Шоколад и коврижки, оркестры в кинотеатре, страшный 1937. Как жил Томск в ХХ веке — воспоминания Веры Малаховой

Прошлое притягивает, и Томск — город с насыщенной историей. О разных эпохах можно найти немало интересного — и фактов, и судеб.

В конце XIX века в наш город приехал краснодеревщик Степан Незговоров, которого за искусную резьбу прозвали мастером дворцового стиля. Его деревянные кружева до сих пор украшают дома на Шишкова, Красноармейской, Крылова. А внучка известного резчика, Вера Ивановна Малахова, стала врачом и прожила в Томске долгую жизнь.

В 1994 году ее воспоминания о прошлом города записал Василий Ханевич, историк, педагог, сотрудник мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД». Рассказывала внучка не о знаменитом деде, а о Томске первой половины ХХ века.

Вера Ивановна родилась 30 сентября 1919 года в Томске, ее мама — Елена Степановна была прислугой в доме Макушина; папа Иван Васильевич работал токарем по металлу. А до революции молодая Елена Степановна служила продавщицей в магазине известной в городе кондитерской фабрики поляка Бронислава Бородзича. Фирма называлась «Бронислав и Ко».

— Магазин у них был на улице Почтамтской (теперь проспект Ленина, отрезок от площади Ново-Соборной до площади Ленина), где теперь гастроном, а конфетно-шоколадная фабрика — внизу, в Татарском переулке (ныне ул. Трифонова). Тот кирпичный двухэтажный дом теперь снесли. В нем еще располагалась служебная столовая и жил управляющий, — вспоминала в 1994 году Вера Малахова. — Утренняя смена начиналась рано, мама приходила в магазин на Почтамтской к семи утра. Ей нужно было поднять жалюзи, привести в порядок прилавки. С восьми часов открывались двери, и магазин был уже готов для приема покупателей. В нем продавались различные сладости — конфеты, пряники, пирожные, торты... Мама всегда говорила: «Теперешним людям и не снится, что продавали при царе-батюшке!» Тогда только коврижек было 5 или 6 сортов. Интересный момент — продавщица весь день не имела права садиться, даже прислониться к стенке. Не дай бог, зайдет сам Бронислав и увидит… Еще надо было всегда хорошо выглядеть и одеваться. Девушки делали прически, у них были красивые заколки. От продавщиц требовалось всегда вежливо относиться к покупателям, уметь договариваться с недовольными. Нельзя было опаздывать, уходить куда-то посреди рабочего дня. Если ты работаешь, то всю смену должен отстоять у прилавка от и до.

К праздникам кондитеры готовили необычные сладости. Особенное Елене Степановне запомнилась Пасха. Томичи делали заказы на шоколадные яйца, их можно было изготовить разных размеров. И, что главное — был вариант «с сюрпризом». По желанию заказчика можно было положить в десерт подарок — золотое кольцо или серьги. Шоколадные половинки потом склеивались и красиво упаковывались. Покупатели смело доверяли драгоценности кондитерам, не боялись, что ювелирные украшения исчезнут. И радовались неординарно преподнесенным подаркам.

На самой шоколадной фабрике был цех, где варили шоколад. Все делали вручную. Работали в две смены — до обеда и до вечера. Каждую бесплатно и вкусно кормили — первая смена обедала, вторая ужинала. Мама Веры Ивановны вспоминала про первые смены. Столы были очень чистыми. На обед подавались вкусные, жирные щи. На второе обычно была каша. Для желающих ставились крынки с пенками. Елена Степановна так вкусно об этом рассказывала, что ее дочь запомнила детали на всю жизнь.

У Бородзича был друг Гофштадт, врач и фармацевт. Он работал в аптеке Шмидта, потом стал ассистентом у профессора Вершинина на кафедре фармакологии. Его Вера Малахова хорошо запомнила, поскольку училась вместе с его дочерью в школе. В молодости кондитер и фармацевт любили прохаживаться по Томску и заглядываться на дамочек.

Еще один поляк, Бронислав Доробелла, был знакомым уже самой Веры Малаховой.

Он окончил Томский политехнический, а еще увлекался музыкой. В 1930-е и 40-е, до начала войны, перед сеансами в кинотеатре имени Горького было модно играть джаз. Однажды Вера Ивановна заметила, что среди музыкантов на сцене в кинотеатре сидит симпатичный молодой человек с громадным аккордеоном.

— В те годы этот инструмент был такой же редкостью, как саксофон. В небольшом томском оркестре, кстати, был и саксофонист. Мне сразу до безумия захотелось как-то познакомится и попробовать поиграть на аккордеоне, — рассказывала Вера Ивановна. — Моя подружка Рита Демидова знала эту семью и познакомила нас. Это было еще до войны. Они жили на Большой Подгорной, мы пошли к ним в гости. Как я помню, они попали в Сибирь после польских революционных событий. По окончании войны уже мы с Броней были хорошо знакомы, часто встречались. Потом он женился. Он нравился многим девушкам, но родители не разрешали жениться на русской, в итоге он нашел польку. Когда у него родились дети, мы стали реже видеться. Знаю о его дальнейшей судьбе только, что он тяжело болел астмой. Из-за этого ему пришлось уйти с дрожзавода, где Бронислав работал главным инженером. Он стал задыхаться… Дальше он аккомпанировал на соревнованиях гимнастов. Тогда во время выступлений играл тапер. Однажды мы случайно встретились, и Бронислав сказал, что ему скоро будет вызов в Польшу, он поедет лечиться в соляные пещеры. Когда он вернулся, я спросила, как он. Броня ответил, что очень помогло, он стал меньше задыхаться. Но больше мы не общались, потом я узнала, что он умер.

Вера Малахова была врачом — училась в школе № 9, затем на рабфаке, после поступила на лечебный факультет Томского медицинского института. Но она всегда любила музыку, играла на пианино. Еще со студенчества своими выступлениями открывала все концерты — тогда было принято, что первым номером пианист исполняет классическое произведение. Это могла быть соната Моцарта и Шуберта. А дальше начинались танцы и песни, надо было всем аккомпанировать. Вера Малахова хорошо читала с нотного листа, многое могла сыграть. Во время войны она увлеклась польской музыкой, мелодичной, красивой по звучанию. Работала в госпитале, общалась с раненым поляком Алексеем Берлацким. Он хорошо играл на пианино и научил врача исполнять танго и фокстроты.

О томском детстве и юности у Веры Ивановны были не только музыкальные, но и свои страшные воспоминания. Семья жила в небольшом домике, который построил ее отец, с двумя комнатами на улице Лермонтова. Интересно, что когда-то именно на той же улице была первая мастерская (она же по совместительству и дом) резчика Степана Незговорова. Правда, тогда улица была не Лермонтова, а Кондратьевская.

Мимо дома Малаховых пролегал маршрут, которым в 30-е везли раскулаченных:

— Не забуду этих несчастных, голодных, в оборванной одежде людей. Мама видела их и говорила: «Вера, дай сухари!», — мы бросали их им, чтобы как-то помочь, — рассказывала Вера Малахова. — Они проезжали по улице Лермонтова после того, как спускались с Татарской. Весна была, а они такие изможденные…

С ужасом всю жизнь вспоминала она 1937 год, время постоянных репрессий:

— В 1937 году каждую ночь по улице ехал «черный ворон», как называли этот автомобиль. Вдруг останавливается, и кого-то забирали… У нас забрали и соседа из дома напротив, и почти всю семью Шпагиных — родителей, бабушку, дедушку, оставили только двух несчастных девочек, они потом всю жизнь нищенствовали. Папа тогда уже был сильно болен, страдал туберкулезом. Видя, что происходит, он сказал маме: «Приготовь мне мешок сухарей и съемное белье, следующая очередь — моя». Его не забрали. Но каждую ночь мы не спали, ждали, вдруг за папой приедет «черный ворон». Поводов не было, но могли арестовать за то, что он построил дом. У всех моих подружек из интеллигентных семей отцы были арестованы и расстреляны — врачи, юристы, бухгалтеры… Какие они были враги! Все они сейчас реабилитированы. Посмертно. У меня на всю жизнь остался тот страх, что папу заберут и расстреляют. Слезами и горем памятны те годы. Но при этом мы с девочками общались, у нас был очень дружный класс. Тех, кто остался без отцов, вырастили матери.

Потом этот класс дружил всю жизнь. У Веры Ивановны она получилась долгой — она прожила в Томске почти век — ее не стало в 2011 году.

Текст: Мария Симонова

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».