О богашевской керамике, современных мастерах и кулайском проекте.
Интервью с художником-керамистом Софьей Кугаевской

Когда-то в Богашево работал завод художественной керамики, где производили посуду, с которой многие не расстаются десятилетиями.

Именно здесь начинала свой творческий путь художник-керамист Софья Кугаевская, возглавляющая сегодня культурно-образовательное подразделение Первого музея славянской мифологии.

Поговорили с Софьей о времени расцвета богашевского завода, прошлом и о настоящем томской керамики и о кулайском проекте, которым художница занимается уже много лет.

— Софья, как вы начали работать на Богашевском заводе художественной керамики?

— Завод был большим, в 1980-е он был очень известен, про него знали все в Томске. Сложно объяснить, почему выбрала именно его. Я была домашним ребенком, и родители были бы не рады отпустить меня в другой город, и я не стремилась жить в общежитии. А заниматься искусством всегда хотелось. Так сложилось, что знакомые уже работали с керамикой в Богашево. В те годы главным художником завода была Наталья Прокофьевна Кириленко. Она согласилась взять меня на работу сразу после окончания школы. В августе, вскоре после выпускного, я вышла на завод.

— Чем именно вы занимались?

— Работала на малой серии расписчицей майоликовых изделий. На заводе всех новичков ждали два месяца практики. Обучение шло «на месте»: тебя сажали в цех и учили делать тоновый мазок, который характерен для этой росписи, писать ангобами (это вид краски). Два месяца занятий — и ты отправляешься на производство, где уже работаешь.

Я пришла на завод, уговорив составить мне компанию подружку Машу Седельникову, потом присоединились еще две молодые девушки. Нам предложили заниматься малой росписью, мы делали малотиражные серии. Если человек, давно работающий на заводе, мог расписать 5-6 сервизов в день, то мы успевали только один, либо делали два больших блюда. Предметы были настолько сложными по росписи, что быстрее не получалось.

— А где вы научились рисовать? В художественной школе?

— Я ее окончила еще в 8-м классе, но никакого отношения к моей работе с керамикой это не имело. Росписью на заводе занималось немало женщин, которые нигде рисованию не учились, но прекрасно умели расписывать. В основном там работали местные — те, кто жил в Богашево. Мы с подругой были единственными томичками, каждый день ездили на первом 119-м автобусе из города. Помню, он отходил от Южной в 6:10 утра. Специально, чтобы не толкаться с дачниками, мы сдвинули себе рабочее время на час раньше. На втором 119-м тебе уже ехали активные бабушки с ведрами. Обратно возвращались с людьми, везущими мешки полные шишек — рядом с заводом Богашевский кедрач. А маршруток в те годы не было, 119-й был нашим единственным вариантом.

— Чем в 1980-е жил завод? Какое время вы там застали?

— Это было хорошее, полноценное предприятие. В штате работал прекрасный искусствовед Елена Васильевна Слухаева. Завод переживал творческий взлет. В Москве проходили Дни Томской области, мы возили туда свою керамику. Участвовали во всевозможных выставках. Плохо помню подробности, но однажды у нас был смешной заказ — отправляли в Африку два вагона керамики им в помощь… Участвовали в конкурсах. Жизнь была насыщенной.

— Как на заводе все было организовано — вы работали по эскизам?

— Конечно, на заводе всегда есть главный художник и отдел художников. Они разрабатывают образец, его потом надо повторять, тиражировать, чем мы и занимались. Рисунки утверждались на худсовете, у каждого изделия был свой паспорт, его разработка — это был долгий процесс. Только после этого эскизы давали нам, и мы их повторяли. Все вещи отрисовывались вручную, никаких трафаретов не существовало.

— Вы проработали в Богашево с 1983 по 1986 годы. Все это время занимались малой серией?

— Я работала расписчицей, параллельно мы осваивали все стадии производства. Один из горшочков, которые мы выпускали, украшен маленьким значком, он сделан по моему эскизу. Нас готовили к тому, что со временем мы станем полноценными работниками завода, возможно, художниками. Мы, действительно, пробовали поступить в художественный институт, но не вышло. В те годы мы рассчитывали, что всю свою жизнь свяжем с этим заводом. Но, к сожалению, так не получилось.

— В чем своеобразие той самой богашевской керамики?

— Нашу богашевскую керамику было всегда легко узнать на выставках: у нас уникальная глина, она не красно-коричневая, как у других, а очень светлая. Это предопределяло все работы и привлекало к ним внимание. Другая особенность — тогда не везде использовали подглазурную роспись, она сложнее в технологическом плане, но мы умели ее делать. У нас были хорошие учителя, поэтому и воспоминания о заводе у всех, кто тогда работал, остались очень хорошие. Это было прекрасное время — творческое, плодотворное.

Мы занимались своей «малой» серией, она действительно была малой — то, что мы вдвоем-втроем делали за месяц, продавалось за полдня в магазине «1000 мелочей». В первую очередь потому, что богашевская керамика очень удобна в быту. Я до сих пор пользуюсь теми мисками — по размеру, по эргономике лучше не встречала. Полагаю, многие, у кого есть та керамика, пользуется ей и берегут.

— Что именно тогда производили на заводе?

— Вазы, сервизы, блюда под торты с бортиком. В целом это были полезные вещи, недорогие, поскольку керамика стоит дешевле фарфора. Сейчас мы в Первом музее славянской мифологии пытаемся дополнить свою коллекцию богашевской керамики. Стали просить людей поделиться, но не все отдают. Хотя, если кто-то готов, мы с удовольствием принимаем в дар. К примеру, недавно нам принесли мисочку с производственным с браком — черным пятном. Такие пятна появляются, когда со свода печи капает темное стекло. Этот брак в магазин не ушел. Вообще утро было на заводе самым счастливым временем — шел процесс разбраковки. Изделие выходит из печи, и весь брак бьют. И представляете, сколько счастья набили себе те женщины, которые работали на разбраковке!

Ассортимент на заводе был очень большой. При нас Тамара Васильева сделала партию цветных глазурей. Тогда выпускали вазочки на один цветочек, маленькие баночки. Разнообразные были вещи. Пошла мода на цветные глазури, на заводе стали делать ярко-желтые, ярко-красные миски. Основная коричневая гамма предметов была предопределена и технологией, и местом, где мы живем. Наши художники видят то, что вокруг, они же местные. А в Сибири, в отличии от Украины, нет ярких полей в красных маках. У нас — коричневые шишки, местные травы… Это приглушенные цвета. В этом и уникальность керамики — она отражает место, где сделана. И наша редкая глина давала белый фон. У многих предметов цвета — земельные, естественные. Хотя, помню, мы выпускали в малой серии сервиз «Лето»: он был зеленый, на нем были нацарапаны бабочки. Полный сервиз — шесть чашек, блюдец, чайник и сахарница. Но у нас такого не сохранилось.

— Спустя три года работы вы приняли решение расстаться с заводом, почему?

— Мы с подругой Машей поступили в политехнический институт, начали учиться на химиков-технологов. Все несколько лет, что мы работали на заводе, к нам регулярно приезжал Владимир Иванович Верещагин с кафедры технологии силикатов ТПИ. Он устраивал на практику своих студентов. Наш завод, как и многие предприятия Томской области, дружил с наукой. Он говорил: «Девочки, надо учиться! Почему вы не получаете образование?». Мы отвечали, мол, в художественный институт нас не взяли, мы не великие художницы, нет училища за плечами… Он посоветовал нам стать технологами. И мы поступили, пошли к нему на кафедру. Маша, кстати, потом стала там профессором! А я ушла в творчество.

Параллельно учебе в политехническом у нас была своя маленькая лаборатория «Золотая пчелка», где мы делали керамику и со студентами, и для себя. Не то что бы коммерческое производство — изготавливали сувениры к юбилеям вуза и подобные вещи. Потом работала в лаборатории при кирпичном заводе на Иркутском тракте. Кирпичи — это та же глина. Нас позвал главный инженер, он организовал маленький цех, где мы три-четыре года производили керамику, уже из красной кирпичной глины. Пока перестройка не накрыла всех с головой, и люди не разбежались. Потом я учила студентов делать кирпичи: в ТГАСУ есть такая специализация — производство кирпичей и керамзита. Лет 15 там отработала. Дальше были частные проекты. Мне хотелось что-то лепить, а возможность и печи у друзей, к счастью, были. У каждого, кто работал со мной в Богашево, жизнь сложилась по-своему, но все остались в керамике.

В 1990-х года ненадолго возвращалась на завод, когда он уже принадлежал ЗПП «Томский». Делала им серию образцов, связанную с Кулайской культурой. Я тогда увлеклась ей, и хотела воплотить ее символы в керамике. Ездила на завод месяц, изготовила партию образцов — рисовала, делала всевозможные блюда, вазочки, модернизировала их продукцию. У нас был договор, что я работаю бесплатно, но делаю себе один образец, а остальное остается им. Так у меня собралась коллекция.

— Почему Богашевский завод прекратил свою работу?

— Он погиб в первую очередь потому, что там были электрические печи, а государство перестало дотировать производство. Если бы туда вовремя подвели газ, все сложилось бы иначе. Но его сначала вели в Тимирязево, а уже потом в сторону Богашева. И никакие частные вложения не могли исправить ситуацию. Просто керамика становилась «золотой». Еще одна причина — в сырье. Белая глина, карьер, который использовали в Богашево, находился под кедрачом. Полвека его копали, и постепенно все ближе подходили к кедровой зоне. Конечно, никто бы не разрешил заводу погубить кедры. Совокупность дорогой электроэнергии и необходимости делать новый карьер оказалась для предприятия роковой. Хотя в 1980-е завод поставил новую линию, которая должна была выпускать санфаянс, унитазы и раковины. До перестройки он собирался жить долго и счастливо. К сожалению, сложилось, как я считаю, неудачно для всех. Теперь на месте предприятия — разруха.

— Вы там бывали в последние годы?

— Лет восемь назад мы ездили туда делать фотосессию. Тогда еще были стены, хотя завод уже не работал, но стоял, припорошенный пылью, известкой. Часть станков сохранилось, где-то даже осталась сырая, необожженная продукция. Были остовы печей… Фотографы снимали в том антураже моделей, это организовывал Дима Карпушев, он привез целый автобус фотографов и моделей. Я тогда последний раз была на заводе, походила по нему. Печальное было зрелище… А сейчас, вероятно, не осталось даже и стен.

— В каком состоянии сегодня томская керамика? Как на ее развитие повлиял завод?

— Он все же вырабатывал общую стратегию — была богашевская керамика, ее стиль. Сейчас все стремятся делать индивидуальные вещи. Хотя тех, кто работал в Богашево, видно. Они берут за основу травянистый орнамент, у них заметна любовь к цветовому решению. Приятно, что и Лена Дворникова, и Тамара Васильева, работавшие на заводе, до сих пор в профессии. Они прекрасные художницы, завод бы гордился ими и тем, что они в деле. Андрей Салтан, Саша Варламов мастерят прекрасные вещи. Андрей этим живет, у него есть ученики, молодые ребята и девчата. Все ищут свой стиль и технологию. Сейчас, полагаю, томская керамика на подъеме.

— Как сегодня становятся керамистами?

— Как и раньше. Можно идти на завод и получить рабочую специальность, можно поступить в училище. У нас его нет, в Сибири лучше всего ехать в Красноярск, там есть и высшее училище. Можно пойти к мастеру и начать учиться у него. Так что кто-то стремится получить образование, а кто-то выбирает практику. Ничего не поменялось. Да, стало больше мастер-классов, может быть, и есть самородки, люди с подготовленным вкусом, умением, кому хватит нескольких уроков. Но надо понимать, что керамика — очень дорогое удовольствие. Без печи ее не существует. Если ты керамист «без печки», умеешь только лепить, то я такого не понимаю. Всегда говорится, в керамике есть еще один автор — игра печи с огнем. Сейчас очень моден дровяной обжиг, когда художники пробуют управлять огнем, добиваться определенных эффектов. Без печки ничего не будет.

— В Первом музее славянской мифологии, где вы сейчас работаете руководителем культурно-образовательного подразделения, проходят выставки богашевской керамики?

— Да, мы ее собираем и выставляем, когда нет тематических выставок. Теперь, когда я второй год работаю в музее, то лично с любовью этим занимаюсь. Удается ее сохранять. Керамика — важное для нас направление, по инициативе музея проводится большой фестиваль. Для томских керамистов — это взлет и поддержка, ощущение, что ты кому-то нужен. Все подтягиваются, принимают в нем участие. Мы возим Международный Сибирский фестиваль керамики из Новосибирска, там его придумали и проводят. Музей берет на себя транспортные расходы, договоры с авторами. Организация — нелегкий процесс, керамика легко бьется, каждый отъезд работ — это и слезы, и деньги. Фестиваль живет уже пять лет. В музейной лавке продается керамическая посуда от томских мастеров. Сейчас в моде работы гончаров — Александр Варламов и Андрей Салтан в Томске очень известны. Когда я была на заводе, там был только один гончар, мы занимались производством со способом литья в гипсовые формы. А сейчас идет возрождение гончарного ремесла. В «Околице» на «Празднике топора» проводят конкурс гончаров.

— Что сегодня интересует томичей в плане мастер-классов по керамике?

— Занятия на гончарном круге бешено популярны. Спасибо Фестивалю керамики в музее: когда он открывается, мы проводим много мастер-классов. Приезжают мастера из Новосибирска. Мы бы не увидели этих авторов, если бы не фестиваль. К примеру, в этом году привозила проект «Поверхности» художник-керамист Татьяна Пунанс. Она любит керамику как искусство. Действительно, работы могут быть немыслимые, красивые… Татьяна ее за это ценит и популяризирует. А мы — «работники завода». Я и арт-объекты люблю, но утилитарная керамика для меня лучше, чем что-либо.

— Вы принимаете участие в проекте «Скворечник», расскажите об этом.

— Идея о создании творческого пространства витала в воздухе. В итоге мы собрались вшестером — я и прикладницы-кукольницы — и арендовали помещение. Открыли «Скворечник» и проводим мастер-классы. Создали творческое объедение с нуля, получилось приятное атмосферное светлое пространство с большим удобным столом, с кофе, с маленьким магазинчиком хэнд-мэйда и товаров для творчества. Мы сделали место, куда человек может прийти и научиться любому доступному рукоделию. Проекту уже три года.

С первых дней ведем мастер-классы по гончарному мастерству и для детей, и для взрослых. Сначала мы рассчитывали только на себя, сами отвечали за занятия. Но уже год как я занимаюсь исключительно оргвопросами. Мы шутим, что торгуем изделиями только тех мастеров, кто ведет мастер-класс. Можно купить вещи и сказать, что ты сам ее сделал. Мастера так отвечают за качество уроков, что отличить оригиналы от работ учеников сложно.

— У вас есть сегодня свои творческие керамические проекты?

— К сожалению, нет, но подруги-керамисты есть, у кого слепить и поставить в печь при желании я найду. Чаще всего занимаюсь украшениями с кулайскими мотивами. В 1998 году я впервые увидела металлические отливки с кулайскими образами в краеведческом музее и попробовали сама сделать украшения. Обратилась к ювелирам, по рисункам они сделали пять маленьких наборов, сережек и колечек. Это настолько дало мне импульс, что я пристраивала эти символы везде, где возможно. Сделала керамические работы, потом батик. Интегрировала их в современное пространство. Горела Кулайской культурой 10 лет. Тогда и ездила в Богашево, сделала кулайскую керамическую серию. Вырезала работы из кости, сотрудничала с ювелирами и берестянщиками. В художественном музее проводили выставку, конкурсы в художественных школах, где дети делали «кулайские» аппликации.

Потом мы познакомились с Наташей Нелюбовой, поскольку поняли, нам не хватает голоса «кулайки». Наташа подключилась, попала под поток и за месяц написала «кулайский альбом». Так у нас появилась музыка, а затем и творческое объединение «Сомана Кукун». Им мы гордимся, оно существует в разных вариантах. Была история с Дмитрием Карпушевым, когда мы фотографировали в кулайских украшениях бабушек, в том числе 95-летнюю женщину. Спасибо русскому фонду Марины Ковалевой, нас с этими работами свозили в США. Сказали, что матрешки всем несколько надоели, хочется что-то этническое, русское и новое.

— До сих пор появляются новые кулайские украшения?

— Да, то керамика с камнем, то в серебре, то просто керамика, то к кулайским символам мы примеряем жемчуг. Ювелирная коллекция медленно (украшения — вещь дорогая), но растет. У Наташи Нелюбовой проект «Страшные сказки» родился из этнических символов. Это интересная культура. На заре проекта мы хотели заработать, но быстро поняли — Кулайская культура не про деньги. Она проводник, она свозила нас в разные города и страны. Перед самой пандемией открыли выставку в Новокузнецке, она получилась очень успешной.

Сейчас я освоила витражную техника паяния, когда два кусочка керамики спаиваются вместе. К примеру, делают брошки из битой посуды. На нее кулайская история хорошо ложится «Кулайка» — очень многогранная, открывается и заманивает, ведет «на взлет». У Евгения Работкина была прекрасная коллекция одежды с кулайскими мотивами, он с нею выиграл первое место на Международной ассамблее моды в Москве. А как звучат Наташины песни! Не зря «Летит по небу зима» исполнял с нею симфонический оркестр. «Кулайка» — это наше все, мы так хотели, и так оно и получается.

Текст: Мария Симонова

Фото: Серафима Кузина

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».