Карина Шаинян: «Саспыга» не могла случиться нигде, кроме как в горах Алтая

Книги Карины Шаинян становятся событием — ее новый роман «Саспыга» разбирают в рецензиях критики и обсуждают на книжных клубах читатели. Но немногие знают, что автор уже больше 10 лет живет в Томске.

Дождавшись, когда писательница вернулась в город из очередного алтайского похода, мы говорили о путешествиях, переезде в Сибирь, процессе создания текста и чтении.

— Карина, расскажите про взаимосвязь ваших текстов и пространства. Вы много переезжали, активно занимаетесь туризмом, и некоторые ваши книги очень привязаны к разным местам.

— Для меня пространство — это отдельный персонаж. Более того, оно часто становится точкой, из которой придумывается текст. Я сначала вижу пространство, а уже потом вокруг него наворачиваю историю. «Саспыга» не могла случиться нигде, кроме как в горах Алтая. В других горах была бы какая-то другая история. Да, пространство очень важно.

— А как томское пространство появилось в вашей жизни?

— Я работаю с туристами. Некоторые из них из Томска. Один турист оказался настолько хорош...

—...Что ради него вы отправились в Томск. Вы здесь уже давно?

— В 2014 году поняла, что уже здесь живу.

— Что для вас Томск, каким вы нашли это пространство?

— Мне все равно, где я сижу за компьютером и пишу тексты. Про Томск я ничего не знала, воспринимала его через туристов, которые отсюда приезжали. Среди них было много милых людей. То, что они рассказывали про Томск, мне нравилось, а, главное, нравился их вайб. Поэтому меня не очень пугал переезд. Когда мы первый раз разговаривали с будущим мужем о том, чтобы я к нему приехала в гости, я ещё сомневалась. Томск — какой-то большой западносибирский город. Это не самая заманчивая репутация. Тогда мне просто скинули ссылку на гугл-стрит. Там была совершенно чудесная летняя съёмка, я побродила по уютным зеленым улицам и решила, что в гости-то точно надо съездить. Оказалось, Томск — симпатичный город.

— Как, по вашему ощущению, он влияет на ваши тексты?

— Пока не знаю. Я всё-таки не настолько погружена в его жизнь. По натуре я домосед, и если не путешествую, то почти все время сижу дома за компьютером. А мои тексты очень локальные, и пока Томск в них еще не прорывался.

— Вы говорили, что у вас есть задумка написать книгу, где, собственно, будет Томск…

— Да, сейчас идет очень длинная, нудная стадия, когда я верчу эту историю, перекладываю ее, передумываю. Боюсь уже говорить, какой она будет, детали постоянно меняются. Мне недавно в книжном клубе показали интервью, в котором я рассказывала о новой книге. Я очень удивилась — полгода прошло, и я уже не помню, что тогда говорила. Идея заметно изменилась.

— Вы начали писать в 2001 году, перед этим попробовав себя в нескольких профессиях. Почему чувствовали, что не можете не писать?

— Начиналось это легко, как развлечение. Можно было для удовольствия порисовать, что-то слепить или сшить, а можно — написать историю. Рисунки я куда-то складывала, а текст рассказа друзья предложили мне выложить в интернет. Тогда, в начале нулевых, существовало два сайта: Самиздат при библиотеке Максима Мошкова и Проза.ру. Последняя выглядела слишком пафосно, поэтому я пришла на Самиздат. Надо понимать, что там тогда было человек сто, все друг друга знали и читали. Мои тексты очень хорошо приняли, людям они сильно понравились. У меня появился там круг общения. И я продолжила писать рассказы.

— Они сразу были в жанре фантастики?

— Да, первые рассказы были мистические, потом я как-то дёрнулась в сторону строго научной фантастики, но это оказалось довольно скучно. Мистика, магический реализм — все было в этом духе. Соединилось два фактора. С одной стороны, в своем восприятии реальности я изначально чувствовала ее магическую изнанку, но не очень понимала, что с этим делать. Я пыталась вытащить на поверхность эту странность мира, но не знала как. А потом добрые люди дали мне почитать «Сто лет одиночества» Маркеса. Это было оно. Ровно то, о чем я мечтала — вытащить на поверхность странности обыденного мира. Поэтому, когда через несколько лет я начала писать, роман Маркеса стал моим ориентиром.

— Вы довольно долго писали именно рассказы, выигрывали за них премии, а потом, в 2010 году, перешли к романам. Насколько это сложный шаг для писательства? Совсем другие формы, масштабы...

— Многие авторы сразу начинают роман, и никакой мелочёвки. А я писала рассказы, и литературная тусовочка ходила вокруг меня и твердила: «Пиши роман, пиши роман», — потому что рассказы — это как-то немного несерьёзно. Хотя моей первой книгой был сборник рассказов, часть которых была написана в соавторстве.

Но потом я всё-таки села за свой первый роман, со скрипом и стонами, просто потому, что надо. В конце концов, одними рассказами к читателю не добраться: их редко читают и еще реже запоминают их авторов. Я боялась даже не самой формы, а игры в долгую. Одно дело — работать нахрапом: походила, подумала, потом села, за три дня набила текст и дальше ходишь, что-то воображаешь. А тут-то какая-то постоянная работа, которую надо просто садиться и делать. Это не возьмешь с разгона. Я, собственно, так и продолжаю. С большим трудом берусь за романы, потому что понимаю, каждый день надо будет сидеть, писать…

— Ваш роман «С ключом на шее» считают отчасти перекличкой с романом «Оно» Кинга. Это действительно так и задумывалось? Сахалин вам так увиделся?

— В 1995 году я жила в общаге МГУ, и по ней гуляли книжки. Электронных версий тогда не было, денег на книги тоже, записаться в библиотеку было сложно… Какие книги в общаге появлялись, такие все и читали. Кто-то принес «Оно». Мне тогда повезло, я жила одна в комнате, но, когда взялась за Кинга, стало ясно, что в одиночестве это читать страшно. Ходила к соседям, сидела и читала у них. Скоро поняла, что славный городок Дерри, который в «Оно» тоже отдельный персонаж — не то чтобы прямо копия моей родной Охи, города на Сахалине, но Оха — это тоже очень яркий персонаж, и он будет ещё пострашнее Дерри. Тогда у меня первый раз появилась мысль: я могу что-то написать. Оха, как злой брат-близнец Дерри, была отправной точкой. Потом я эту мысль, естественно, забыла.

Прошло много лет, и, когда я и правда начала писать, идея вернулась. У меня есть серия рассказов об Охе и её окрестностях. Всё это было такой длинной-длинной прелюдией в двадцать лет перед «С ключом на шее». Естественно, когда я взялась писать страшную историю об Охе, без того, кто дал ей старт, нельзя было обойтись. Очень смешно, когда меня на этом ловят: «Кинговское „Оно“, она от него отталкивалась, мы её разоблачили». Но у меня в одной из первых глав главная героиня читает книгу «Черные пороги» Уильяма Денбро. Такой в природе не существует, она из Вселенной «Оно». Её написал Заика Билл, это его дебютная книга. После такого реверанса странно разоблачать.

— Можно ли считать «Саспыгу» особенной для вас вещью?

— Последний роман всегда самый важный.

— То, что вы столько лет водите походы на Алтай, сделало книгу про него неизбежной?

— Конечно. Опять же, сначала была серия рассказов. Такую ось, такое место-персонаж просто нельзя игнорировать, это невозможно.

— Когда что-то очень хорошо знаешь, как вы — Алтай, это плюс? Или наоборот, сложнее сочинять?

— Становится сложнее придумывать. Многие вещи, которые мне нужны были по сюжету в «Саспыге», не могли происходить в нормальном походе. Как, к примеру, оторвать повара от группы? Такое бывает, но для этого нужна целая пачка совпадений. А как избавить повара от котлов? Ей котлы будут мешать, Катерина не смогла бы пройти свою дорогу с этими котлами. Потом, в какой-то момент все эти «обходные пути» начинают работать на сюжет, но до этого надо еще дожить. Поэтому да, знания иногда и мешают. Топография тоже проблема — какой-то момент приходится ее перевирать, в знакомые места встраивать несуществующие.

— Но у вас же не документальный жанр, или лучше всё-таки обходиться без таких неточностей?

— Стараюсь обходиться без серьезных нестыковок. При том, что я пишу абсолютно нереалистичные вещи, врать мне не хочется.

— Есть ли тот эффект, что люди читают роман и едут на Алтай?

— Этим летом наблюдала только одного такого человека в своей группе. Но я всего полсезона проработала, может, потом еще кто-то приехал. А в моей группе была московский литературный критик.

— Она знала, что попадет к вам?

— Да, она была на моих выступлениях. Она вычислила турбазу, на которой я работаю. Сама первым делом об этом сказала: «Я, как опытный сталкер...». Это было забавно и чуть-чуть пугающе. Она привезла распечатку своей рецензии, которую я совершенно не в состоянии оказалась прочитать — была занята своей работой, а мои очки лежали где-то в комнате, до них ещё надо было дойти. Да и чтобы понять ту рецензию, надо было как-то выдохнуть и переключиться в режим «образованного умного человека» из режима «человека, у которого в одной руке поварёшка, в другой — конь». Получилось такое катастрофическое почти столкновение двух моих миров. Ничего, нормально прошло. Все выжили.

— Вы не сочиняете в походе?

— Там почти невозможно думать об отвлеченном. С большим трудом получается сосредоточиться непосредственно на работе и понять, что я буду готовить вечером и утром. Это весь интеллектуальный предел. Бывают приятные моменты, когда вечером собрались у костра, расслабились… Мозги вдруг включаются, где-то к полуночи начинается интересный разговор, если в группе есть хорошие собеседники (а они часто есть). Но это буквально час-полтора интересного трепа перед сном. А наутро опять: поварёшка, конь, погнали...

— То есть, спуститься с гор с каким-то новым сюжетом маловероятно?

— Маловероятно, но не невозможно. «Саспыгу» же я оттуда принесла. Это было не какое-то намеренное продумывание, а именно случайное везение. Вспышки, шуточки подсознания… Главное — удалось их оттуда довезти. Походные события кажутся яркими в тот момент, когда они происходят, или когда все рассказывают о них друг другу на базе. Но когда пытаешься их встроить сюжет, получается, что это просто байка. Вот детали, нюансы, какие-то моменты поведения, о которых рассказывать не очень удобно, потому что это бессюжетные отдельные обрывки, — они как раз и идут в дело, используются. Это такой материал, из которого можно что-то сшить. А события? К примеру, попали мы в град. Рассказать на базе прикольно, а использовать в тексте... Это был очередной град, такой же, как предыдущие.

— Насколько много времени вы проводите на Алтае и насколько глобально он на вас повлиял?

— Месяц-полтора в году. Раньше было больше — я иногда работала полный сезон. Думаю, это такой огромный кусок жизни, который влияет практически на всё. Начиная с того, что я в итоге живу в Томске. Банально, но из-за Алтая я умею готовить. И, конечно, он не мог не повлиять на образ мыслей, на восприятие реальности.

— Как у вас вообще организована писательская и не писательская жизнь? Вы можете себе позволить быть максимально сосредоточенной именно на текстах или нужна еще какая-то работа?

— Я либо придумываю роман, либо пишу его. Либо просто валяю дурака, но это только в первые два-три месяца после окончания.

— То есть, сейчас у вас что-то в работе?

— Да, «варится». Со стороны я выгляжу скучно — внешне сейчас ничего не делаю. То есть, делаю что-то руками — какие-то вышивки, рисунки, но это развлечение. Вся основная работа происходит внутри, и когда она начинает прорываться наружу, когда я набираюсь храбрости, прекращаю прокрастинировать и начинаю что-то делать, то внешне это становится ещё скучнее — я просто хожу как зомби. Либо всё активно варится в голове, либо я сижу и пишу. То есть, у меня совершенно незрелищный образ жизни.

— К собственно процессу письма у вас есть какие-то требования?

— Предпочитаю тишину, свой стол, свой компьютер. Но у меня есть и опыт работы с текстом в чужих местах, иногда довольно диких. Мой личный рекорд — это написание рассказа в паспортном столе города Санта-Доминго в Эквадоре в 2003 году.

— Как вы попали в Южную Америку?

— У меня тогда образовался бойфренд, живущий в Эквадоре. Он работал системным администратором в паспортном столе. Я свалилась ему на голову в гости в тот момент, когда они меняли систему по всей стране. Очень удачно для меня получилось — мы катались по всему Эквадору.

— В рассказы попали какие-то эквадорские впечатления?

— Конечно. Правда, свои латиноамериканские рассказы сейчас я боюсь перечитывать: в каждом есть горстка точных деталей и целая куча домыслов. Тогда я не так внимательно относилась к реалистичности, а сейчас мне может оказаться неловко за свою самоуверенность.

— Как вы относитесь к тренду на развитие книжных клубов? Вы в них участвуете?

— Я о популярности книжных клубов узнала, когда вышла «Саспыга» и меня начали звать на встречи этих клубов. Для меня это стало неожиданностью. Сама бы с большим удовольствием вступила в какой-нибудь книжный клуб, потому что поболтать о книгах — это прекрасно. Меня останавливает только одно: это же надо читать ровно то, что задумано на обсуждение. Я же читаю очень под настроение. У меня, когда я ещё читала в бумаге, могло лежать три-четыре открытые книги, за которые я хваталась по кругу. И их выбор абсолютно хаотичен. Как бы хороша ни была книга, читать ее потому, что надо, я не могу. Это единственная причина, по которой я не связываюсь ни с одним книжным клубом, хотя со стороны смотрю на них и даже завидую.

— А как автору вам интересно участвовать во встречах с читателями? Слышите ли вы неожиданные для себя вещи или вопросы от людей, которые погружены в ваши тексты?

— Бывают, скорее, неожиданные интерпретации. Я слышала много того, чего в текст не закладывала. Но после того, как история вышла, её могут интерпретировать как хотят. Я тут уже абсолютно ни при чём, она уже живёт своей жизнью, и я на неё никак не могу повлиять и не должна. Только слушаю, иногда удивляюсь, иногда радуюсь. Но для меня было несколько неожиданно, что многие воспринимают Катю и Асю из «Саспыги» как готовых мертвецов. Также удивило, что большинство не считывает, что история всё-таки закончилась хорошо.

— Другой тренд, который я наблюдаю — это обилие всевозможных литературных школ, курсов, обучений. Кажется, что для многих писателей это стало частью жизни. Не преподаете ли вы? И так ли важно учиться писать?

— У меня двойственное отношение к такой популярности писательских школ. С одной стороны, ученики могут не изобретать велосипеды, а получить их готовыми. Можно научить делать какие-то штуки по формуле. Они будут рабочими, читабельными, увлекательными. У них будут нужные точки напряжения, нужные кульминации (хотя, как мы видим, и это не у всех получается), но это — скорее ремесленные навыки, истории для серии сериала. Я здесь очень субъективна и мне трудно судить, но — всерьез, на самом деле взять и выучиться на писателя — эта идея вызывает у меня недоумение и ощущение какого-то глубинного подвоха. Но в любом случае эти курсы — нечто живое, где живые люди делают какие-то живые вещи, что-то придумывают, разговаривают друг с другом о несъедобном, в конце концов, и это прекрасно. Совершенно амбивалентные у меня ощущения.

— А вы сами преподаете?

— Меня один-единственный раз пригласили провести лекцию. Это было очень странно, потому что я пишу интуитивно, у меня нет рецептов и тем более структурированного знания о том, как это делается. Я, собственно, потому и прокрастинирую, что понятия не имею, как писать. Я могу многое рассказать, отталкиваясь от конкретных вопросов, но структурировано прочитать лекцию — почти неподъемная для меня задача. Меня попросили прочесть лекцию о том, как создавать персонажей. Я честно сказала организаторам, что высасывала ее из пальца, потому что персонажей не создаю, они у меня просто появляются. Да, я нашла какую-то структуру, что-то рассказала, но... больше меня не звали. Оно к лучшему для всех нас: и для меня, и для учеников.

— У вас есть психологическое образование. Это что-то даёт вам как писателю?

— Эта еще одна часть меня, которая встроена так глубоко, что подспудно влияет на все. Ну, например, я представляю, насколько ненадёжен наш мозг, на какие искажения он способен, как люди могут игнорировать происходящее, — и это всегда влияет на сюжет.

— Насколько вы наблюдаете за российским литературным процессом? И есть ли он?

— Удивительно, но российский литературный мир цветёт и пахнет, — как газончик на трассе, зажатый между двумя гигантскими полосами. Даже какие-то одуванчики пробиваются чудом. Я читаю далеко не всё, что сейчас выходит, но слежу за рецензиями, представляю, что происходит, как это выглядит. Но я долго считалась фантастом и сидела в этом «гетто», не очень выглядывая наружу. О взлёте и падении русскоязычной фантастики я могу рассказывать долго, но это тема, которую лучше не трогать. Когда я оттуда выкарабкалась, то оказалась в каком-то незнакомом большом литературном мире. И я, наверное, до сих пор ещё туда не очень погружена. Слежу практически снаружи.

— То есть, вы не чувствуете себя частью этого литературного мира?

— Естественно, у меня есть довольно много знакомых из литературного мира. Эта тусовка важна даже не столько для выхода на издателя (хотя и для этого, конечно, тоже), а для какого-то взаимоопыления. Без него трудно. Шедевры, созданные в изоляции, — редкие исключения. Пишущей братии надо общаться, чтобы не замыкаться и не заниматься самоперевариванием. Какие-то выходы наружу должны быть.

— И такие встречи случаются?

— В реальном мире это поездки на книжные ярмарки и на фестивали. Пока я сижу и пишу, я ни с кем в реальности из литературного мира практически не общаюсь. Но тут, конечно, очень многое определяет то, что я живу в Томске, а все мероприятия происходят обычно в других местах. Да, здесь есть фестиваль искусства и чтения ТОМ, но он происходит раз в год.

— Знают ли в Томске, что вы живете здесь?

— Никто не знает, на ТОМе меня спрашивали: «Как вы добрались?». Я говорила, что села на маршрутку и доехала за 15 минут. Но модератор книжного клуба библиотеки на Иркутском тракте как-то поверила, что я живу здесь, и я к ним недавно ездила на встречу — был очень приятный и интересный разговор.

Бывают обратные ситуации. Недавно написал знакомый редактор, спросил, не хочу ли я забежать на часок на сборище авторов хоррора в магазин «Библио-глобус» на метро Лубянка в Москве... Было очень обидно, что — нет, не могу.

— Из того, что вы в последнее время читали, что действительно запомнилось? И насколько вы активно читаете, не отвлекает ли это от своего текста?

— Я всё время читаю. Это такая физиологическая необходимость с детства, с шести лет. В походе это может быть 15 минут перед сном, но всё равно... Я не представляю, как это так: взять и не читать. Читаю что и как попало, часто даже не запоминаю, что именно, но в последнее время начала записывать.

Сейчас читаю «Безумно богатых азиатов» Кевина Квана, это прекрасная вещь. На первый взгляд — мелодрама, где могут две страницы перечислять, кто во что был одет, от каких дизайнеров, сколько это стоило… Но при этом там есть огромное количество антропологического материала. Я очень люблю Юго-Восточную Азию, стараюсь туда ездить каждый год. И вот в этом совершенно мелодраматическом гламурном романе много выходов в повседневность и в историю — в ее бытовую, человеческую часть, — благодаря которым начинаешь лучше понимать эту часть мира, а некоторые его странности вдруг обретают смысл. Недавно перечитывала Ивлина Во в очередной раз, обожаю его. Регулярно перечитываю. Кинг, конечно. Как же без Кинга.

— Ваши книги кинематографичны. Хотелось бы вам увидеть экранизации своих романов, и, возможно, они уже готовятся?

— Могу только сказать, что вероятность этого — выше нуля.

Текст: Мария Симонова

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».