Томск. Город бесчинств и просвещения (перевод главы из книги «Сквозь Сибирь. Империя в процессе становления»)

В 1913 году в Нью-Йорке вышла книга двух путешественников-исследователей — Ричардсона Литтла Райта и Джорджа Бассета Дигби «Сквозь Сибирь. Империя в процессе становления» (Through Siberia; an empire in the making).

Целая глава в этом травелоге была посвящена Томску. Публикуем перевод этого несомненно, любопытного исторического документа, свидетельствующего о том, каким путешественники увидели город более 100 лет назад.

Эта книга хранилась у меня в «закладках» долгое время. Меня привлёк тот факт, что за 110 лет она ещё никем не была переведена. Приступать не торопилась, думала. В какой-то момент начала читать, и не смогла остановиться. Решила — переводу быть!

Итак, короткая предыстория: два исследователя-путешественника едут в Сибирь за новыми знаниями и впечатлениями. Один — американец Ричардсон Литтл Райт, второй — британец Джордж Бассет Дигби.

В 1913 они издают совместную книгу «Сквозь Сибирь. Империя в процессе становления». В ней 17 глав, посвященных разным городам и местностям: от Омска до Порт-Артура. Глава о Томске — самая большая, ей посвящено 24 страницы под названием «Томск — город бесчинств и просвещения». Мне было безумно интересно узнать, каким был наш город в начале XX века. В ходе работы возникали разные вопросы. И я благодарна всем, кто мне помогал искать на них ответы: поиском ответов, репостами, да и просто кто поддерживал меня добрыми словами.

Отдельную благодарность хочу выразить Сергею Мальцеву, который согласился быть редактором этого перевода.

В этой главе читатель найдёт много новой и уникальной информации о Томске. Конечно, что-то покажется спорным, что-то вызовет негодование, что-то — смех, что-то — удивление. И это, на мой взгляд, очень здорово. Мы читаем не учебник, мы видим настоящие эмоции людей, которые впервые оказались в Томске, и у которых сложилась своя, особенная картинка местной жизни. И я, как звено в этой цепочке, рада представить томичам перевод этой главы в подарок на 420-летие города.

Примерно в сутках пути на восток от Омска находится город Томск. Через него не проходит Транссибирская магистраль, хотя это столица Западной Сибири. Говорят, всё потому, что когда инженеры, строившие дорогу, обратились к томским градоначальникам с просьбой внести свой вклад, им было отказано. Так и не добившись своего, инженеры проложили магистраль дальше, соорудив небольшой узел под названием «Тайга» (в лесу!), а также снизошли до того, что всё же пустили ветку на сорок восемь миль вверх для томичей.

Это стоит того: совершить специальное путешествие через всю Европу и значительную часть Сибири, чтобы приехать в Томск на ночном поезде «Тайга». Не доезжая до самого города, в темноте, мы заметили электрические фонари по краю большой котловины, на дне которой и лежит город. Приблизившись к станции, мы увидели десятки грубых саней: плоты из березовых жердей, скрепленные шпагатом, которые длинными рядами стояли на краю березовой рощи вокруг станции.

Выйдя из поезда, мы попали в живописное столпотворение. Лохматые moudjihs [мужики] набросились на наш багаж и скрылись из виду. Под ногами лежал глубокий снег, а сильная метель буквально обрушивалась на бурлящую и кричащую толпу одетых в меха пассажиров, istvostchiks [извозчиков] и запряжённых лошадей. Мы обнаружили, что весь наш багаж погружен на трое разных саней, а один хулиган с хитрыми глазами пытался уговорить нашего фокстерьера Джека сесть на четвёртые. Отбирать багаж у сибирского извозчика — занятие не из легких, но, к своему удивлению, мы обнаружили, что это можно сделать без кровопролития.

Сани развернулись, и мы помчались через березовый лес в Томск. Это крутой склон длиной в три версты, и наша пара лошадей неслась галопом через каждый метр пути. Вскоре мы подъехали к воротам «Гостиницы Россия» и, расплатившись с извозчиком, протиснулись через распашные двери в зал. Было уже за полночь воскресенья.

Военный оркестр выкрикивал бравурный марш под аккомпанемент взрывов смеха, криков приветствия и хлопков шампанского. В своих меховых пальто и больших валенках мы будто очутились в старом добром Дэли. Вокруг нас порхали восхитительные создания в приподнятом настроении и ультракоротких юбках из малинового шелка. Глазастые девицы, одетые как для балета, порхали мимо, чтобы присоединиться к перекисным блондинкам в обтягивающих бледно-голубых панталонах; и феи во плоти ныряли то ввысь, то в толпу. Из длинного ресторана, сцена в конце которого была отдана под водевиль, то и дело доносился звон разбитого стекла и топот ног.

Мы пробыли в Томске несколько недель, и подобное происходило каждый вечер. Если мы заходили в ресторан в половине девятого вечера, то обнаруживали, что свет горит, а в зале нет ни одного человека. Вечер начинается на час позже, и никто даже не думал уходить раньше трех-четырех часов ночи.

В сибирских гостиницах, как и в целом в российских, нет общественных помещений: ни гостиных, ни курительных комнат, ни библиотек, ни салонов. Есть только ресторан и ваша комната. Поэтому недельное или более длительное пребывание в гостинице может стать утомительным.

В комнате, как правило, есть большой письменный стол, диван и два-три удобных кресла. Окна — двойные, герметичные, с маленьким проемом — около четырех квадратных дюймов — для вентиляции. Ужасно душно. Если вызвать управляющего и пожаловаться ему на духоту, он пришлет прислугу с ароматическим спреем, после использования которого в помещении станет гораздо хуже. Комната отапливается большой печью, которая находится наполовину в вашем номере, наполовину — в соседнем. Топится печь из коридора. Вдоль ковровой дорожки, стелящейся вдоль всех комнат, возле закопченных печных заслонок, лежат грубые березовые поленья. И время от времени официант или горничная приходят их топить.

Несмотря на страшные рассказы бывалых путешественников в этих краях, в сибирских гостиницах мы не встретили ни одной блохи. На стенах и полу можно встретить несколько видов тараканов, но они безвредны и придают приятное оживление одиноким номерам.

Умывальные принадлежности в спальне сибирской гостиницы вызывают раздражение. Здесь никогда нет водопровода, в углу комнаты стоит нечто похожее на автомат (куда, на первый взгляд, будто нужно бросить монетку, чтобы он заработал). В него помещён небольшой тазик, обыкновенный, без пробки, чтобы вода не уходила. Высоко сзади находится треугольная ёмкость для воды, вмещающая не более кварты жирной и грязной жидкости. Затем есть нечто похожее на ТЭН, но если вы начнёте исследовать его работу, вы можете получить в лицо струю воды из игольчатого клапана или вообще не получить никакой воды. Мы не поняли, как это работает и позвонили в колокольчик, чтобы вызвать горничную и швейцара. Они чиркнули спичкой и показали нам пару маленьких педалей внизу, похожие на тормоза в автомобиле. Пока на них жмёшь, вода из крана идёт.

Увидев эти грубые помывочные сооружения, с удивлением узнаёшь, что сибиряк действительно моется. В каждом городе есть общественная баня и купальня. Суббота — день «всеобщего омовения». Субботнее посещение городской бани — откровение для иностранца, считающего московитов расой, никогда не знавшей воды. Не ограничивается мытье и городскими жителями. Даже в самой скромной хижине можно обнаружить грубые приспособления.

В деревнях есть помещения, где камни раскаляют докрасна, моют их водой и стоят в поднимающемся паре. Затем следует общее намыливание, после чего все тело бьют пучком березовых веток, смоченных в горячей воде. Впрочем, представление иностранца о сибирской нечистоплотности, возможно, оправдывается внешней грязью большинства местных: ведь после купания, мытья, намыливания и оттирания грязи они снова надевают ту же одежду, в которой проходили всю неделю или всю зиму.

***

Одна из самых интересных особенностей Томска — большой рынок на берегу Томи. Его деревянные лавки — постоянные, и их сотни. Здесь можно увидеть блестящие жестяные зеркала, выставленные на продажу, и груды ярких эмалированных сундуков с сокровищами, в которых сибирские крестьяне хранят все безделушки, которые могли бы скрасить их унылые дома. Большие сундуки с книжками в бумажных обложках — в основном любительскими театральными пьесами — и популярные грубо раскрашенные настенные гравюры, которые так поддерживали дух крестьян, когда Россия терпела неудачу за неудачей в войне с Японией.

Есть репродукция, на которой изображен штурм горы Высокой (203 м) покрытой, понятное дело, искореженными японцами, живописно взмывающими к небу в ярком вихре разоравшейся мины; и русскими солдатами, держащими каменные глыбы размером с половину рояля и готовящимися обрушить их на врага.

На другой картине молодой русский крестьянин в красной рубахе, отдыхающий на зеленой лужайке, с улыбкой поднимает кулак и разбивает голову японскому адмиралу, который довольно шатко сидит на наклонной палубе своего крейсера. На переднем плане тонет японский линкор, в то время как — удача! — русские санитары вытаскивают из воды окровавленных и избитых японских моряков и обрабатывают их раны.

В более спокойном ключе выполнены цветные гравюры площадью до пяти футов. На одной — изображены семь возрастов человека: от крестильной купели до могилы, на второй — освобождение крепостных Александром II, на третьей — члены нынешней императорской семьи. Благодаря оттенкам, которые художник придал их одежде, они выглядят удивительно похожими на группу вульгарных типов августовских отдыхающих в Атлантик-Сити. Ещё мы видим изображения трогательных сцен ухаживания молодого крестьянина, ветхозаветные жертвоприношения с большим количеством крови и полярные экспедиции с копьеносцами, моржами, белыми медведями и всеми арктическими атрибутами оптимистичного романтизма.

Вокруг рынка сидят на корточках женщины, практически засыпанные снегом, в тряпичных одеяниях, склонившись над корзинами с мелким товаром. Если какой-то крестьянин считает себя особо одаренным торгашом, то в Томске у него есть все шансы проверить свои силы на этом рынке. Здесь десятки мужчин и женщин, каждый из которых стоит у разложенной кучи товара, состоящей всего лишь из нескольких старых ламповых горелок, одной-двух потрепанных картинных рам, одного-единственного сапога, видавшего, судя по всему, многое, и обрывки потрепанных тканей. Не обходят их вниманием и более благополучные прохожие.

Есть прилавки со шкурами, прилавки с рыбой и маслом. И то, и другое заморожено. Если хочешь купить небольшой кусок масла или половину рыбы, ее надо отколоть топором. Возле одного из киосков даже стоял небольшой олень. Джек, в погоне за ним, был очень разочарован, когда обнаружил, что это замороженный труп. Среди покупателей туда-сюда сновали потрёпанные люди, торговавшие сапогами, пара-другая которых была надета на руки.

В мрачном углу, нависающем над берегом Томи, стоит маленькая столовая для бедняков — не красный кирпичный дом с зеленой вывеской, а более скромное дощатое строение по другую сторону конского рынка. На улице двадцать градусов мороза, хотя на дворе — последняя неделя марта, и резкий северный ветер удваивает холод. Внутри, за двойными распашными дверями, перегретый сарай, кишащий людьми: ряд из трех комнат со снятыми перегородками. В центральной комнате посреди пола стоит большая железная печь, вокруг нее спят собаки. За печью — прилавок с грубой провизией и арочный проход, ведущий на кухню. В одном конце амбара напитки даром, но с ограничениями. В Америке есть стойка бесплатных обедов, где можно купить напитки и получить обед за бесценок. Здесь же вы покупаете обед и получаете бесплатное пойло — глоток обжигающей водки (русского виски), и горячую воду для заварки чая. В конце длинного стола стоит большая латунная урна с горячей водой — самовар. По бокам от него стоят крестьяне, приехавшие на рынок на своих грубых санях, нагруженными продуктами или бревнами.

Они очень грязные и очень счастливые. Их одежда представляет собой необычное зрелище: лоскутное одеяние, чистое и простое, заплатанное месиво из овчины, кроличьей шкурки, мешковины, обрывков грязного льна, фланели и дрянных лоскутов ткани, сшитых бечевкой и обтрепанным шпагатом. Самый несчастный бездомный Бауэри был бы среди них Джорджем Браммеллом. У каждого из них есть кусочек бумажки, в которую они кладут рыбу и закуски на прилавке, и, конечно, дополняют всё пайкой водки.

В другом конце зала за маленькими столиками сидят люди более высокого класса, в большинстве своем халтурщики и рыночные носильщики, такие же грязные, как и крестьяне, но одетые в добротные, хотя и поношенные плащи с аляповатыми кушаками вокруг талии. Развлекают их музыканты: бедняк с перевязанными культями вместо рук, с дочкой лет четырнадцати, играющей на арфе; неприглядный крестьянский юноша, у которого тоже есть арфа, но играет он еще хуже; парень с харди-гарди, привязанной к шее и три еврея с аккордеоном.

Пожилая женщина допивает стакан чая, чмокает губами, достает бумажку с табаком, сворачивает и прикуривает сигарету. При этом она бросает презрительный взгляд в нашу сторону. Видите ли, мы курим бриаровые трубки. Трубку курит только самый бедный сибирский крестьянин — это знак социальной деградации. Тут по трубке можно понять социальное положение человека.

Девочка поет песню, аккомпанируя себе на арфе. Ее папа ходит со шляпой. Наступает очередь парня, играющего на лире. Затем идёт перебранка между тремя евреями и юношей — не евреем. Труппа следит за тем, чтобы последний одержал верх. Он выдает знакомую, но неуловимую мелодию, которая со временем начинает восприниматься как галантная попытка La Petite Tonquinoise. За ней следует странная, очень искаженная, но всё же узнаваемая мелодия Yip-Ai-Addy.

Евреи начинают с самой любимой мелодии в мире — Two Lovely Black Eyes. Впоследствии мы узнали, что эта песня — всеобщая любимая песня во всей Сибири. Где бы вы ни остановились, чтобы послушать крестьянский концерт на баяне, вы обязательно услышите эту песню.

Интересной особенностью томской рыночной столовой являются попрошайки. Войдя в столовую, они греют руки у печки, затем подходят к стойке и перекрещиваются. И тут же бармен протягивает им большой кусок хлеба — не черствого, не с корками, а совершенно свежего, хорошего. Нищий опускает «подарок» в рваную прореху своей одежды, перекрещивается и уходит в соседнюю забегаловку. Это вполне деловая сделка.

Есть и другие нищие, которые нравятся меньше: голубоглазые, дрожащие девчонки, босоногие, в лохмотьях юбок, у которых хватает сил только на то, чтобы отодвинуть тяжелую дверь. Часто у них нет ни пальто, ни плаща, и снег — их единственная шаль. Они идут прямо к прилавку, слишком озябшие, даже не обращают внимания на печку. Онемевшие пальчики совершают крестное знамение, а потом, прижимая к груди драгоценные кусочки хлеба, поворачиваются и шаркают прочь, обратно в снег.

А один благовидный старик сунул нам под блюдца сложенный листок бумаги и ушел в другой конец комнаты. Сначала мы подумали, что этот «космополитичный тип» — местный букмекер, у которого есть верняк. Развернув бумажку, мы увидели этикетку от лекарственного флакона. Перепутать этикетку лекарственного флакона в Сибири с чем-то другим невозможно. В соответствии с требованиями закона это большая этикетка в форме гроба.

Вскоре старик вернулся. Мы внесли свой вклад. Он получил двадцатикопеечную сумму и, даже не поблагодарив, забрал свою этикетку, сложил ее и сунул под чужое блюдце, отошел к окну, немного посмотрел на снег, вернулся, собрал деньги — и пошел искать других филантропов. В этой нищей забегаловке было собрано столько денег, что хватило бы на несколько бутылок любого старого лекарства. Через день мы встретили его в кирпичном ресторане. Там ему было еще лучше.

***

В Томске находится единственный в Сибири университет. Основанный в 1880 г. и открытый через семь лет в настоящее время он имеет весьма приличную посещаемость, которая, кстати, значительно занижена исследователями, занимающимися сибирской тематикой. Фонд частных стипендий в 1911 г. насчитывает 2 500 000 долларов. Библиотека насчитывает 110 тысяч томов.

Университет — нежилой, студенты сами себе находят жилье в городе. Плата за обучение очень умеренная — 100 рублей в год. Год обучения разделен на два больших семестра. В университете два факультета: медицинский и юридический. Медицинский — более важный, у него великолепно оборудованные анатомические лаборатории и бактериологический институт. Именно под патронатом медицинского факультета Томского университета можно получить единственное во всей Сибири лечение по методу Пастера. На севере Азии часто встречается бешенство, и в Томске почти всегда есть пострадавшие от укуса бешеной собаки.

В университете нет курсов по истории, литературе и мертвым языкам, хотя ведется активная агитация за создание исторического факультета.

В качестве самостоятельной организации, но практически связанной с университетом, выступает большой Технологический институт. Как и Императорский университет, он построен и субсидируется государством. Он разделен на отделения: механическое, химическое, инженерно-строительное и горное. Предлагает пятилетний курс, состоящий из десяти семестров, в отличие от четырехлетнего курса, принятого в США и Великобритании. Год начинается в сентябре, набирается около 1100 студентов, но уже к январю несколько сотен студентов отсеиваются по тем или иным причинам. Многие студенты вынуждены уезжать из-за тяжелых обстоятельств или утраты родителей, хотя плата за обучение составляет всего 25 долларов в год. Сто студентов ежегодно поступают бесплатно, получая государственную стипендию. Пятьдесят студентов за время обучения могут получить стипендию в размере 150 долларов в год, кроме того, существуют различные частные и муниципальные стипендии. Студенты сами обеспечивают себя питанием и одеждой, живут в городских общежитиях. В здании института есть только одно небольшое общежитие.

Откуда же берутся все эти студенты? Любопытно, что довольно много — с далекого Кавказа, с юга России. Кавказцы — прекрасные воины, но плохие ученики, склонные к лености и неспособные уловить суть того, что написано в технических учебниках. Обычно им трудно сдать необходимые вступительные экзамены в российские вузы, но вступительные экзамены в Томске относительно лёгкие, и Кавказ этим пользуется.

Кавказцы — это «боевой ойриш» Российской империи. Они жаждут не столько отмщения за обиды, которых у этого народа предостаточно, сколько удовольствия просто снять с себя пальто и броситься в настоящую, грубую драку. Из Томского университета кавказцев часто «посылают вниз» или, что еще мрачнее, отправляют «вверх» — в тюрьмы морозного Севера.

Здесь учатся сотни сыновей бедных попов и сельских священников. Самые способные студенты родом из благодатной Амурской области, расположенной к северу от Маньчжурии.

Профессор Технологического института Л.Л. Тове, британец по происхождению, прекрасно владеющий английским языком, сообщил нам, что в Томске очень широко используются американские учебники по горному делу. Он отмечает, что это лучшие в мире учебники. Папка за папкой с отчетами правительства США по горным работам занимают полки в кабинете профессора Тове. Помимо Томского университета и Технологического института, в Томске проектируется «Народный университет», здание которого находится в процессе строительства. Его создание связано прежде всего с щедростью П. Макушина, владельца крупнейшего книжного магазина и большой частной библиотеки Томска, который три года назад передал городу на эти цели сумму в 50 тыс. долларов. Затем последовали крупные частные и муниципальные пожертвования. На момент нашего отъезда из Сибири нюансы обучения в этом университете еще не были продуманы, но в основе лежит идея обучения студентов за символическую плату (если таковая вообще будет) в форме простых и интересных лекций.

В Томском университете действуют драматический и литературный кружки, но участие в их деятельности довольно скудное. Студенты слишком бедны, чтобы вести светскую жизнь, которая является столь приятным дополнением к высшим учебным заведениям в более благополучных странах.

В Технологическом институте существует прекрасная система, когда работодателям предлагают взять на производственную практику студентов в ходе долгих летних каникул. Это позволяет молодым людям получить представление о практической стороне работы и вовремя понять, какие направления в их образовании требуют особого внимания. Работодатели находят в них увлеченных и ценных помощников и выплачивают им достойную зарплату в ходе практики.

***

Возможно, читателю будет интересно взглянуть на систему начального образования в Сибири, которая вызывает много недопонимания. Среди многочисленных заблуждений обывателя — это то, что в России очень мало школ, а в Сибири — вообще ни одной. И нет здесь никаких перспектив получить образование лучше, чем-то, которое дается в борьбе с волком или диким холодом. Правда, по последним статистическим данным, 80% населения Сибири неграмотны. Тем не менее школ здесь предостаточно.

На первой ступени начального образования стоит «Народное училище». Это — государственная бесплатная начальная школа, посещение которой необязательно. В ней практически не учат ничему, кроме чтения, письма и арифметики — это примерно то, с чем может справиться пока еще неповоротливый ум начинающего сибирского крестьянина. Школы такого типа есть во всех деревнях, кроме самых маленьких и труднодоступных, и их число явно растет. Во время нашего путешествия по Сибири мы видели несколько таких школ, открытых совсем недавно. Оборудование для занятий физкультурой — гимнастические кони, столбы для лазания, параллельные брусья, качели и т.д. — не сравнится с тем, что есть в обычных американских и британских сельских школах.

Есть еще «Реальные училища» с учебным планом, включающим историю, географию и математику. Такие училища есть в основном в городах и крупных селах. Посещение занятий необязательно и бесплатно.

Далее следует третья из трех бесплатных школ Сибири — «гимназия», распространенная только в городах. Здесь преподаются история, литература и высшая математика. Французский и немецкий языки являются добровольными, английский не сдается. Немецкий язык, кстати, является самым распространенным иностранным языком, которым пользуются русские в Сибири. Им в совершенстве владеют практически все почтмейстеры, офицеры, чиновники, горные инженеры, образованные мужчины и женщины всех слоёв общества. Французский и английский языки встречаются гораздо реже. Но вернемся к гимназии. Латинский и греческий языки являются здесь обязательными, но, по мнению некоторых наших собеседников, скорее лишними. В 1880 году граф А.Н. Толстой, двоюродный брат писателя Льва Николаевича и в то время министр просвещения, был одержим идеей, что в обильных объёмах классики на мертвых языках будет заключаться разрядка социальных неурядиц Российской Империи, а их изучение будет способствовать формированию духа консерватизма. Так он либеральной рукой раздал латынь и греческий, а подрастающее поколение, к своему несчастью, до сих пор вынуждено терпеть «это наследие».

Коммерческие школы — это частные торговые училища. Курс обучения в них гораздо проще, чем в гимназиях. Они также расположены в городах и заполнены в основном детьми зажиточных евреев.

В государственных бесплатных школах Сибири еврейским детям разрешено составлять от двух до пяти процентов всех учащихся. В деревнях евреи встречаются редко, поэтому там у них с этим не возникает никаких трудностей. Но в городах еврейские мальчишки «стоят в очереди» в каждую такую школу. Перспективы для Ааронова радужные, а для Яворского — очень мрачные, поскольку власти обычно проводят набор в алфавитном порядке. Однако, подобно разочарованному театральному режиссеру, который, сыграв роль Ксеркса в обанкротившейся труппе, чьи активы были разделены по алфавиту только до Менелая, отказался снова выступать в каком-либо качестве, кроме Ахилла или Аякса, хитрые евреи Иркутска и Томска часто меняют свои фамилии, чтобы попасть в бесплатную школу и избежать расходов в частной.

Посещаемость во всех сибирских училищах, как бесплатных, так и коммерческих, довольно хорошая. В некоторых — даже по две-три смены.

В Сибири идет активная агитация за увеличение количества школ, но в данном случае оппозиция — это не столь ненавистное российское правительство, а «попы или сельские священники православной церкви». Напротив, власти сибирских городов отличаются либеральностью в поддержке государственных школ: на содержание этих учреждений выделяется значительный процент городского бюджета. Иркутск, например, выделяет на эти цели десять процентов всех своих доходов.

Все учащиеся государственных школ обязаны носить форму. У мальчиков — темно-синие костюмы, серые шинели с синей окантовкой и латунными пуговицами. Девочки носят коричневые платьица, черные фартуки и черные шляпки. Последние, кстати, очень невзрачны и никак не украшают девушек. На праздники и торжества девочки надевают белые фартуки.

***

В Томске был театр, прекрасное здание, но оно сгорело во время погрома 1905 года, когда его подожгли вместе со стоящим рядом управлением Сибирской железной дороги. Забастовщики и студенты забрасывали камнями, избивали железнодорожных служащих и сотрудников театра, которые спасались, выбегая из пылающих зданий. Более 60 человек были тяжело ранены или сгорели заживо 20 ноября того злополучного года.

Небольшие сцены можно найти в гостиницах, инженерных и других клубах города. В городском актовом зале нередки выступления гастролирующих трупп. Время от времени в Томск приезжает драматический театр из далекой Москвы. Интересно, что недавно здесь были поставлены «Гамлет» и «Король Лир», которые были приняты с восторгом местной публикой. Немецкая опера в Томске не даётся. Спектакли ставятся в основном по Ибсену и ведущим современным русским и немецким драматургам. В современных сибирских городах, и Томск не исключение, многочисленны и популярны кинематографические представления. Их посещают все классы общества. Профессор Тове говорил нам, что, по его мнению, они оказывают самое ценное воспитательное влияние на более бедные, неграмотные и лишенные идеалов слои населения.

***

В Томске издаются три из двадцати газет, которыми Сибирь может действительно похвастаться: две ежедневные и одна еженедельная. Главная ежедневная газета — «Сибирская жизнь», подписка на которую стоит всего семь рублей в год, по центу в день. Некоторое количество экземпляров продается на улице за те деньги, которые мальчишки могут за них выручить, а это, как правило, четыре-пять копеек. Обе ежедневные газеты — утренние. Если в течение дня по телеграфу приходит какая-нибудь особенно аппетитная новость, она вычеркивается из газетной полосы и продаётся уличными газетчиками под названием «Телеграмма». За одну такую новость в четыре-пять строк нужно заплатить цент.

Забавный случай произошёл в Томске, пока мы там были. Он связан с одним «чрезвычайным происшествием». Рано утром пришло поразительное сообщение об убийстве русского министра в Пекине; это было во время русско-китайского кризиса. Одна из газет сразу же отправила в печать «Телеграмму», но прежде, чем она была распространена, пришло официальное опровержение из Петербурга и Пекина. В соответствии с лучшими журналистскими традициями Запада редактор напечатал опровержение во второй «Телеграмме». Затем он созвал всех газетчиков во внутренний кабинет, предельно откровенно объяснил ситуацию, раздал жаждущим мальчишкам по пачке каждой «Телеграммы» и велел им бегать по улицам с криками «Ужасное убийство», пока эти «Ужасные убийства» не будут распроданы. Затем, отдохнув минут десять, они должны были бегать с воплями «Удивительное продолжение» и распродать все свои «Удивительные продолжения». И что вы думаете? Они так и сделали.

Томский еженедельник «Сибирская правда» живёт предприимчивостью. В политическом отношении это газета консервативных (правых) взглядов. Но после того, как бывший владелец застрелил молодого журналиста, из-за революционных излияний души которого целый номер был вырезан цензурой, газета довольно осторожна с политическими высказываниями. «Сибирская правда» имеет ярко выраженный антисемитский характер. Она специализируется на бесстрашных разоблачениях еврейских скандалов, в результате чего ни один еврей в городе ни за что не пропустит ни одного номера, чтобы не оказаться не в курсе обстоятельств, сопутствующих приведению «очередного агнца на заклание».

Цензура прессы в Сибири варьируется от «незначительного неудобства» до «грубого посягательства на право честного редакционного комментария» даже в безупречных новостных репортажах.

Нельзя не восхититься смелостью одного сибирского цензора, которому недавно пришлось решать, что полезно читать за булочками и кофе 120 тысячам жителей Иркутска. Однажды ночью по проводам, соединяющим тысячи верст безлюдной сибирской степи, пришло из Москвы известие о крахе крупной торговой компании из Киева. Но дело в том, что цензор владел акциями этой компании на несколько тысяч рублей. С большим негодованием он, можно сказать, убрал эту новость из местных газет. И на следующий день ранним утром, еще до того, как дурная весть успела распространиться из уст в уста, он избавился от всех своих акций этого «тонущего корабля», продав их своим ничего не подозревающим соседям.

В умелых руках цензурой никогда не злоупотребляют, и редко бывают некие разногласия с газетами. Когда газета готова к печати, она отправляется на подпись цензору. Он быстро пробегает глазами по всем колонкам, в том числе по колонке иностранных новостей, и через несколько минут возвращает газету помощнику редактора. Часто между главным редактором и цензором складываются самые дружеские отношения. Редактору, например, предоставляется большая свобода действий при публикации особо важных новостей, полученных уже после того, как закончился рабочий день цензора. До недавнего времени цензура печати в Томске находилась в руках ректора университета, профессора Сапожникова.

***

Трудно найти хоть один уголок Сибири, который не хранил бы память о каком-то романтическом событии или романтической трагедии, но Томск смело претендует на первенство в этом отношении. Томичи гордятся тем, что Александр I, царь всея Руси, провел свои последние годы в роли скромного отшельника, поселившись в маленькой бревенчатой избушке под Алексеевским монастырем. История эта такова:

В 1801 г. после скоропостижной смерти царя Павла I, его сын Александр унаследовал не только престол, но и войну с Францией, в ходе которой был совершён поход Бонапарта на Москву. Огненные шрамы пожара до сих пор видны в этом городе. Беда наваливалась на беду. Собравшись, Россия могла бы одержать верх в своей борьбе. Но ее силы исчерпывались вторжениями шведов с севера, турок с юга, австрийцев с запада. И все же Александру хватило мужества мечтать, планировать и удерживать в целости и сохранности огромную объединенную империю. Но позже разочарования его правлением посыпались с такой силой и угрозой, что он, измученный боевыми и административными хлопотами, покинул столицу и удалился на отдых в тихую провинциальную местность в Крыму. Умер он, как считали люди, в Таганроге. Его тело было перевезено в Петербург и там захоронено.

Но в Томске утверждают, что Александр, удрученный тем, что не смог достичь своих идеалов мирного правления, тайно отрекся от престола, а в Петербург для государственных похорон приказал отправить останки крестьянина, умершего от ревматической лихорадки. Долгие годы он скитался по деревням юга России. Однако невежественные крестьяне никак не могли разглядеть в старце святого человека. Вскоре он оказался в Томске, который в то время представлял собой лишь вереницу грубых бревенчатых домиков в центре просторных пшеничных полей. Ему отвели маленькую деревянную избушку у подножия холма, на котором возвышался Алексеевский монастырь.

Там, как отшельник, и жил странник. Он переступал порог своей хижины только для того, чтобы совершить какой-нибудь акт милосердия. Его доброта принесла ему большую известность по всей округе. К нему как к «Феодору Кузьмичу» приходили сотни восхищенных паломников. Он ухаживал за больными, приносил хлеб голодающим. Однажды старец выхаживал холерного, когда никто в Томске не решался подойти даже к дому этого больного.

Поэтому после смерти благочестивого старца, в 1864 году был собран общественный фонд для сохранения его хижины и возведения достойного мавзолея над его останками на небольшом монастырском кладбище.

Вскоре после этого по Томску прокатилась волна сильного возбуждения. Один из еврейских торговцев кожей рассказал, что служанка в его доме получила письмо из крымской деревни от своего умирающего брата, некогда одного из охранников того места, где, как предполагалось, умирал Александр I. За несколько лет до этого письма брат внезапно ушел из армии и устроил своё крестьянское хозяйство с большим количеством дорогостоящего инвентаря и оборудования. Никто так и не смог выяснить, откуда у него взялись необходимые для этого средства. В последнем письме он сообщал сестре, что получил свое состояние за то, что сдержал язык за зубами при исчезновении императора и подмене его трупом крестьянина. Служанка была так напугана этим открытием, что сразу же сожгла драгоценное письмо. От него не осталось ни клочка. Ее знали несколько уважаемых горожан Томска, и она была уверена в этой истории. Видимо, у нее не было никакой причины выдумывать небылицы.

Затем события приняли еще один драматический оборот. Один крестьянин, живший в пятидесяти верстах на севере, узнавший об этих слухах, приехал в Томск и прямо заявил, что Феодор Кузьмич однажды рассказал ему о своем прежнем царском статусе, взяв с него клятву хранить тайну.

И ещё. Однажды трое паломников рассказали, как, посещая старца, жаловались ему на жестокую несправедливость, допущенную неким военным губернатором. Отшельник принял это близко к сердцу, вскочил на ноги, глаза его вспыхнули. Поднявшись во весь рост, он грохнул кулаком по грубому деревянному столу и закричал: «Тогда его надо срочно снять с должности». Это была далеко не обиженная манера старого священника из скромного сословия. Это был императорский гнев великого воина и человека, обладающего безграничной властью, человека, привыкшего к тому, что его слово — закон.

Сегодня Томск совершенно единодушно считает, что чтит могилу царя-отшельника.

Избушка, где жил старец Фёдор, скрыта от улицы высоким дощатым забором. Внутри другой ограды под широким карнизом защитного навеса стоит небольшое двухкомнатное бревенчатое строение, очень похожее на деревенский летний домик. Со дня кончины царя-отшельника, по словам попа, несущего здесь вахту, не было заменено или убрано ни одной палки.

Двустворчатая дверь в темном крыльце с верхней перекладиной, о которую можно удариться головой, выходит в крохотную прихожую, которая, в свою очередь, ведет в комнату, столь знаменитую благодаря своему бывшему обитателю. В одном из углов стоит царская кровать на топчане, аскетически жесткая. Здесь умер Александр I. Возле нее — полка, на которой стоят иконы, подаренные верующими. Стены — из голых дубовых досок. Крышу поддерживают грубые балки. Они утыканы десятками икон и обрамлены религиозными гравюрами. Перед ними качаются канделябры и лампады. У маленького окна висит кадильница, наполовину заполненная тлеющими углями. То тут, то там стоят венки из искусственных цветов, уродливо контрастирующие с торжественными ликами с икон, закопченными свечами.

Наиболее интересными, пожалуй, являются несколько портретов царя Александра I, висящих на стенах, а также портрет самого «Феодора Кузьмича», написанный незадолго до его смерти одним из монахов Алексеевского монастыря. Сходство между старцем-отшельником и знаменитым царем весьма заметно. Тот же большой куполообразный лоб, широкие брови, высокий рост и широкие плечи.

Как и положено русским святыням, гробница царя-отшельника проста. Это небольшое здание из лепнины и кирпича под сенью монастырской церкви. Могилы окружают ее со всех сторон. Кресты на могилах высоко возвышаются над очень странными украшениями. В центре усыпальницы стоит плоская гробница. На ней горят лампады, а на подоконнике в то утро, когда мы там были, стояла — забавный контраст с патетической романтикой — уродливая канистра с керосином для пополнения поминальных ламп с надписью «Семейный бизнес Джона Д. Рокфеллера».

***

В один из вечеров господин Спейт, известный томский агент по добыче полезных ископаемых, прекрасно говорящий по-английски, предложил нам встретиться с полковником Цевловским, владельцем крупнейшего в Сибири конного завода, первооткрывателем и концессионером новых байкальских нефтяных месторождений, масштабных угольных и других шахт, хорошо известным в Сибири человеком. Компанию нам составил судья Верховного суда Томска. Ему не терпелось узнать: по-прежнему ли американцы и англичане считают сальные свечи основным продуктом питания сибирского общества?

Нам предложили несколько сигарет с туркестанским табаком, корни которого растут в Мэриленд и который пробуют выращивать в Ирландии. Эксперимент проходит успешно. Во всяком случае, табака производится достаточно много, хотя он показался нам необычайно невкусным. Правительство поддерживает туркестанскую табачную промышленность, предоставляя фермерам право аренды на тридцать лет без уплаты пошлин. Но экспорт пока не разрешен.

Мы заговорили о конном заводе и лошадях в Сибири. Наши собеседники рассказали, что после принятия несколько лет назад печально известного законопроекта об ипподромах, который поставил крест на всех серьезных скачках в штате Нью-Йорк, большое количество ценных американских скаковых лошадей было перевезено в Россию, где они вызвали большой интерес. Коренная сибирская лошадь — довольно миниатюрное животное по сравнению с нашими скакунами. Она не намного больше мексиканского ослика, у неё лохматая шерсть и она очень уверенно стоит на ногах. Позднее мы убедились, что эти маленькие зверьки — отличные ездовые животные, и, что запряженными они могут тащить груз на большие расстояния по снегу, льду и грязным дорогам.

«Популярное заблуждение, — сказал полковник, — что сибиряки не ездят на лошадях. Еще как ездят! В городах Средней Сибири и там, где есть железная дорога, всадников не так много, но, оказавшись в глуши, можно встретить больше крестьян на лошадях, чем пешком или в повозках. Верховая езда для них — не какое-то достижение, это обыденность их жизни. Все ездят, сидят верхом: малыши четырех-пяти лет, их старшие сестры, матери и бабушки. Однако верховой ездой занимаются не только крестьяне, — продолжает он. — «В городах люди более высокого класса занимаются конным спортом».

Позже в нашем путешествии, в Благовещенске-на-Амуре, мы каждый день видели девушек из светских кругов на лошадях. Они тоже ездили верхом и ездили хорошо, хотя их повадки вызвали бы немало замечаний в Центральном парке. Вот, например, одна девушка со светлыми волосами лет 20… Хорошенькая, с розовыми щечками. На ней были лакированные кожаные ботинки, бледно-розовые бриджи для верховой езды и жакет изумрудно-зеленого цвета с фалдами, которые развевались за спиной, когда она ехала галопом. Шляпу мы не запомнили.

На следующий день после нашей беседы полковник пригласил нас прокатиться на санках до его фермы в Салаирских горах. И вот, пробыв в Томске две недели, мы уехали, не без некоторого сожаления. Хоть Томск и понес потери в последние годы, тон города гораздо выше и культурнее, чем у Омска, его торгового конкурента на западе.

• Wright, Richardson Little, 1887-1961

• Джордж Бассет Дигби (1888-1962)

• Trough Siberia. An Empire in the making

• Tomsk — a city of orgies and education

• 48 миль = 77 км.

• 3 версты = 3,2 км.

• Проникнутый показной бодростью, необоснованным оптимизмом.

• Театр Дэли, Вестминстер, 1893 г.

• Комедийная пьеса с песнями-куплетами и танцами, а также жанр драматического искусства.

• 4 квадратных дюйма = 25 кв. см.

• 1 кварта = около 1 литра.

• Речь идет о Русско-японской войне 1904–1905 гг. Победила в ней Япония.

• Японское название «Высота 203» — гора над Порт-Артуром.

• 5 футов = 1,5 метра.

• Вероятно, речь идет о гравюре «7 возрастов человека » Герберта Бурне, 1870-е гг. Автор картины Уильям Мюльреди, 1838.

• Город в США, известный своими казино, азартными играми и т.д.

• Улица и прилегающей к ней одноимённый район в Нью-Йорке.

• Английский светский лев, законодатель моды в эпоху Регентства.

• Грубо сделанные пояса.

• Колёсная лира.

• Это особый вид трубок, которые изготавливаются из корня дикого грушевого дерева, называемого бриар.

• La Petite tonkinoise (маленькая китаянка) — популярная французская шансонетная песня.

• Народная американская песня, зародившаяся в музыкальном театре.

• Народная английская комическая песня.

• Ставка, которая гарантированно сыграет и принесет игроку прибыль.

• Вероятно, речь идёт о «Славянском базаре».

• Согласна, сумма сомнительная.

• Метод назван в честь французского учёного Луи Пастера, основоположника современной микробиологии, который разработал и внедрил метод предупреждения заболевания бешенством и сибирской язвы при помощи вакцины.

• Oirish — Irish (ирландец с ирландским акцентом.

• Речь о кавказских войнах и сопротивлении горских народов имперской власти.

• Вероятно, «на юг».

• Вероятно, «на север».

• Это отдельная история «процентных норм» — ограничения в общем образовании евреев в XIX — начале XX вв.

• Генрик Юхан Ибсен — норвежский драматург, основатель европейской «новой драмы», поэт и публицист.

• Речь о русско-китайском кризисе 1911 года.

• Василий Васильевич Сапожников — ректор Томского университета в 1906 — 1909 и 1917–1918 годах.

• Французская оккупация Москвы, которая продолжалась больше месяца 2 (14) сентября — 8 (20) октября 1812 года.

• Речь о Московском пожаре 1812 года.

• Концессионер — владелец/совладелец.

• Мэриленд — город в Ирландии.

• Речь о Центральном парке в Нью-Йорк.

• Одна из двух нижних частей разрезной спинки (на сюртуке, фраке, мундире).

Сами по себе записки Р.Л. Райта и Б. Дигби вполне известное свидетельство о жизни в Сибири начала ХХ века глазами иностранцев. И, тем не менее, до сих пор не переведенное на русский язык. Это обусловливается, на мой взгляд, тем, что и сама тема, и такой тип источников долгое время интересовали лишь профессиональных исследователей, предпочитавших знакомиться с источником на языке оригинала. Но бурный рост интереса к локальной истории и краеведению вызывает и более широкий интерес к историческим источникам со стороны исследователей-любителей, журналистов и просто интересующейся аудитории. Это, в свою очередь, вызывает интерес среди непрофессионалов к поиску источников на иностранных языках и к раскрытию их для максимально широкой русскоязычной аудитории.

Примером такой работы стал и этот перевод, пусть и одной главы, но столь интересного и важного источника, как обозначенная книга. Глава содержит как внешнее описание Томска 10-х годов ХХ века, так и статистические данные, некоторые из которых, впрочем, вызывают вопросы. Но об этом позже. Да и вы лучше прочитайте, чем я буду пересказывать. Но я бы хотел остановиться на нескольких моментах. Одни мне кажутся важными, другие — спорными.

Райт и Дигби описывают столовую для бедных, расположенную на излучине устья Ушайки рядом со «Славянским базаром». Это «скромное дощатое строение… перегретый сарай кишащий людьми» фигурирует на многих фотографиях соответствующей эпохи на том самом месте в начале рынка и у подножья знаменитого ресторана, где, как известно, обедал А.П. Чехов. Теперь мы с высокой долей вероятности знаем, что там находилось. И имеем описание внутреннего устройства столовой и некоторых особенностей её функционирования. Это свидетельство расширяет ракурс при взгляде на быт томичей начала ХХ века.

Авторы описывают и репертуар музыкантов, играющих в столовой. И я бы хотел остановиться на третьей упомянутой композиции Two Lovely Black Eyes, написанной Чарльзом Корбуном в 1886 году как пародия на известный романс My Nellie’s blue eyes. Но обе песни до степени смешения похожи на Неаполитанскую песню, более известную как «Пой ласточка, пой». Год создания, как и автор, неизвестны. Но в репертуаре Анастасии Вяльцевой она появилась в 1903 году. И, вероятно, томские музыканты знали её именно под таким названием и с русским текстом.

Естественно, путешественники не могли обойти своим вниманием и университет. Но в излагаемой статистике есть явные завышения. В частности, «Фонд частных стипендий в 1911 г. насчитывает 2. 500. 000 долларов». «Краткий исторический очерк Томского университета: за первые 25 лет его существования (1888–1913 г.г.)», указывает на сумму в 712 824 р. 29 к. за все 25 лет. Каков же курс доллара в 1911 году, на который указывают авторы? Курс был установлен правительством в 1897 году и не менялся до 1917 года. И составлял 1 р. 94 к. за 1 $. Таким образом, по официальной статистике за первые 25 лет существования Томского университета весь объем частных и казенных стипендий, выданных студентам, составлял 367 435 $. Так что сумма в два с половиной миллиона долларов сильно завышена. Полагаю, эти сведения авторы получили в частном разговоре с каким-нибудь местным «Хлестаковым».

В часть, где повествуется о томском театре, вплетён краткий рассказ о томском погроме (Сергей Мальцев — автор книги о томском погроме — прим. ред.). Как вы понимаете, я не мог обойти эту тему. Итак, Райт и Дигби так описывают события 20 октября 1905 года: «Забастовщики и студенты забрасывали камнями, избивали железнодорожных служащих и сотрудников театра, которые спасались, выбегая из пылающих зданий». Я несколько раз сам переводил этот кусок. Он именно так написан. Либо американцы не так поняли рассказчика, сработал языковой барьер, либо сам источник исказил картину трагедии. Но мы же понимаем, что забастовщики, студенты и железнодорожные рабочие были на одной стороне и все вместе подвергались избиению погромщиками.

К слову об источниках. Райт и Дигби упоминают лишь троих человек, с кем они контактировали в Томске, исключая горничных, швейцара, извозчиков и пр. Это Лев Тове, декан горного отделения технологического университета; «господин Спейт, известный томский агент по добыче полезных ископаемых», и «полковник Цевловский, владелец крупнейшего в Сибири конного завода, первооткрыватель и концессионер новых байкальских нефтяных месторождений, масштабных угольных и других шахт, и хорошо известный в Сибири человек». Наиболее известным нам достался Лев Львович Тове и как ученый, преподаватель, организатор образования, но более всего своим загадочным самоубийством в 1917 году. Цевловского же пришлось искать при помощи сообщества, за что вам, дорогие читатели, бесконечное спасибо. А кто стал источником рассказов о старце Федоре Кузьмиче и томском погроме остается неизвестным, хотя это могут быть уже указанные люди.

Несмотря на некоторые неточности и явные огрехи в описании фактов, эта книга и ее перевод являются высокоценным источником информации о Томске в начале ХХ века. И я счастлив, что мне удалось прикоснуться слегка к этой важной и большой работе. Любите историю, изучайте её на реальных фактах, используйте весь доступный корпус источников.

Джордж Бассетт Дигби (1888-1962) — британский журналист, писатель, член Королевского географического общества. В 1910-х сотрудничал как автор с лондонским офисом Chicago Daily News, Knickerbocker Press (Нью-Йорк), Philadelphia Public Ledger. Побывал в Сибири, Монголии и Маньчжурии, производя этнологические исследования и собирая коллекции флоры и фауны, в частности, обнаружил неподалеку от Байкала череп и рог вымершего шерстистого носорога, бивни детеныша мамонта, останки мамонта. Под видом сибирского крестьянина посетил монастыри вдоль границы с Монголией. Военный корреспондент Chicago Daily News в Египте, Скандинавии, на Балканах, в Польше и России с 1914 года.

Ричардсон Литтл Райт (1887-1961) — американский журналист, писатель, редактор популярного журнала «Дом и сад» с 1914 по 1949 г. В 1940-х был научным сотрудником отдела лесного хозяйства и общей ботаники Американского музея естественной истории (American Museum of Natural History). Автор ряда книг, посвященных исследованиям американской истории, а также садоводству.

Полностью книгу «Сквозь Сибирь. Империя в процессе становления» можно прочитать в Internet Archive.

Перевод и примечания — Алина Багинская

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».