Юрий Беляев: фотограф-изобретатель, который помогал плавить уран
Юрий Беляев стал свидетелем развития северского химико-металлургического завода — от первых свай до наших дней.
Вместе с коллегами он создавал уникальные технологии, которые применялись по всей стране, занимался фотографией и снимал видео на секретных объектах, а теперь периодически помогает своим молодым преемникам на заводе.
В новом материале проекта к 80-летию атомной промышленности рассказываем, как сын сосланного военнопленного сделал карьеру на атомном комбинате. А еще — как жили молодые сотрудники СХК в середине прошлого века и как охотничьи билеты помогали жителям закрытого города устраивать личную жизнь.
Первый переезд
Юрий Беляев родился совсем незадолго до войны — 15 апреля 1941 года — в семье учителей на Тамбовщине. Накануне ВОВ его отца призвали в армию, он в числе первых встретил неприятеля в Белоруссии. Здесь Евгений Беляев вместе с сослуживцами попал в окружение, а оттуда в плен. Победу встретил в Западной Германии, где его и освободили американские солдаты. Оттуда Беляева-старшего отправили в ссылку на Урал, где бывший военнопленный работал на цементном заводе: сначала конюхом, затем машинистом цементных мельниц.
Семья Евгения Беляева, а также братья-сестры, родители и племянники, отправилась за ним — в Свердловскую область. Здесь Юрий окончил семь классов и поступил в Свердловский горно-металлургический техникум.
— У меня друг туда поступил на специальность «металлургия». Он был на год старше меня, но мы были не разлей вода. Я на следующий год тоже за ним. Специальность выбрал престижную, вроде бы доходную — металлурга тяжелых цветных металлов, — вспоминает Юрий Евгеньевич. — Хотя меня тянуло к электричеству, но родители отговорили: «Что за электричество? У нас на заводе электрики, как оборванцы!».
После четырех лет обучения Юрий был готов работать с медью, свинцом, цинком, кадмием и никелем, готовился отправиться на завод по распределению. Но в судьбу молодого человека вмешался талантливый рекрутер из строящегося под Томском «почтового ящика».
— Нас в группе было 27 человек, и эта женщина 21 из них сагитировала ехать сюда. Говорили, что зарплата хорошая, в армию вы не пойдете, жилье вам будет, когда женитесь. Ну и мы соблазнились, поехали в Томскую область. Это было в 1959 году, — вспоминает Юрий Беляев.
Урал — Северск
Когда нас зазывали, то ничего не рассказывали. Мы только когда приехали, сдали допуск на секретность, подписи всякие дали, только тогда нас стали посвящать. Причем мы в этой технологии же ничего не понимали, нас снабдили литературой, учебниками, пособиями всякими и вот мы изучали. Уровень секретности был такой, что мы не знали, что делается за стенкой! — вспоминает Юрий Беляев.
Самого завода, на который звали ребят, еще не существовало — он находился на стадии фундамента. Пока шло строительство, вчерашних студентов отправляли на стажировки на другие объекты атомной промышленности Советского Союза, такие, как «Маяк» в Челябинске-40, ныне известном, как Озерск. Химико-металлургический завод СХК запустили в 1961 году. Здесь Юрий Беляев начал работать технологом смены. Спустя три или четыре года он перешел в только-только сформировавшуюся научно-исследовательскую группу.
— Мне было интересно всякими экспериментами заниматься. Какие-то проблемы в производстве появлялись, нам поручали ими заняться. Мы ставили опыты, разрабатывали, давали рекомендации, внедряли в производство. Потом группа разрослась до опытно-технологической лаборатории, — рассказал Юрий Беляев.
В 30 лет Юрий поступил в северский филиал Томского политеха на вечернее отделение и закончил его с отличием. Еще во время учебы его назначили инженером-исследователем.
Молодой специалист занимался очень широким кругом проблем. Так, в опытно-технологической лаборатории было несколько направлений: литейно-прессовое, химико-металлургическое и металловедческое. Первое занималось изделиями, которые шли для атомного оружия. Специалисты-металловеды изучали структуру и прочие свойства сплавов, которые применялись в атомной промышленности. А химико-металлургическое занималось решением возникающих проблем в химическом и металлургическом производстве цехов.
— Из обогащенного урана на нашем заводе путем разных операций получали слитки чернового урана, но в нем было еще много разных химических примесей. Поэтому проводили рафинировку, переплавку, в результате которых также получалось много ценных отходов. И химическое производство извлекало их, это называлось регенерация, и возвращало в производственную цепочку. В начале карьеры я как раз был здесь технологом смены.
Исследовательская группа занималась решением проблем, которые вставали перед химическим и металлургическим производствами. Так, одно из направлений работы группы было совершенствование технологии производства тиглей, в которых выплавляли металлы на производстве.
— Для рафинировочной плавки и электролитической очистки плутония нужны были очень плотные керамические тигли из очень чистых окислов металлов. И до нас их никто не мог делать. А мы разработали технологию и делали. Именно в наших тиглях производилась очистка. — вспоминает Юрий Беляев. — В начале опытные работы были у нас в лаборатории, а потом мы масштабировали и передали цеху, где технологию внедряли в большом масштабе. А тиглями из керметов для плавки плутония мы обеспечивали не только свое производство, но и другие предприятия отрасли. Фактически весь плутоний Советского Союза переплавлялся в тиглях, которые делала наша группа из нескольких человек.
Сотрудники лаборатории, в которой работал Юрий Евгеньевич, также решали и материаловедческие задачи. Так, совместно с Северским технологическим институтом они разработали технологию выплавки сплавов для высокоэнергетических неодимовых магнитов и их изготовления. Для массового производства магнитов был создан большой участок.
— Правда, себестоимость из-за больших накладных расходов в нашей отрасли оказалась очень высокая, и мы не были конкурентоспособными с китайскими магнитами. В результате, наш участок прикрыли. Но наши магниты были очень хорошими, просто дороговатыми, — вспоминает Юрий Беляев. — Еще одно направление было — технология плазменного напыления. Порошки керамические, металлические напыляли на оснастку, которая шла в литейно-прессовое и металлургическое производство.
Свел случай
Параллельно металлург устраивал свою личную жизнь. В 1962 году случай свёл Юрия с будущей женой Галиной, которая на тот момент уже практически закончила педагогическое училище.
— В 1962 году мои коллеги-друзья познакомились с девушками из педучилища и на 7 ноября решили организовать совместную вечеринку, — вспоминает Юрий Беляев. — И один из наших парней, который должен был ехать, заработал какое-то нарушение, его лишили пропуска. А там было по счету: сколько девушек — столько парней. Мне предложили, и я поехал. Так и встретились там.
Устраивать свидания влюбленным помогала местная хитрость: при предъявлении охотничьего билета жителям закрытого города давали временные пропуска на выезд из города с ночевкой. Работнику секретного производства надо было обязательно вернуться в Северск до 24.00.
— Чтобы чаще с Галей видеться, я вступил в охотничье общество. Предъявил охотничий билет, мне выдали пропуск временный, и я мог ездить более-менее свободно, — рассказывает Юрий Беляев.
Спустя восемь месяцев пара поженилась — чтобы Галину не отправили по распределению подальше от возлюбленного. Молодую жену Беляев перевез в Северск.
— В начале жить негде было. Я ее поселил у знакомых, у них свой дом был. Потом нашел полузаброшенный барак, где половина заселена, а половина — пустые комнаты. Одну из них я подремонтировал, в общежитии взял тумбочку, кровать какую-то попросил напрокат, стул, столик и мы там поселились, — рассказывает Юрий Беляев. — Причем это было накануне зимы. А когда зима наступила, там было так холодно! Приходили с улицы, обувь ставили, снег с нее на утро не таял. Ведро воды принесешь вечером, а там утром ледяная корка!
Когда у пары наметился первый ребенок, им дали комнату в коммуналке. Квартиру делили еще с тремя хозяевами. Всего же в ней жили 13 человек, в том числе, пять детей. Затем жилищные условия постепенно улучшались: коммуналка на троих, однокомнатная квартира, а потом двух- и трехкомнатная.
Фотограф-кинолюбитель в закрытом городе
Решение технологических задач Юрий Евгеньевич успешно совмещал со страстью к запечатлению действительности. Еще в техникуме он пристрастился к фотографии. На северском комбинате это увлечение окрепло, Юрий Беляев стал снимать не только фотографии, но и документальные любительские фильмы.
— В Доме культуры им. Островского организовали киностудию, мы в нее с другом ходили. Купили нам кинокамеру. Это не то, что сейчас — раз-раз и готово, мы там и всякие сушильные барабаны придумывали, и другие приспособления, и изготавливали сами. Надо было пленку проявить — сначала негатив, потом отпечатать, монтировать. Это было столько работы! Я пока не женился, в этом Доме культуры и ночевал, — вспоминает Юрий Беляев. — Там сидишь допоздна, потом сдвинешь пуфики… заказал вахтеру, чтобы разбудили и убежал на работу! А с работы зачем в общежитие идти, у меня же еще столько дел! — и опять туда.
В киностудии снимали фильмы о событиях на комбинате, о городе, открытии санатория СХК на Синем утесе, о спорте, о туризме. Естественно, на пленку попадали и научные конференции, которые проходили в Северске.
— Справа от меня — заместитель главного инженера СХК по науке А. И. Карелин, доктор технических наук. Слева — академик АН СССР А. А. Бочвар, выдающийся металловед, соратник И. В. Курчатова, директор НИИ-9 (позже ВНИИНМ — Всесоюзного НИИ неорганических материалов) — головной институт отрасли. Это фото поместили на настенном календаре НИИ-9 на 1981 год. Ходили байки, что рядом с академиком — очень важный сотрудник — атомщик из молодых и что им уже заинтересовались иностранные спецслужбы.
Как-то на конференцию сюда приехали со всех городов, вплоть до академиков А. П. Александрова — директора Курчатовского института, впоследствии он был президентом Академии наук и А. А. Бочвара — директора НИИ-9. Мы на конференции сняли фильм, смонтировали предварительно. Они захотели посмотреть, пришли к нам на студию. И тут как раз Галя, жена моя, пришла со старшим сыном, Димой. Ему годика два с половиной-три было. А академик Александров здоровый такой был, под потолок, и лысый череп! И он его взял к себе: «Иди ко мне, малыш!», а тот, как глянул на него, сразу в крик: «Аааа!!!», — смеется Юрий Беляев.
Востребован на пенсии
Работа в любимой лаборатории приносила Юрию Евгеньевичу стабильный доход — такой, чтобы «жить можно». Благодаря комбинату и Геннадию Хандорину, Юрий Евгеньевич обеспечил семье стабильность и в кризисные 90-е.
— В 90-е годы мы выполняли работы по программе «ВОУ-НОУ» (высокообогащенный уран, низкообогащенный уран). В это время к нам на объект приезжали американцы — у нас раньше и представить такого нельзя было! Эта межправительственная программа стала спасением для комбината, валюта за ее выполнение поступала исправно, поэтому зарплаты нам платили регулярно, без задержек.
На комбинате Юрий Беляев отработал 43,5 года. Он ушел на пенсию в последние дни 2002-го. Из всех однокурсников, кто приехал с ним на «почтовый ящик» в 1959 году, в Северске больше никто не остался.
— Когда я уходил на пенсию, лаборатория продолжала работать, и расширялась. Сейчас это большой опытно-технологический участок, работают уже после моего ухода по программе «Прорыв», таблетками занимаются для нового реактора на быстрых нейтронах, там совершенно другие параметры, чем были раньше, — отметил Юрий Беляев.
Но даже на пенсии Юрий Евгеньевич не выключен из заводской жизни: к бесценному опыту ветерана производства прибегали его коллеги. Беляева на СХК несколько раз приглашали в качестве консультанта.
Текст: Егор Хворенков
Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».