелочи, но они характерны для художника.

Покойный ученый секретарь КККМ Надежда Сичкарь, узнав об интересе Черкасова к Сурикову, принесла из архива дело, касающееся организации выставки художника в 1837 году. Позже находились и другие уникальные документы. Но переломным моментом, позволившим объединить суриковскую тему с навыками историка-архивиста и выйти, в итоге, на книгу, стало знакомство Ивана с архивным фондом Владимира Кеменова, крупнейшего советского исследователя Сурикова. Этот массивный архив, хранившийся в музее-усадьбе с 1989 года, до прихода Черкасова оставался не разобранным и не опубликованным.

При сверке подлинников с копиями обнаружился любопытный факт. Как отмечает Черкасов, на протяжении примерно 15 лет письма, которые отправлялись от имени Василия Сурикова в Красноярск к его матери и брату, имели не одного автора, а трёх: сначала писал сам Василий Иванович, затем делала приписку его дочь Оля, затем дочь Лена. Иногда эти приписки составляли до трети письма. Ранее они никогда не публиковались.

— Об их существовании, собственно говоря, даже не было известно, потому что, видимо, из Красноярска прислали в Москву набранные машинописные копии именно текстов Сурикова. А эти приписки Оли и Лены, конечно, очень интересны нам именно сейчас, когда история повседневности сильно развивается. Мы можем увидеть, что писали, как писали восьми-девятилетние девочки из интеллигентной семьи, дочери художника, на рубеже XIX–XX веков. Также в письмах прослеживаются детские взаимоотношения. Например, идет текст письма, написанный чернилами, но неожиданно чернила сменяются на карандаш. Причину этого мы узнаем в письме. Лена пишет, что «Оля отобрала у меня перо с боем, и я пишу карандашом». «Боем» они называли потасовки между собой, которые были довольно частыми. Или в одном из писем Оля рассказывала, как Лена надела себе на голову банку с вареньем и всю ее вылизала. Это, конечно, представить сложно, но все это рассказывает о жизни девочек того времени.

Кроме того, благодаря припискам дочерей Сурикова и их упоминаниям о театральных постановках, удалось уточнить датировку некоторых писем и некоторые факты из жизни художника. Так, одна из таких детских надписей, сделанная дочерью Сурикова Леной, помогла установить один из населенных пунктов в Швейцарии, где бывал Суриков.

— Речь идет о местечке Цвайлютшинен (Zweilutschine) — небольшом городке, куда Суриков переехал из курортного Интерлакена. Он писал в своем письме, что переехал, но куда именно не называл. А вот Лена прописывает это название, прописывает его латиницей, с ошибками, ужасно, но всё-таки расшифровать его было можно. Там Суриков работал над этюдами к картине «Переход Суворова через Альпы», — рассказывает Иван Алексеевич.

В другом письме Лена упоминает посещение спектаклей в Московском Художественном театре, благодаря чему удалось изменить датировку известного письма на несколько лет. Поскольку дата открытия МХАТа хорошо известна, стало ясно, что письмо должно быть датировано более поздним периодом, чем это было известно ранее (его датировали «по смыслу», без точной даты), объясняет исследователь.

Также в датировке некоторых посланий помогли хранящиеся в фондах КККМ конверты. Благодаря проставленным на них почтовым штемпелям, исследователь с точностью до одного-двух дней установил даты написания некоторых писем там, где они не были ранее указаны. Это важное уточнение позволяет восстановить хронологию событий в жизни художника.

— У нас в музее есть письма Сурикова в конвертах, есть без конвертов, а есть еще более интригующие, хотя и малая часть — это конверты без писем. Есть несколько конвертов, датировки которых не совпадают с датировками ни одного из известных писем Сурикова, ни у нас в фондах, ни где-то ещё. Возможно, они вообще не сохранились, и мы их больше никогда не увидим, — отмечает Черкасов.

Ценность «Сурикова без купюр», кроме прочего, в том, что в книге опубликованы скетчи Сурикова и его дочерей, сделанные в письмах.

— Мы издали письма со всеми рисунками, чертежами, какими-то почеркушками — всем тем, что осталось от Василия Ивановича, — объясняет исследователь. — И честно говоря, как бы это не звучало, может быть, громко: да, эти рисунки маленькие, шаржированные чаще всего, но тем не менее, для тех, кто изучает творчество Сурикова, это ранее неизвестные работы художника! Их наберется с десяток. С нашей книгой они также вводятся в научный оборот. Конечно, важно было эти рисунки прокомментировать, поэтому и была привлечена большая команда.

Среди рисунков Оли и Лены можно найти «дядю Сашу», сам Василий Иванович часто, обращаясь к брату, не прочь был подшутить над ним с помощью своих зарисовок. Одно из таких писем удалось восстановить:

— Кусочек, который вырезали в советское время, был связан с письмом, где Василий Иванович беспокоится о брате из-за того, что он часто простывает, и высказывает своё предположение: «А не от холодного ли сортира это?» — пишет он. А дальше дает брату рекомендацию — приобрести теплый сортир. Рядом художник нарисовал его и подписал: «А ты не смейся, я отсюда вижу, как ты хохочешь». Этот эпизод удалось восстановить и поставить на место в то письмо Сурикова, откуда он в своё время был купирован, — подчеркивает Черкасов.

Также в книге представлены художественные произведения Сурикова, 17 из которых хранятся в фондах КККМ. Много изображений работ художника для книги предоставили Красноярский художественный музей имени В.И. Сурикова и Музей-усадьба В.И. Сурикова, в их числе портреты родных Сурикова — матери, брата и дочерей.

Интересным дополнением к материалам книги стала таблица, посвященная передвижным выставкам, на которых экспонировались работы Сурикова. Идея создания такой таблицы зародилась у Черкасова еще в 2016 году, когда он начал вести группу в ВК «Василий Иванович Суриков. Жизнь-творчество-музеи».

— Мне стало интересно: а ведь суриковские картины выставлялись не в безвоздушном пространстве, а рядом с работами других художников. Что показывалось одновременно с «Боярыней Морозовой» или «Ермаком»? Какие еще произведения передвижников были представлены публике? — рассказывает историк.

Поиск этой информации оказался настоящим исследовательским квестом. Сначала Черкасов искал данные в литературе и Интернете, находил редкие фотографии и упоминания в статьях. Затем, работая над изданием писем, он решил придать этому исследованию научный статус и погрузился в изучение каталогов передвижных выставок. Обращения к коллегам из других музеев, включая музей Чехова в Мелихове и музей Льва Толстого в Ясной Поляне, а также в Национальную электронную библиотеку (НЭБ), принесли свои плоды. Редкие каталоги были найдены, и по ним удалось составить подробную таблицу, где по годам указаны передвижные выставки и представленные на них картины других художников. Особое внимание было уделено как «сопоставимым с Суриковым величинам» — Репину, Васнецову, Поленову, так и исторической живописи того времени.

— Меня интересовало, на какие аспекты исторической живописи обращали внимание художники в те времена, — объясняет Черкасов. — Можно вспомнить Клавдия Лебедева, Николая Неврева, Сергея Милорадовича и другие имена, это достаточно сильно забытые сейчас художники, но тогда — известные представители исторической живописи. Например, Александр Литовченко примерно в то же время, что и Суриков, выставлял картину «Боярыня Морозова». Проследить некоторые параллели можно по опубликованной в книге таблице.

Первая встреча с подлинниками больших картин Сурикова для Черкасова стала настоящим откровением. Она произошла на старте его карьеры, в 2015 году, когда Иван посетил Русский музей, а затем в 2016 году — Третьяковскую галерею.

Подтверждает это и выставка 2023 года в Красноярске, куда привезли главные хиты Сурикова из Третьяковской галереи и Русского музея: «Покорение Сибири Ермаком», «Взятие снежного городка», «Посещение царевной женского монастыря». Чтобы попасть туда, очереди из желающих стояли даже в будни:

— Красноярск принял Сурикова тогда очень достойно. Вживую, конечно, это то, от чего невозможно совершенно оторваться! — говорит Черкасов.

Работа с эпистолярным наследием — это не только научное исследование, но и своего рода «ремесло», требующее постоянного совершенствования. Иван Черкасов отмечает, что, по мере изучения писем Сурикова, ему все легче было читать почерк художника:

— В самом начале пути, работая над этой книгой, я прочел все письма Сурикова и составил файлы с разночтениями, где были указаны темные места. Потом я взялся за письма Кончаловских и Виноградовых, потом за комментарии. А потом решил, что в конце я должен ещё раз уже опытным глазом пройтись по письмам самого Сурикова. Я по ним прошёлся и некоторые лакуны смог прочитать, увидел некоторые свои ошибки. Эта последняя финальная читка, которая была на третьем году моей работы, конечно, много дала. Я увидел, что мое понимания почерка Сурикова совершенствовалось.

Основная часть исследования проводилась с использованием электронных копий в базе данных музея. К подлинникам писем историк обращался только в крайних случаях, когда они были не очень хорошо отсканированы или написаны на листке со сгибом.

Особый интерес представляют выявленные в письмах Сурикова сибирские диалектизмы и самобытные обороты, которые исчезли на этапах создания машинописных копий и редактуры.

Примером может служить фраза художника: «но не буду завечать», опубликованная в более ранних изданиях как «но не будем забегать». Слово «забегать» современному человеку более привычно, но в Сибири встречалось схожее по звучанию слово «завечать», имеющее значение «планировать, предугадывать, предписывать будущее». По смыслу оно близко к современному слову «завещание». Или же в письмах Сурикова встречается словосочетание «кортомная плата» вместо привычной «квартирной платы», где слово «кортом» в Сибири означало плату за жилье.

Загадкой остается то, как Василий Иванович произносил слово «черемуха» — его любимых ягод, с которыми он постоянно просил испечь лепешки. Черемуха для Сурикова была важным продуктом, связанным с Сибирью. В своих письмах художник выпускал из слова «черемуха» букву «у», то есть писал его, как «черемха». Но на какую гласную он ставил ударение, исследователям трудно сказать — «черЕмха», «черЁмха» или «черемхА». Как отмечает Черкасов, первые два произношения регистрируются в словарях сибирских говоров:

— Была ли там буква «Ё», сложно сказать, поскольку Суриков букву «Ё» ставил в письмах не регулярно, но все же ставил. Поэтому непонятно, как именно произносил это слово Суриков, — говорит исследователь.

Встречались по тексту и искажения, допущенные в предыдущих изданиях. Например фраза «он не узнал меня» в одном случае была заменена на «акк он узнал меня», что полностью меняло смысл.

Тяжелее всего в работе над книгой, отмечает Черкасов, ему далось предисловие. Задача состояла в том, чтобы представить широкой аудитории не только сами письма, но и дать читателям, если они впервые сталкиваются с именем художника, общее представление о его жизни и творчестве:

— Оказалось, очень сложно написать общую статью о Василии Ивановиче, потому что их очень много написано. Конечно, не хотелось просто пересказывать что-то, хотелось добавить какие-то факты, которые ранее не встречались. Я уже 13 лет занимаюсь Василием Ивановичем, много провёл по нему экскурсий, лекций. Рассказывать можно о многом, в устной речи это прощается: многое не слышится, многое забывается потом. Но как только начинаешь класть слова на бумагу, каждый раз думаешь: откуда я это взял? Начинаешь искать источники, смотреть, правда это или нет. На каждом предложении приходилось останавливаться. Но зато я могу сказать, что всё там написанное под собой имеет источники. Их можно критиковать, но никакой отсебятины, которую я обнаруживал, когда начинал писать, у меня в книге нет.

Информацию из других исследований Черкасов тщательно проверял по первоисточникам. В их числе формулярный список отца художника Ивана Васильевича Сурикова, который помог точно установить дату рождения сестры художника Екатерины; документы Государственного архива Красноярского края, а также личное дело Александра Ивановича Сурикова. А благодаря помощи Александры Борисовны Ипполитовой по церковным документам удалось найти информацию о дате свадьбы Ольги и Петра Кончаловских. Из-за этого изменения одно письмо, считающееся февральским, стало январским.

После завершения работы над письмами Василия Сурикова исследователь Иван Черкасов решил взять небольшой творческий перерыв. После него он планирует переключиться на другие темы. Одна из них — история Красноярского краеведческого музея, которой он занимается уже девять лет. В архиве КККМ море информации, но для её обработки требуется значительное время и работа целой команды — чтобы охватить разные этапы развития учреждения.

Сам Черкасов занят изучением одного из самых сложных периодов в истории музея — 20–40-е годы ХХ века, на которые пришлись Гражданская и Великая Отечественная войны, а также закрытие музея. За этот же промежуток времени — порядка 20 лет — сменилось 15 директоров, девять из них — в течение 1930-х.

Однако тема с Суриковым все же не отпускает исследователя. Совсем недавно он приступил к изучению писем художника Михаила Нестерова, который часто упоминал Василия Ивановича, и планирует написать по ним статью «Нестеров о Сурикове». Другая тема, маячащая на научном горизонте Черкасова — исследования писем видных деятелей, которые писали о Сурикове.

Текст: Алена Попова

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».