Огонь, вода и репетиции.
«Анна в тропиках»: немного из жизни одного томского спектакля

   Аникина Мария

Давняя истина — можно вечно смотреть на огонь, воду и на то, как другие работают.

А если еще и работают так увлеченно, влюбленно в свое дело, как главный режиссер томского драматического театра Александр Огарев, и пьеса ставится такая красивая, необычная и совершенно еще в России неизвестная, как «Анна в тропиках» Нило Круза, то перестать зачаровано следить за репетицией почти невозможно.

Чем же в первую очередь репетиции интересны режиссеру?

— Это все — и общение с актерами, с материалом, и компания, и настроение, — объясняет Александр Огарев, заслуженный артист РФ. — По ним определяешь, получается или нет. Репетиции формируют и актеров, и режиссера, и цеха. Это жизнь театра, благодаря ей что-то постигаешь, приобретаешь навыки.

Специфика репетиционного процесса у разных театров своя. Например, в Хорватии, где Огарев не раз ставил спектакли, в отличие от России, нет традиции двух составов. Одну роль репетирует один актер, без дублера.

— Там всегда достаточно четко все представляют себе, у кого какие краски, кто что может сыграть, актеры эксплуатируют то, что им идет. В России всегда всматриваешься в актера, заметил, как он делает в одной постановке, думаешь: может, и в другом спектакле сумеет. У нас более мучительная система. В Хорватии больше ясности. Как в балете, где разделение — кто делает пируэты, а кто шлейф носит.

Какие особенности у репетиций в томской Драме?

— Почти никто из актеров не опаздывает, — радуется Александр Огарев. — Это для меня удивительно. В Москве люди постоянно приходят позже, у них бесконечное количество отговорок: пробки, квартиру затопило, еще что-то. А в Томске дисциплина очень хорошая. Что касается включенности в работу — по артистам не очень понятно, нравится ли им процесс. Они не показывают эмоции, закрываются. В других городах чаще ситуация видна как на ладони. Может, это климат сибирский влияет, что люди более скрытные.

…Но отвлечемся от Сибири. События в «Анне в тропиках» происходят на Кубе, и это создает свое настроение. В начале репетиции некоторые актеры шутливо обращаются друг к другу на иностранный манер: фамилия «Рогозин» в устах Владислава Хрусталева превращается в «Рогозус!», а в ответ раздается «Хрусталесус!».

Постановка рассчитана на большую сцену, но когда там монтируют декорации для вечернего спектакля, то работа идет и в малом зале. Реквизит, пока до премьеры еще есть определенное время, тоже обычно используют совершенно не тот, что будет в итоге. На сцене можно увидеть старенький стол, одеяло…

— Реквизит обычно меняющийся: то он нужен, то вдруг все понимают, что надо от него отказаться, — рассказывает Александр Огарев. — Опытные художники и заведующие постановочной частью обычно придерживают, долго не выдают его, а также костюмы.

Пока сценические костюмы не выданы, актеры могут репетировать в чем им удобно.

— Для меня репетиция — это праздник, я не могу прийти в чем попало, мне надо, чтобы я нравилась партнерам. Артистка должна быть красивой! — считает актриса театра Драмы Александрина Мерецкая. — Надо готовить себя к работе не только внутренне, но и внешне. Недавно я стала вдруг красить губы яркой помадой, внезапно захотелось… Но главное — обувь для репетиций должна быть удобной. Например, у нас есть мизансцена, когда мы наступаем на грудь парням… Я, конечно, могу отрабатывать ее на каблуках, но им это вряд ли понравится.

— Разговариваем по-праздничному, а не по бытовому, — просит режиссер в одном из эпизодов.

Вообще он говорит много, увлеченно, выразительно. Но стремится сам ничего не играть:

— Я стараюсь не показывать, а объяснять, — утверждает Александр Огарев. — Есть режиссеры, которые очень любят показывать. Артисты смиряются, принимают чужой рисунок и не пытаются ничего искать. Да, можно показать, заставить, натренировать делать также, как ты, но это достаточно порочный путь. Лучше разговорами попробовать зажечь что-то «свое» в актерах. Хотя в любом случае долгое общение заставляет перенимать гримасы, приемы, привычки.
Некоторые моменты, интонации разбираются очень подолгу. Иногда по несколько раз приводятся аллегоричные примеры из жизни, чтобы актерам стало понятнее.

Возможно, режиссеру помогает быть терпеливым его педагогический опыт?

— Я преподавал в двух институтах, но там цель — чтобы результаты были через четыре года. Занятия предполагают, что сегодня не получается, но может получиться в будущем. Иногда терпение заканчивается, и ты уже ничего не пытаешься со студентом найти, а он вдруг открывается, а некоторые так и остаются в статике.

Также и с репетициями. Я знаю, что настойчивость в кого-то попадает. Например, у нас долгое время были абсолютно бесперспективные репетиции «Ларисы и купцов» с Карандышевым (Антон Антонов), у него ничего не получалось. Но в какой-то момент Антон стал делать по сути именно то, что мне было нужно. Он сказал, ему помог сон, приснившийся накануне. А в работе, к примеру, с Евгением Казаковым почти ничего объяснять не надо, он сам тебя слышит и сочиняет дальше, только мелкие вещи ему подсказываешь. Складывается по-разному. У меня в РАМТе в спектакле «Повелитель мух» было три состава, и один из актеров, репетировавших главную роль, казался самым «отстающим», я на первых двух больше рассчитывал, к ним присматривался. А ближе к финалу они стали плохо смотреться, в то время как «безнадежный» оказался самым точным. Это неведомые процессы, не угадаешь, что заставит актеров прибавить.

Как относятся к репетициям актеры?

— Все зависит от режиссера, от материала, — уверен Евгений Казаков, заслуженный артист РФ, актер Северского театра для детей и юношества, задействованный во многих постановках томской Драмы. — Если ничего не происходит, то тебе скучно, а когда работаешь интенсивно, то интересно. Хотя у тебя не всегда получается. Иногда процесс
поиск бывает легким, а иногда оказывается мучительным. Это непредсказуемо, в творчестве вообще сложно объяснить почему складывается или наоборот. Но причину всегда в себе ищешь. Не справился — сам виноват. Ты обязан на сцене оправдать все!

— Когда начинается работа над спектаклем, то у меня первые сцены обычно совершенно не получаются, и я очень нервничаю, — признается Александрина Мерецкая. — Хотя потом вспоминаю, что когда дохожу до финала, то все встает на свое место. А в целом я с большим удовольствием репетирую. Тем более, надеюсь, наступил тот период, когда у меня уже есть какая-то подготовка и знание режиссера, с которым я долго и много работаю. Не возникает вопроса: «Что? Я этого не умею…». Актерам нужен опыт. Это сравнимо с кулинарией: одно дело, когда ты еще ни разу в жизни борщ не варил, другое — когда ты уже можешь приправы добавить, изменить вкус. Со временем появляются свобода и возможность что-то придумывать. Мне нравятся режиссеры, которые дают много свободы. «Застройщики» — их терпеть не могу. С ними приходится хитрить, все равно добавлять что-то свое. С Огаревым мне очень нравится репетировать, потому что весело, мы хохочем постоянно. Если «радостная» энергия вырабатывается на репетициях, то и спектакль получается.

Евгений Казаков отмечает, что все режиссеры работают по-своему:

— Встречался мне режиссер, который больше 3–4 часов в день не репетировал, считал это непродуктивным. А времени для постановки было совсем мало, я сильно переживал, что мы не успеем… Любой режиссер может вспылить на репетиции. Однажды я не мог выучить текст, хотя честно каждый день вставал рано утром и его учил. Но путал слова, и мне это резко высказали… Текст сразу стал укладываться!

Пока мы расспрашиваем об отношении к репетициям Александрину и Евгения, то работа на сцене не прерывается, хотя эти актеры и играют одни из главных ролей. Просто приходит черед другого состава.

— Меня то, что у нас два состава, очень нервируют, у меня сразу «гонка» внутри начинается, — не скрывает Евгений Казаков. — Кому-то, может, это наоборот хороший стимул, или просто нет разницы. А я бы хотел сказать, что мне «по барабану», но это точно не правда. Я переживаю! Начинаю думать: почему у другого человека получается, а у меня нет?! Бывает, кажется, что второй актер лучше тебя играет… Возникает соревнование, а я их с детства терпеть не могу! Хотя и с первого класса серьезно занимался хоккеем. Но в спорте состязаться еще нормально, в жизни — нет.

Зачем два состава нужны режиссеру?

— Один состав — это компактная работа, быстро делающаяся, а два — это когда необходимо чтобы люди видели результаты другого. Часто актер понимает, как играть, глядя на партнера, — разъясняет Александр Огарев. — Обычно нет любви к тем, кто играет с тобою одну роль, от этого глаз становится очень холодным, критическим, и благодаря этому удается отделять зерна от плевел, что помогает развитию. Я люблю, когда два состава. Еще и потому, что предвидишь всегда — кто-то может заболеть, кто-то уволится, кто-то уйдет в декрет.

Мы попали в интересный день: много времени на репетиции «Анны в тропиках», которая вообще обещает быть очень страстным спектаклем, уделяется работе над эротическими сценами. Они в спектаклях Александра Огарева обычно очень красивые. Их создание в «Анне в тропиках» общее дело режиссера и режиссера по пластике Эдуарда Соболя.

— Это взаимный путь, ты даешь хореографу образ, а он подсказывает, как его лучше воплотить, — уточняет Александр Огарев. — В процессе репетиций многое не раз переделывается, модернизируется. Эротика — это жанр, предполагающий красивое решение, фантазия о любви и о сексе, предполагающий не жизнеподобие, а поэзию, художественное высказывание.

— Эротические сцены у нас веселые, мы постоянно хохочем, это нормальный процесс, — говорит Александрина Мерецкая.

Действительно:

— Ты мне горло передавила! — раздается во время репетиции одного из эротических эпизодов, и сцена прерывается смехом.

…Чтец (Александр Рогозин) немного стесняется, что во время одной из сцен ему при фотографе приходится снять майку, а его жена Анна Кушнир (в спектакле Марелла), в этом эпизоде не занятая, наблюдает из зала и советует: «Не сутуль спину!».

Никакой ревности в этой реплике не чувствуется. В театре часто работают семейные пары, и им не привыкать к тому, что супруги на сцене играют страсть к другим людям. Воспринимают это как часть работы, относятся обычно невозмутимо.

Александрина Мерецкая, жена Александра Огарева, даже с улыбкой сетует на это:

— Мне бы хотелось, чтобы муж меня ревновал. Я у Саши спрашиваю иногда: «Ты ревнуешь? Он смотрит на меня и спокойно так говорит: «Да, конечно…».

Накануне выпуска спектакля наступает черед прогонов: репетируют без остановок от начала и до конца. На пустой зал, так что обмена энергией с публикой не возникнет.

— Мне не тяжело без зрителей, мы же не играем, а прогоняем спектакль. На первых показах на публику пойдет корректировка, — делится наблюдениям Евгений Казаков. — Это не значит, что спектакль кардинально меняется, внутри что-то станет другим.

Прогоны — постоянные повторы спектакля, казалось бы, однообразны. Но самим участникам они скучными не кажутся.

— Я так работаю, чтобы и мне, и партнерам было интереснее, и режиссеры это позволяют, — поясняет Александрина Мерецкая. — У меня нет затверженных сцен, в рисунке могут возникать новые подробности. Нужна супервнимательность к партнеру. Смотришь, у него в глазах что-то промелькнуло, чего я раньше не видела, и зажигаешься, и рождается что-то новое.

Когда времени до премьеры остается совсем немного, то иногда репетировать приходится без выходных и буквально с утра до ночи. Некоторые относятся к такой сверхурочной работе спокойно:

— Это нормально! — полагает Евгений Казаков. — Я еще когда в юности работал на заводе, то мне нравилось, когда в конце месяца случались авралы и приходилось на ночь оставаться. А ночью же необычно работать, когда весь город спит!

Про спектакль до премьеры говорить готовы не все. И мы не будем пока рассказывать лишнего.

Вместо этого скажу, что еще я люблю наблюдать за ходом репетиции потому, что слышу много о психологических нюансах, о том, что стоит за определенной фразой, о подтексте, о некоторых ошибках в подаче. Иногда в процессе разбора некоторых реплик, анализа текста неожиданно понимаешь что-то для себя важное и смотришь совершенно иначе на какую-то ситуацию из своей жизни. Но подробнее об этом не буду, чтобы случайно не разрушить магию.