Иван Брут: голос дореволюционного Томска
.jpg)
В 1880-х годах томичи ждали свежих номеров «Сибирской газеты» из-за фельетонов Феликса Волховского.
Иван Брут, В тиши расцветший василек, Консерватор... Скрываясь под разными псевдонимами, публицист выступал против коррупции, бездействия томской думы, местных «помпадуров» и «червонных валетов». Своими материалами журналист нажил немало личных врагов, росло недовольство и изданием.
О чем писал один из главных фельетонистов Сибири, для которого Томск стал местом ссылки, и как сложилась его судьба? Рассказываем в нашем материале.
Негласный редактор «Сибирской газеты»
В Томск Феликс Волховский прибыл в 1881 году как политический ссыльный. Выходец из семьи полтавских дворян, революционными идеями он увлекся во время учебы в Императорском Московском университете, за что неоднократно привлекался к ответственности, сидел в тюрьме. В 1874 году проходил по «Процессу 193-х» (судебное дело народников, арестованных за революционную пропаганду с 1873 по 1877 гг., разбиравшееся в Санкт-Петербурге в 1877–1878 гг. — прим.ред.). Итог — лишение всех прав, сословия и вечная ссылка в Сибирь на поселение в Тобольскую губернию.
Отбывая наказания в тюрьмах, Волховский начал писать стихи. Вспоминал впоследствии, что его цикл «Тюремные песни» был одобрен поэтом и издателем сатирического журнала «Искра» Василием Курочкиным, но запрещен цензурой в 1872 году. Заключения пагубно сказались на здоровье Феликса. В некрологе, опубликованном после его смерти (журнал «Русское богатство», №9, 1914 год), было написано: «сырые казематы, где он проводит более пяти лет, окончательно надламывают его здоровье, навсегда портят ему слух, серебрят волосы ранней сединой». Кроме того, во время пребывания Волховского в тюрьме, умерли его жена и ребенок.
Первым местом жизни в сибирской ссылке для Волховского стал город Тюкалинск Тобольской губернии. Там он познакомился со своей второй женой — революционеркой Александрой Хоржевской, признанной виновной в организации в Москве противозаконного сообщества и распространении преступных сочинений и также отправленной на поселение в Сибирь. Новоиспеченная семья подала прошение о переводе в Томск, и в 1881 году разрешение было получено.
В Томске Феликс Волховский почти сразу вошел в состав редакции «Сибирской газеты». Позже его будут называть «негласным редактором» издания. Несмотря на то, что официально он этот пост никогда не занимал, некоторые номера газеты почти полностью были «собраны» Феликсом.
Начинал Волховский в качестве театрального рецензента и литературного обозревателя, продолжил писать и стихотворения.
— Статус ссыльного предполагал, что Волховский не может заниматься общественной деятельностью, сотрудничать с газетами и журналами, — рассказывает Наталья Жилякова, доктор филологических наук, заведующая кафедрой теории и практики журналистки ВШЖ ТГУ. — На газету из-за участия в ней ссыльных постоянно доносили. Это подчеркивало вредную направленность издания в глазах правительства.
Так как Волховский выступал на страницах издания под псевдонимами, прямых проблем, связанных с его статусом, удалось избежать. Главная сложность заключалась в невозможности выписывать ему как автору полноценные гонорары. Деньги за участие в «Сибирской газете» Волховский получал обходным путем и в значительно меньшем объеме, чем мог бы при официальном трудоустройстве.
Несмотря на это, прослышав о сотрудничестве журналиста с «Сибирской газетой», работать в ней стремились и другие политические ссыльные. Для некоторых факт участия Волховского в издании становился решающим.
— Революционер и общественный деятель Соломон Чудновский, который в этот период также находился в сибирской ссылке, приехал в Томск и стал работать в «Сибирской газете» только благодаря Волховскому, — отмечает Наталья Жилякова. — Он писал в воспоминаниях, что был уверен: если в газете работает Феликс, там Чудновского примут и не станут вставлять палки в колеса.
В Томске Волховский общался не только с местной интеллигенцией и политическими ссыльными. Он поддерживал отношения с писателями Глебом Успенским, Владимиром Короленко, Константином Станюковичем, американским журналистом и путешественником Джорджем Кеннаном. По воспоминаниям очевидцев, именно Волховский повлиял на концовку известного рассказа Короленко «Сон Макара».
— Короленко возвращался из якутской ссылки и остановился на несколько дней в Томске, — рассказывает Наталья Жилякова. — Был в редакции «Сибирской газеты», и читал вслух первый черновой вариант «Сна Макара», который его прославил и сделал знаменитым. Волховский тогда сделал автору замечания по поводу текста. Известно, что Короленко изменил конец своего рассказа, и сделал это именно под влиянием Волховского.
Джордж Кенан писал о фельетонисте:
«Самым симпатичным и привлекательным из всех томских ссыльных был для меня Феликс Волховский, который был осужден на пожизненную ссылку в Сибирь по обвинению в принадлежности к „тайному обществу, стремившемуся к ниспровержению существующего государственного строя“. Когда я познакомился с ним, это был мужчина лет под 38, с блестящим образованием и благородным любящим сердцем… Вся жизнь этого самого милого человека, какого я только встречал в своей жизни, была непрерывной цепью страданий».
От «василька» к Ивану Бруту
Известность в «Сибирской газете» Волховский приобрел именно как фельетонист, выступая под разными псевдонимами: В тиши расцветший василек, Консерватор, Дядя Федул, Иван Брут, Простой смертный. Фельетоны «Сибирской газеты» были первыми в Сибири. До этого выходили только официальные издания: «Томские губернские ведомости», «Томские епархиальные ведомости».
Первый фельетон Феликса Волховского «Нечто о сезоне и прочем» был опубликован в 1882 году в 42-м номере газеты под псевдонимом В тиши расцветший василек. Ключевым объектом сатиры стал бийский купец Гилев, своровавший известку.
Под псевдонимом В тиши расцветший василек в дальнейшем вышло еще четыре фельетона. В материалах автор нападал на гласных, взяточничество в золотопромышленной сфере, плохие спектакли, актеров, журналиста «Томских губернских ведомостей», не обходил вниманием и выборы:
«Вы, конечно, слыхали, что маскарады эти будут устроены параллельно выборам, в одни и те же с ними дни и часы… Говорят, для многих избирателей костюмы заказаны известнейшими нашими богачами и не лишены большого значения и остроумия. Так, многие, будто бы, появятся завернутыми в выданные ими векселя и закладные с надписью на лбу „принадлежат Кондрату Ивановичу“; другие будут представлять из себя пустые бутылки, в которое можно налить какое угодно содержимое…»
В 1883 году Волховский начал экспериментировать: в его фельетонах появилось фантастическое содержание, отсылающее к творчеству Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Так, первые два фельетона «Мой тост (и сон, и быль)» («Сибирская газета», №6, 1883 г.) и «С новым годом! (Новогодняя сказка вместо фельетона)» («Сибирская газета, №1, 1883 г.) были сказками.
— Фельетоны Волховского были необычными, литературными. Там появлялись персонажи, была разработана настоящая система образов. Он оперативно реагировал на события, которые происходили в Сибири, — отмечает Наталья Жилякова.
«Сибирская газета» была подцензурным изданием, соответственно, о многом писать не могла. В этом плане газету поддерживали именно фельетоны. Реальное событие в них «зашифровывалось» — даже если герои узнавали себя, доказать, что в газете говорится именно о них, они никак не могли.
— Материалы Волховского — те корреспонденции, которые не могли быть опубликованы, слишком для этого острые, — подчеркивает Наталья Жилякова. — Предположим, речь шла о каком-либо конкретном чиновнике, который дал взятку: в фельетоне он появлялся как обобщенный образ гоголевских времен, придраться было не к чему.
Так, сказка Ивана Брута «С новым годом! (Новогодняя сказка вместо фельетона)» представляет собой фантасмагорию. Сюжет, где рассказчик заблудился в лесу, превратился в противостояние добра и зла. Иван Брут видел образ нового года в старике, шаг которого рисует новую дату — «1883». Также им вводится образ Сибири в виде красивой женщины, которую осаждают «толпы нечисти», пытаясь перейти в новый год в полном составе:
Начиная с 1884 года, фельетоны автора становятся больше публицистическими, чем художественными. Два ключевых псевдонима Волховского этого периода — Консерватор и Простой смертный. Рассуждая о появлении различных музеев в городах Сибири, автор сетовал на то, что они «не представляют желательной полноты». Владелец нового музея, Консерватор, обращался к читателям:
— В фельетонах Волховского можно найти признаки материалов, которые публиковались в сатирическом журнале «Искра» (1860-е) или в «Свистке» при «Современнике» (1860-е). В этом плане он не является чем-то оригинальным в общероссийском плане, но для Сибири его фельетоны стали прорывом, — говорит Наталья Жилякова. — Его читали, как и противники, так и «угнетаемые» жители Сибири, внештатные корреспонденты. Все следили, кого именно он раскритикует в новом выпуске.
Дело о медном пятаке
Основатель «Сибирской газеты» Петр Макушин писал про оппозиционную направленность издания:
«Независимость газеты, ее отзывчивость на злобы дня, выступления в остроумных фельетонах Брута против произвола администрации и против Разуваевых и Колупаевых быстро создали ей, с одной стороны, массу читателей, а с другой — неприязненные отношения со стороны местной администрации, властей и людей «благонамеренных».
Отдельного внимания заслуживает эпизод, связанный с делом о медном пятаке.
— Скончался известный сибирский поэт Иннокентий Омулевский, был открыт сбор денег для семьи поэта, — рассказывает Наталья Жилякова. — В Томске собрать удалось мало. И на страницах «Сибирской газеты» Волховский разразился речью о том, что Томск совершенно бездушный город, а его сердце имеет вид медного пятака. Городская дума страшно рассердилась на этот сюжет, и, пользуясь отсутствием губернатора, возбудило судебное преследование издания за «диффамацию» города.
Волховский в дальнейшем неоднократно будет вспоминать этот эпизод в фельетонах, выходящих под псевдонимом Консерватор:
Непосредственно дел о преследовании фельетонов Волховского не сохранилось. В самих фельетонах были лишь скрытые намеки о причинах закрытия очередного цикла.
Так, последний фельетон под псевдонимом В тиши расцветший василек вышел 51-м номере «Сибирской газеты» 1882 года. В нем нет ни одного намека на возможное завершение материалов, но «василек» на страницах издания уже не появится:
Именно со смерти «василька» начинается карьера Ивана Брута. В первом фельетоне Брута автор объясняет, куда исчез «василек»:
«В декабре прошлого года холода усилились до того, что однажды заморозили „василек“ до самого корня, а в другой раз — наполовину… Выводя из этого, что температура настоящего времени вовсе не благоприятствует культуре цветов, редакция с прискорбием прекратила свои занятия цветоводством и с настоящего № поручила ведение постоянного фельетона г. Ивану Бруту».
Больше всего проблем вызвали направленные на конкретных людей фельетоны Консерватора. Объектами сатиры в фельетонах цикла «Сибирский музей» выступали купцы, золотопромышленники, чиновники, предприниматели, представители власти. Все этом привела к тому, что фельетонный цикл в 1884 году был прерван на полгода. Несмотря на осторожность Волховского, в 1885 году Консерватор вновь пропал со страниц издания.
Тем не менее, местные цензоры не были столь искушенными, как столичные. Так, возникла история с «запрещенной» книгой Волховского, рассказывает Наталья Жилякова:
— «Сибирская газета» на втором году начала активно издавать в типографии разные оттиски. Так опубликовали фельетон «Ночь на новый год» (Иван Брут) и издали отдельной книжкой. Эту ситуацию обнаружило главное управление по делам печати. Сразу обратились к местным цензорам, мол, как вы это допустили. Наши цензоры думали, что можно, раз они уже раз прочитали текст в газете. На самом же деле, для книжных изданий существовала особая цензура. Все книжные издания должны были присылать в Петербург, а у нас книги просто выходили.
Так, до главного управления в конце XIX века дошел фельетон Ивана Брута «Ночь на новый год». Но «Сибирской газеты» на тот момент уже не существовало, а Волховский бежал за границу.
Нечто вроде «прокаженного»
В 1887 году работу «Сибирской газеты» впервые приостановили на восемь месяцев. После возобновления деятельности редакция активно готовилась к открытию первого в Томске университета, но журналистов туда не пригласили, а газету в скором времени закрыли совсем — посчитали опасной для учащейся молодежи.
Для Волховского этот перерыв в работе «Сибирской газеты» стал сильным ударом. В своем письме в комитет общества для пособий нуждающимся литераторам и ученым он писал:
«Таким образом, приходилось убивать все силы, получая гроши, которые не могут даже обеспечить семье завтрашний день. За еженедельный фельетон я получал 25 р. в месяц. Когда я отдавал газете все свое время, работая по всем отделам, я получал 63 р. Так что, когда над „Сибирской газетой“ разразился неожиданный удар в виде приостановки на последние 8 месяцев 1887 года, то я остался без хлеба и должен был лезть в долги и искать места где-нибудь „вне литературы“, что представляет почти непреоборимые трудности, так как в глазах почти всех влиятельных лиц здесь — местный журналист есть нечто вроде „прокаженного“, первый враг, выносящий из избы сор и не дающий покойно преть в собственном соку».
Фельетонисту и его семье приходилось непросто. Средств, чтобы прокормиться, не хватало. Супруга Волховского Александра Хоржевская пыталась хоть как-то подзаработать, но надорвала здоровье и впоследствии покончила жизнь самоубийством. Джордж Кеннан писал об этом периоде в жизни фельетониста:
«Со времени моего возвращения в Америку, я только раз получал известие о г. Волховском. Прошедшей зимой он написал мне невыразимо печальное и трогательное письмо, в котором он извещал меня о самоубийстве своей жены. Сам он лишился своих занятий, благодаря приостановлению либеральной „Сибирской газеты“, издававшейся в Томске; жена его, слабую фигурку и бледное, печальное лицо которой я еще могу себя ясно представить, пробовала облегчить ему заботы о семье, давая уроки и занимаясь шитьем. Горе и заботы сломили окончательно ее здоровье; больная душевно и телесно, она считала себя скорее бременем для мужа и детей, чем поддержкой; убежденная поэтому, что ее дорогая семья вздохнет легче после ее смерти, она пустила себе пулю в лоб».
С окончательным закрытием в 1888 году «Сибирской газеты», Волховский остался без работы. Сотрудничал с другими изданиями в качестве внештатного автора, но заработанных денег на жизнь не хватало. За фельетоны в 1890 году был выслан из Томска в Иркутск, затем жил в Чите, Троицкосавске (ныне — Кяхта). В том же году бежал во Владивосток, откуда на английском пароходе добрался до Японии, затем до США.
— Волховский уехал, во-первых, потому что иссяк единственный источник денег, который у него был. Во-вторых, после открытия университета томские власти стали еще больше внимания обращать на политических ссыльных. В городе их считали нежелательными людьми. В Иркутске и Чите Волховского тоже никто не ждал. У него не осталось выхода кроме как покинуть страну, — отмечает Наталья Жилякова.
Из Штатов Волховский переехал в Великобританию. Читал лекции о русском революционном движении, принимал участие в митингах солидарности с жертвами политических репрессий в России, организованных Джорджем Кенаном, занимался публицистикой. В 1905 году, с началом Первой русской революции, вел активную пропаганду среди военных в Финляндии. В 1909 году организовал в Лондоне митинг против приезда Николая II.
Там же, в Лондоне, Феликс Волховский скончался в 1914 году. В журнале «Русское богатство» был опубликован двухстраничный некролог:
«3 августа н. с. (23 июля) в Лондоне, на 69-м году жизни, среди невероятного возбуждения, поднятого надвигающейся войной, умер один из самых старых и замечательных представителей русского боевого народничества, Ф. В. Волховский. Лишь вследствие мировых событий, поглощавших все внимание и общественных деятелей, и широкой публики, эта смерть прошла сравнительно мало замеченной, так как покойный пользовался значительной популярностью не только среди русских социалистических, но и английских передовых кругов».
Сегодня с номерами «Сибирской газеты» и фельетонам Волховского можно познакомиться на сайте библиотеки ТГУ.
Путеводитель по фельетонам Волховского, опубликованным в «Сибирской газете»:
В тиши расцветший василек
- «Нечто о сезоне и прочем» — 1882, №42;
- «Еще о сезоне» — 1882, №45;
- «Путешествие вглубь страны» — 1882, №47;
- «Перед праздниками» — 1882, № 51.
Фома:
- Цикл «Письма с ярмарки» — 1882, №50, 51, 52;
- «Мой тост (и сон, и быль)» — 1883, №6.
Иван Брут
- «С новым годом! (Новогодняя сказка вместо фельетона)» — 1883, №1;
- Цикл «Скромные заметки о не всегда скромных предметах» — 1883, №5, 9, 12, 16, 19, 23, 25, 28, 35, 37, 39, 42, 45;
- «Ночь на Новый год (новогодний фантастический рассказ)» — 1884, №1;
- «Маскарад (новогодняя фантазия)» — 1881, №1;
- «На арене прогресса» — 1888, №9;
- «В области спиритизма» — 1888, №15;
- «Пост и масленица» — 1888, №20;
- «Весна идет» — 1888, №24;
- «Дешевка» — 1888, №34;
- «Веяния» — 1888, №38.
Я. Ачинский
Цикл «Летопись Мирного городка» — 1883, №44; 1884, №16, 19, 20, 23, 29, 42, 45.
Дядя Федул
Цикл «Сибирский раек» — 1883, №52; 1884, №4;
Консерватор
Цикл «Сибирский музей» — 1884, №12, 14, 15, 19, 22, 25, 28; 1885, №1, 3, 5, 9, 11, 17, 21, 35.
Простой смертный
Цикл «В толпе» — 1885, №47, 50; 1886, №4, 9, 13, 18, 20, 22, 24, 26, 29, 31, 33, 35, 39, 41, 44; 1887, №7, 10.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».