Журналист Юрий Сапрыкин о книжных фестивалях, спецпроектах «Кинопоиска» и необходимости идти навстречу искусству

Фестиваль искусства и чтения «ТОМ II» стал поводом заглянуть в Томск для Юрия Сапрыкина. Руководитель спецпроектов медиа «Кинопоиска», обозреватель издания «Коммерсантъ Weekend» и главный редактор «Выкса-фестиваля», известный многим еще по журналу «Афиша», провел две лекции.

А мы поговорили с Юрием о популярности просветительских проектов, умении получать удовольствие от русской классики, о Егоре Летове, важных издательствах, фестивалях, меняющих города, и необходимости иногда поднимать себя с дивана и идти навстречу искусству.

— Юрий, чем вас заинтересовал фестиваль искусства и чтения «ТОМ II», сразу ли решили приехать сюда с лекциями? Что вообще знали об этом томском событии?

— У нас с организаторами «ТОМа» долгая история переписки. За то время, что я увиливал от приезда, успел многое узнать про фестиваль. Для меня важно, что Томск — университетский город, первое, что о нем говорят — здесь много студентов, а это всегда очень благодарная публика. Второй момент: один из организаторов «ТОМа» — это Сибирский филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина. У фестиваля очень хорошая программа и интересная концепция — это не просто книжная ярмарка, к которой «приделаны» выступления писателей. А «ТОМ», скорее, связан с разговорами об искусстве и вокруг него, здесь выступают специалисты, которые могут что-то рассказать о своем предмете. Третье — у фестиваля классный дизайн, что тоже всегда важно. В общем в какой-то момент я понял, что уже не могу от этого предложения отказаться.

— Вы выступили в Томске с лекцией «„Свидетели игр“: Олимпиада-80 как зеркало позднего СССР». Чем вам была интересна та эпоха, связь спорта и времени?

— Тема появилась почти случайно. Я сейчас работаю в компании «Кинопоиск», она сделала сериал «Игры» про Олимпиаду 1980 года. И мы с коллегами придумали, что нужно к выходу этого сериала сделать книжку, такие длинные разговоры про 1980 год с людьми, которые что-то делали на Олимпиаде-80: или изучали эту эпоху в разных аспектах, или просто застали 1980 год и сыграли в нем важную роль. К примеру, там есть большое интервью с Вениамином Смеховым, он про Олимпиаду говорит одну единственную вещь: «Она нам страшно мешала», — но при этом он подробно рассказывает про похороны Высоцкого, которые пришлись на дни Игр. Книга называется «Свидетели игр», она уже доступна в сервисе Bookmate, а к концу ноября выйдет на бумаге в издательстве «Бомбора».

Для меня это ужасно интересный жанр — устная история, когда очевидцы под разными углами зрения рассказывают про одно и то же. Пока ты с этими людьми общаешься, собираешь информацию, волей-неволей становишься специалистом в вопросе. Еще полгода назад я бы ни в жизни не подумал, что столько узнаю про Олимпиаду 1980 года. А если получил что-то — надо этим поделиться. Так возникла лекция про Олимпиаду.

— Можно ли провести параллели между Олимпиадой-1980 и Олимпиадой 2014 года в Сочи, Чемпионатом мира 2018 года в России? Недавно они казались праздниками и вселяли надежды на будущее, которые вскоре рассыпались…

— Есть такая параллель. Я только недавно задумался — Олимпиада 1980 года пришлась на точку исторического перелома. «Семидесятые» годы — это время так называемой разрядки международной напряженности, когда две сверхдержавы решили, что не надо сталкиваться лоб в лоб, находиться в состоянии непримиримой, пусть и Холодной, но войны. Лучше друг с другом торговать, договариваться, ездить в гости… «Семидесятые» — это глобальный процесс примирения. Заканчивается война во Вьетнаме, проходит Хельсикнская конференция, все европейские страны соглашаются с тем, что на континенте могут мирно сосуществовать две системы, СССР начинает торговать нефтью и газом, советские и американские космонавты вместе летят в космос, американский президент едет в Китай, Брежнев едет в США… И то, что Москва получает Олимпиаду — часть этого процесса. В странах так называемого «восточного блока» прежде Игр не было. И на волне этого примирения в 1974 году Международный Олимпийский комитет говорит: «Давайте сделаем это в Москве». Понятно, Игры — это большое международное событие, и СССР много чего покупает на Западе, чтобы их провести. Ну и вообще — там есть спонсор Coca-Cola, там есть одежда Аdidas и так далее. Но за полгода до Олимпиады вся эта конструкция ломается — СССР вводит войска в Афганистан, США объявляет Играм бойкот, начинает давить на остальные западные страны, чтобы они поступили также. Кто-то соглашается, кто-то нет. Все поставки летят к чертовой матери… И в итоге СССР приходит к Олимпиаде в ситуации, когда многие сборные не приезжают, то, что нужно было купить, купить невозможно. Мы вступаем в новый виток конфронтации Холодной войны, который будет продолжаться до начала перестройки и примет очень жесткие формы, вплоть до ядерных угроз. Интересно, что Олимпиада 2014 года и Чемпионат мира 2018 года странным образом проходят почти в такой же точке, когда заканчивается международное потепление и начинается новый виток конфронтации. У этих историй много отличий, но общая схема повторяется почти буквально. И, мне кажется, про Олимпиаду-80 нам сейчас многое становится понятно, даже тем, кто ее не застал — мы нечто подобное переживали совсем недавно.

— Вы упомянули медиа «Кинопоиска». Я полагала, этот сервис посвящен кино. Вдруг подобные заблуждения есть и у других. Что можно рассказать о медийной стороне «Кинопоиска»?

— Медиа «Кинопоиска» существуют, и довольно давно. Есть какая-то часть с текстовыми материалами, которую можно найти на сайте и в приложении, есть видео, есть подкасты. Это сильная редакционная история, которая разными способами рассказывает про кино. Не только про то кино, которое делает или показывает «Кинопоиск», а вообще про весь процесс.

Если вам интересно, что происходит в прокате, в стримингах, на международных фестивалях, откуда не все долетает до нашего проката — вам сюда. Есть какие-то вещи, которые я очень ценю просто как читатель. Например, мой любимый кинокритик и бывший коллега по «Афише» Станислав Зельвенский сейчас пишет для «Кинопоиска» по несколько остроумных и глубоких текстов в неделю. Это просто счастье! Если кто-то любит тексты Стаса и не знает, где его почитать — пожалуйста, такое место есть.

— В Томске, по моим ощущениям, в последние годы выросло количество лекций, фестивалей, где их можно послушать. Лет пять назад была другая история. Как по вашим наблюдениям, что происходит с просветительскими проектами по стране?

— У меня есть ощущение, что в Москве в последние годы градус интереса к этому немного упал. Все приедается. Но лет 10-12 назад, действительно, неожиданно начался просто-таки бум просветительских проектов. Как будто все бросились добирать недостающие знания, причем из самых разных областей. У меня была теория, что это связано с недостатками системы среднего и высшего образования. Человек уже получил все необходимые дипломы, но все равно кажется, что в картине мира зияют дыры. В основной своей специальности он еще более-менее ориентируется, но вокруг много важных вещей, представления о которых он не получил. И нужно срочно бежать на лекцию по квантовой физике. Или по литературоведению.

Была волна, когда просветительских проектов открывалось много-много, и все они пользовались огромным успехом. Несмотря на некоторый спад, эта волна продолжается. Сменилось уже не одно поколение людей, которое считает это для себя важным. Объяснить такую жажду просвещения недостатками образования уже не получается. Видимо, мир теперь устроен так, что, если у тебя есть такое желание, ты можешь учиться все время. В университетской аудитории, в YouTube, в приложении «Магистерия» или где удобно. К тому же ходить на лекции — классный способ социализации, не хуже, чем бар! Можно с кем-то познакомиться. И не придется долго выяснять, кому что нравится. Уже понятно, что вы смотрите в одну сторону.

Любые большие, хорошие культурные институции — и научные, и музейные — сегодня стремятся развивать эту часть, связанную с лекциями, с образовательными программами. Условная Шанинка или Третьяковка в Москве перестают думать о себе только как о месте, где люди занимаются исключительно наукой или выставками. Теперь в «обязательную программу» входит и публичный разговор. И это не обязательно лекции. Есть, скажем, kuji podcast, где сидят два обаятельных человека и в расслабленной манере разговаривают с учеными. К ним приходит Алексей Семихатов, и они полтора часа болтают обо всяких тонкостях математики. Для меня, как для гуманитария, здесь очень удобный порог входа. Я не чувствую себя чужим, а как будто сижу за столом с этими интересными людьми и прислушиваюсь, как математики говорят о чем-то своем. Таких проектов много, они разные, и это хорошо.

— В какие темы интересно сегодня погружаться вам самому, что хочется исследовать в своих просветительских проектах?

— Слово «исследовать» для меня, наверное, очень громкое. Я все-таки человек из медиа и работаю со своим предметом как журналист, а не как ученый. Себя уже не переделаешь. Последняя большая просветительская история, которой мы занимались — это был проект «Полка», как написано в его подзаголовке: «о главных русских книгах». Важно, что он назывался не «про русскую классическую литературу», а про главные русские книги. Это была попытка поговорить о русской классике на более современном, свободном русском языке, но не опускающемся до какой-то примитивной популяризации. Нащупать, почему эта литература сегодня интересна. И это меня не отпускает, хотя «Полка» в значительной степени выполнила свою миссию, я в ее делах особо не участвую, но как журналист продолжаю что-то писать и думать про русских писателей. Опять же, они переживали какие-то похожие моменты истории и пытались этот пережитый ими опыт зафиксировать. Может быть, их переживания и рефлексии способны помочь нам сегодня.

— Сейчас идет определенное нагнетание любви к классики — все должны ее изучать, любить, ставить в театрах… Как в такой ситуации не потерять живого восприятия этих текстов, сохранить к ним теплое отношение?

— Если говорить про опыт «Полки», то мы решили: не надо пытаться тексты «осовременивать» и переводить в легкомысленные форматы. Для меня была важна попытка посмотреть на эти тексты, как будто они только-только появились на свет. Понятно, что любой Пушкин и Достоевский приходят к нам с некоторым грузом уже готовых интерпретаций. Но в тот момент, когда выходил «Евгений Онегин» или «Преступление и наказание», этого багажа еще не было. Для современников это были поразительные, новаторские, где-то даже провокационные тексты. Мне кажется, очень важным уметь посмотреть на них, как будто ты про них ничего не знаешь, как человек из тысяча восемьсот какого-то года, который впервые их прочел и поразился тому, как это удивительно и странно. Любая сегодняшняя классика, какой бы скучной и заезженной она сейчас не казалась, когда-то удивляла своей новизной и непохожестью на то, что было сделано раньше. И на той же «Полке» можно почитать, как люди воспринимали эти тексты в момент их появления, что они об этом писали. Мне кажется, это интересно — как минимум, для перестройки восприятия.

А второе — эти книги про далекое прошлое. Понятно, что проникнуться переживаниями писателя по отношению к жизни крепостных, для которых он барин — это сегодня сложно. Но многое на твой опыт прекрасно накладывается. Стоит на полке «Анна Каренина», толстая книжка. Начинаешь ее читать и вздрагиваешь, как точно описаны какие-то вещи, происходящие с тобой, вокруг тебя, которые ты для себя никогда не формулировал. А потом берешь ее спустя 10 лет и снова вздрагиваешь от вещей, которые 10 лет назад не заметил и не пережил.

Третье — надо попытаться освободиться от школьного подхода: «давайте разберем этот текст и определим, кто хороший и кто плохой, и что хотел сказать автор». Для школы текст — это прежде всего учебник правильного поведения. Но от него можно получать удовольствие как просто от текста — от того, как в нем связаны слова. Это литература, она не зря вошла в канон и остается там уже не первый век. Это очень чистое и яркое словесное искусство. У меня отношение с классическими текстами во многом завязано на детском удовольствии от того, как в них связаны слова. Даже Достоевский, который воспринимается как тяжелый, мрачный автор про загадочную русскую душу — он тоже невероятно остроумный человек именно на этом мелком словесном уровне. Язвительный, ироничный и легкий. «Бесы» — просто восхитительный роман на уровне того, как в каждой фразе зашита скрытая ирония. Мне кажется, нас много учат тому, про что эти книжки, но интересно посмотреть и на то, как они сделаны.

— Недавно у вас в Telegram был пост про «Издательство Ивана Лимбаха». Давайте привлечем внимание к издательствам на которые, на ваш взгляд, стоит обращать внимание?

— Да, это тоже важная история. Мы, покупая книжки, не всегда смотрим, кто их издал. Меж тем, за каждым хорошим издательством, как и за музеем или кинофестивалем, стоит своя кураторская программа. То же издательство Лимбаха — выдающийся пример. Если я вижу книжку, маркированную Лимбахом — это знак. Они совершенно подвижнически занимаются изданием и переводами не популярной или популистской, а художественно значимой зарубежной литературы. Это тексты, которых нет в российском культурном поле, хотя они должны в нем быть. Без них мы чего-то не понимаем про мировую культуру. Издательство Лимбаха восполняет такие пробелы. Неважно, роман ли это шведского писателя про нацистскую Германию, вышедший 70 лет назад, или роман латиноамериканского писателя, вышедший в прошлом году. Это всегда четкий и точный кураторский отбор. Они издают много дневников и мемуаров, часто связанных с историческими катастрофами ХХ века. И книжка Себастьяна Хафнера «История одного немца», которая вышла лет 6 назад, вдруг, уже в новых обстоятельствах, стала просто бестселлером.

Издательство Individuum — это и переводной, и российский нон-фикшн про разные аспекты современности. Если мы что-то хотим понять про сегодняшний день в диапазоне от перспектив искусственного интеллекта до популярности боев ММА, то Individuum нам в помощь. Художественной прозы они издают не так уж много, но это всегда высший уровень.

«Альпина. Проза» — это молодая русская литература. Если вы хотите посмотреть на лучших людей, которые приходят в нее сейчас, то читайте эти книги. И здесь же переиздания Лимонова, и новые романы Алексея Иванова. В общем, тоже некоторый знак качества.

Ad Marginem — это философия, эссеистика, интеллектуальная проза, во многом переводная, которая сейчас на переднем крае в осмыслении искусства, жизни и всего на свете.

«Редакция Елены Шубиной» — это качественный русский литературный мейнстрим, писатели первого уровня и более-менее общедоступного вкуса. И это тоже всегда гарантия качества. Список можно продолжать и продолжать… Если вы прямо читатель-читатель, то просто смотрите на издательства и пытайтесь понять, какая логика за ними стоит. У хорошего нишевого издательства она всегда есть.

— Что вы сегодня читаете для себя, а не по работе?

— Ничего.

— Вдруг все-таки есть авторы, которых вы не пропустите…

— Я регулярно что-то пишу в «Кинопоиск», в «Weekend», мне нужно успеть придумать тему и дочитать или перечитать то, что к ней относится. К сожалению, мое чтение — во многом часть производственного процесса. Совсем для удовольствия я очень жду новый сборник Аллы Горбуновой. Она прекрасный поэт, а то, что она делает как прозаик, оказалась для меня самым интересным и захватывающим чтением последних лет. Особенно ее книга «Ваша жестянка сломалась». Это просто поразительная, гипнотическая проза на грани фантастики или какого-то религиозного трактата. В Individuum сейчас выходит ее новый сборник.

У меня на столе лежит книжка Алексея Конакова «Табия тридцать два», тоже вышедшая в Individuum. Ее самые разные мои знакомые не просто хвалят, а настоятельно советуют прочитать. Это книжка про утопическое будущее России, где на место литературы пришли шахматы. Все изъясняются через шахматную терминологию, законы, апеллируют к шахматным партиям, а не к Толстому и Достоевскому. Это смелый эксперимент, придуманный и написанный. Совсем для удовольствия я бы сейчас читал только Толстого и Чехова. Но приходится вылезать из норы и коммуницировать с внешним миром. Вообще важно смотреть в разные стороны.

— В «Weekend» вы сами выбираете темы для своих материалов? Как решаете, кто будет вашими героями?

— Да, сам собой складывается цикл про писателей в сложные времена, которые переживают либо исторические катастрофы, либо драматические изменения времени. И, оказываясь на этом историческом переломе, вынуждены с ним что-то делать. Пока идет эта серия. Она не бесконечна, когда-нибудь, наверное, появится что-то другое. Но есть еще пара-тройка человек, про которых хотелось бы написать.

— Это же не только советские писатели?

— По-разному. Случился юбилей у Воннегута — надо было что-то написать, это важный писатель моих юношеских лет. Дальше понимаешь, что военный опыт Воннегута определил все его писательство. Хотя собственно про войну у него только «Бойня номер пять», и то написанная в полуфантастическом жанре. Был юбилей начала Первой мировой войны. Важно было вспомнить и понять, что происходило с европейскими авторами, которые вернулись с той войны, как они все это переживали. Ну и так далее.

— От своего друга-дизайнера я слышала восторженные рассказы про Выксу, городок в Нижегородской области и фестивали, что там проходят. Вы сейчас — главный редактор «Выкса-фестиваля». Почему Выкса становится культовым местом, с чем это связано?

— Устроители фестиваля — мои добрые знакомые. Мы с продюсером Артемом Калашьяном долго разговаривали, что я бы мог поделать в Выксе. В какой-то момент он сказал: нам нужен человек, который бы сформулировал тему для фестиваля, объяснил, про что он. Они уже более-менее собрали программу, но не понимали, какая идея ее связывает. И тут, как и в истории с томским фестивалем, есть точка, когда ты больше не можешь сопротивляться. Дальше оказалось, что словами о фестивале все не ограничивается — те слова и идеи, которые ты придумываешь для него, начинают влиять на его программу. В этом году мы придумали для меня название «главный редактор», чтобы не произносить слова «куратор» и «продюсер», что было бы не совсем точно. Но как публичное лицо, я все равно несу некоторую ответственность за все там происходящее.

Почему в Выксе все получилось? Потому, что там есть компания «ОМК», которая придумала когда-то делать этот фестиваль. Она управляет самым большим металлургическим комбинатом в Выксе и решила: чтобы молодые люди меньше хотели уезжать из города, нужно развести там какую-то жизнь. В первые годы фестиваль двигался в сторону уличного спорта, потом в сторону стрит-арта, паблик-арта, удивительных конструкций, которыми можно украсить городскую среду. В этом году акцент сделан на театре. Был большой театральный проект режиссера Бориса Павловича, иммерсивный спектакль «Сочинение будущего». Его не просто показали — его придумали и сыграли люди из Выксы.

— Сколько лет фестивалю?

— 14 лет. Помимо трех дней самого фестиваля в течении лета, вокруг него в городе идет системная работа. Открываются выставочные площадки, лектории, сообщества людей, которые думают, что им делать с городом. Выкса небольшая, со всеми атрибутами маленького промышленного городка. За 14 лет там вырос заметный слой людей, для которых и фестиваль, и современное искусство, и музыка — большая часть жизни. Невероятно много местных жителей вовлечено в фестиваль как зрители или участники. То, что происходит в течение трех дней фестиваля, просто поразительно! В Москве сейчас представить подобное уже сложно. Но важно и то, что происходит в течение остального года. Есть люди, которые не просто ходят на работу и сидят у телевизора, а с помощью тех возможностей, что предлагает фестиваль, пытаются, не выходя из Выксы, делать свою жизнь более яркой, насыщенной и содержательной. Это удивительный эффект. Видно, что институции не просто организуют событие, а 14 лет ведут системную работу. И долголетнее «поливание газона» приносит свои результаты.

— В Томске тоже актуальна проблема отъезда молодых и активных людей. Что, на ваш взгляд, с этим можно делать, какие проекты помогают людей укоренять?

— Не обязательно фестивали. Мы видели множество вещей, которые по разным причинам не сработали. Пермская культурная революция, к примеру, сегодня есть, а завтра нет. И пока она «сегодня есть», то людей, воспринимающих ее агрессивно, с максимальной неприязнью, вокруг оказывается огромное количество. Видно, что с ними никто не пытается договориться. А потом в процессе культурной революции возникает оперный театр, в нем появляется Теодор Курентзис, и он оказывается ужасно важным для города. И даже для всей страны. Не знаю, как можно измерить, сколько людей не уехало из Перми из-за оперного театра… Может, ноль, может, десять, может, тысяча… Но то, что для многих людей, живущих в Перми, опера — это прямо точка, от которой выстраивается жизнь, это бесспорный факт.

…При этом, Томск все-таки сложно сравнивать с Выксой. В Томске шесть университетов, а в Выксе ноль, и это большая разница.

— Зато географически и климатически мы Выксе уступаем… В Томске есть многое, чего нет в обычном райцентре. Институции, которые живые, активные, не на один день, всегда меняют ситуацию в городе. В Нижнем Новгороде это государственный центр современного искусства «Арсенал», студия «Тихая», галерея современного искусства «Футуро», оперный театр. Нижний сейчас кажется мне образцом создания и поддержки таких институций. Последние год-полтора там даже интереснее, чем в Петербурге, дико насыщенная жизнь. А в Перми и Екатеринбурге такая институция — это оперный театр. Где-то ею становится музей или Академгородок. Где-то это независимый книжный магазин. Их открывать проще. Прогрессивный оперный театр есть не везде, а независимый книжный, сделанный по образцу «Фаланстера», почти везде. И он обычно становится точкой притяжения.

… Фестиваль — это здорово, я это прекрасно знаю, поскольку 10 лет — с самого начала — занимался «Пикником Афиши». Фестиваль — это отдельная часть жизни. Переступлю через свой опыт и скажу, что фестиваль хорошо, но институции — важнее. Институции, которые разными методами делают жизнь вокруг более яркой, насыщенной, более интеллектуально полноценной.

— Недавно был юбилей Егора Летова. Как я понимаю, это значимая для вас фигура. Взаимодействуете ли вы сегодня с его творчеством?

— У меня случилось сейчас очень радостное взаимодействие: мой бывший коллега по «Афише» Александр Горбачев сначала сделал прекрасный подкаст про Летова, а сейчас, опираясь на него, пишет биографию музыканта. Она, конечно, получается гораздо более обширной, сложной… Шура предложил мне выступить ее редактором, и у меня есть замечательный формальный повод обращаться к Летову в ежедневном режиме, а не когда захотелось его послушать.

Если в целом говорить про Летова — человеческое восприятие так устроено, что сначала тебя что-то поражает, потом впечатление сглаживается, стирается, ты начинаешь его забывать и относиться к этим произведениями спокойнее. Возвращаешься к ним лет через 20 лет и не понимаешь, что тебя в них так задевало. Летов — это пример искусства, к которому и в 16 лет, когда я впервые его услышал, и сейчас я испытываю чувства одинаковой максимальной интенсивности. Я говорил о том, как прочитать «Онегина» словно в первый раз, а сам Летова все время так слушаю. Это настолько глубокие, мощные, энергетически насыщенные вещи, что они пробивает мою броню восприятия при каждом к ним обращению. Меня каждый раз одинаково сильно переворачивает. И, конечно, Летов — это такая фигура, которую непрерывно, а в последнее время особенно, все хотят затащить в свой лагерь, пофантазировать, что бы он сейчас делал, что он бы точно был с нами или не с ними… Это по-человечески понятно, но довольно нелепо. А понятно потому, что речь об очень объемном, масштабном искусстве. И сам Летом очень масштабный человек, переживший разные периоды, что действительно позволяет записать его в друзья, союзники очень многим, что бы они ни думали о жизни и об искусстве. Легко найти точку входа, через которую Летов оказывается близок именно к твоему мнению. Я четко понимаю — то, что он считал важным в искусстве, стратегия поведения, что ему нравилась, и то, что я делаю в своей жизни — далекие друг от друга вещи. Летов всегда был человеком максимально прямого действия. Ориентированная в прошлое журналистика — это, наверное, не то, что его бы восхитило. Но когда самолет садится на полосу, то он выстраивает движение по светящейся линии. Даже если он летит куда-то не туда, он все равно ее видит и имеет в виду. И она корректирует его движение. Для меня Летов — это такая линия. Не в каких-то своих отдельно стоящих высказываниях или выдернутых наугад цитатах из интервью, а в общем отношении к жизни. Для меня важно, что эта линия есть. Я с нею сильно не совпадаю, но по мере сил стараюсь на нее ориентироваться.

— Что вас сегодня вдохновляет, где вы ищете силы и радость в наши мрачные времена?

— Безусловно, люди. Это прозвучит максимально банально, но любой честный, серьезный, глубокий разговор со знакомым или незнакомым человеком, непохожим на тебя или похожим — это то, что действует на нас сильнее всего. Не то, что помогает жить, а просто делает жизнь жизнью. Из таких бесед она и складывается.

Конечно, искусство. При всей ограниченности наших нынешних возможностей любая хорошая выставка — это все равно абсолютное счастье. И та история, что через нее может быть рассказана, и просто то непосредственное воздействие искусства, с которым ты сталкиваешься. Очень важно пинками сгонять себя с дивана и заставлять куда-то идти. Не просто тусоваться, но если знаешь, что рядом идет хорошая выставка, то отправляйся туда. Завтра она закончится, а это опыт, который может быть важен. Искусство — это очень сильная линия передачи энергии. Вот мой последний пример — вышел новый альбом Ника Кейва. Он очень важный для меня музыкант, 35 лет так или иначе живу с его музыкой, был, кажется, на шести его концертах. В разные периоды он говорил что-то важное для меня. В его жизни произошла страшная трагедия, один за другим погибли двое детей. И переживание этой потери стало для Кейва на много лет основным содержанием его песен. Последний альбом — это очень благородное, возвышенное переживание горя. Я ничего уже нового не ожидал, из чувства ответственности перед музыкантом решил послушать новую пластинку. А там хоры, колокола, монументальные композиции. И они про радость, благодарность жизни, какому-то божественному началу. Причем это не сентиментальные слащавые песни, его горе зашито внутри, оно там слышится. Но Кейв переступает через него и поет эти оды к радости. Я ехал в автобусе и слушал альбом в наушниках, у меня было чувство, что человек просто подошел и начал меня трясти: «Что ты закис! Давай, живи! Смотри, какие звезды на небе, какие листья на деревьях. Какое все зеленое, красивое!». Это как будто рука, которую тебе протягивают. Вот подошел человек и обнял.

…Поразительно, что такое бывает, и как это работает. Если говорить о том, что дает силы, то подобные вещи их и дают.

Текст: Мария Симонова

Редакция благодарит Научную библиотеку ТГУ за предоставление площадки для проведения и съемки интервью.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».