«мУкА: склады искусства»:
художник Артем Филатов об опыте сохранения исторического наследия Нижнего Новгорода и фестивале уличного искусства

На томском фестивале паблик-арта «мУкА: склады искусства» не-лекцию «Художественное переосмысление исторического наследия города на примере Нижнего Новгорода» прочитал художник и куратор Артём Филатов.

— Для меня честь оказаться здесь, хотя и всего на один день. Впервые я оказался так далеко в восточной части России. Нижний Новгород тоже исторический и деревянный город, но на Томск мы всегда смотрели как на «старшего брата». Здесь работает такая программа как «Дом за рубль» — для моего города это важный и уникальный опыт, который хотелось бы увидеть и у нас, — отметил Артём перед началом не-лекции.

Основной акцент в своем выступлении Артём сделал на том, какие отношения сложились у нижегородских художников с историческим наследием, как эти отношения эволюционировали, а также рассказал о фестивале уличного искусства «Новый Город: Древний».

— У меня есть прекрасный друг — Арсений Сергеев, куратор и художник. Он считает, что любое искусство, которое выходит в город, чувствует себя там более свободно, противопоставляя его искусству в музеях и галереях. Но я считаю, что наоборот — в галерее больше свободы, потому как при выходе в общественное пространство на тебя возлагается больше ответственности. Конечно, ты можешь наплевать и никого ни о чем не спрашивать, можешь решить, что сам все лучше знаешь. Но в реальности ты выходишь в пространство общественного договора, где присутствует еще большее наслоение интересов разных субъектов: предпринимателей, общественных движений, государственных, некоммерческих организаций, собственников жилья. Выходя на улицу, ты попадаешь в пересечение всех этих интересов. В этом смысле уличное искусство, каким бы оно ни было, какой формой бы ни обладало, тем что оно существует, несет за собой политическое высказывание. По той причине, что некий индивид, даже если он об этом не задумывается, делает покушение на статус-кво того института частной собственности, которое существует в настоящий момент. Поэтому уличное искусство непосредственно связано с частной собственностью и с политикой.

В Нижнем Новгороде одна из червоточин на сердце любого горожанина — это историческое наследие. В 2013 году это здание (дом по ул. Ильинская, 126 — прим. ред.) было в хорошем состоянии, отремонтированное, собственники ответственно поддерживали жизнь в этом доме. Но застройщик начал покупать прилегающую территорию, сносить все остальные дома и оказывать давление на собственников. Градозащитники увидели, что уничтожается большая усадьба и приняли решения действовать. Они перекрыли движение по улице во время пикета, ограничив полностью проезд транспорта, и в результате у них получилось отсрочить снос на шесть месяцев. Тем не менее администрация встала на сторону застройщика, дом было решено сносить, и сейчас на его месте выросло современное коммерческое жилье. Это событие запомнилось, как первая масштабная консолидация градозащитников, историков, архитекторов, краеведов и просто неравнодушных людей.

Поджигать дома и людей вместе с ними — типичная практика избавления от исторического наследия. В лучшем случае жителям звонили ночью, во все квартиры, потом звонок сбрасывался, люди из-за него просыпались и начинался поджог.

Надпись «Как жить дальше» — это их манифестация — как жить дальше после того что происходит вокруг. На самом деле подобные фразы — достаточно распространенная практика в любой стране. Если говорить о политике — это возможность проявлять политическую позицию даже тем людям, которые не имеют политического голоса. Это жители домов, которых зачастую маргинализирует администрация, говоря, что это «собачьи будки», что там живут только социально незащищенные слои населения. У них нет возможности выйти в общественное пространство, обратиться к СМИ и сказать: «Мы здоровые люди, а это наша частная собственность. Мы имеем право отказываться уезжать отсюда». Поэтому они используют свое собственное здание в качестве холста для манифеста. Это попытка бороться с несправедливостью. И это в принципе то, о чем мы говорим на фестивале «Новый Город: Древний» — город говорит, он может кричать и плакать, и фактически создавать места спонтанной мемориализации.

То, что я вам показывал сейчас, это рядовые дома, не защищенные государством никаким образом. Дом на улице Пискунова, 35 — настоящая изюминка города. Здание в стиле модерн обращало на себя много внимания. Наверху установлены две скульптуры — головы авгуров, которые якобы сидят над шахматной доской, потому что хозяин этого дома был заядлым шахматистом. Но главное — это здание является объектом культурного наследия. Последнее, что в нем находилось — департамент культуры Нижнего Новгорода, потом его продали с молотка. В течение 10 лет это здание было в собственности владельца одного из рынков, как вы понимаете в течение всего этого времени не предпринималось никаких действий по его сохранению. Оно стояло пустое, бесхозное, неотапливаемое, поэтому стало рассыпаться, одна из стен начала падать. В итоге хозяин принял решение реставрировать дом, но, к сожалению, одним из способов реставрации может являться снос здания и постройка его в новых материалах. Так застройщик и решил сделать. Это указывает на то, что не только рядовая застройка, но и исторические здания, охраняемые государством, могут находиться в неблагоприятных условиях.

Есть и другие примеры. Дом в «рапетовском стиле», похожий на русскую избу, находящийся на улице Дальней, 15. Он известен тем, что также долгое время не отапливался и не использовался. В итоге нижегородская градозащитница и сейчас главный двигатель реставрации и сохранения исторического наследия в Нижнем Новгороде Анна Давыдова поехала на форум, где была организована встреча с президентом, распечатала фотографию этого дома. Когда ей удалось задать вопрос, она показала этот листочек и сказала: «Владимир Владимирович, уничтожают же архитектурное наследие России, не хорошо же это». Он посмотрел и ответил: «Не хорошо, надо что-то делать». В итоге было выделено около 12 млн на реставрацию этого здания. Это показывает, как атрофирована система принятия решений в России, что для сохранения дома нужна встреча с президентом страны. В итоге, когда началась реставрация, большая часть резьбы была потеряна, здание подгнило, сильно разрушилось и его тоже перестроили в новых материалах. Градозащитники были разочарованы, утверждали, что это разрушение, это не научная реставрация. Я, к примеру, человек без архитектурного образования, не могу четко для себя увидеть разницу и сказать, что на 100% раньше было лучше, но попытка реставрации произошла. Историческое здание вместо того, чтобы снести или сжечь, было восстановлено. Это лучше, чем ничего.

Но есть и другая проблема: в таких проектах не хватает самого главного — сердцевины. Зачем нужно ремонтировать историческое здание? А даже если здание отремонтировали, нет представления, как оно будет дальше функционировать, что там будет находится. Многие реставрации делаются без стратегического планирования на будущее. Сейчас в этом здании располагаются реставрационные мастерские, но они не генерирует никакого потока людей, ведь это закрытое учреждение. Даже ремонтируя, мы все равно забываем о самом главном — какой должна быть концепция нового использования исторического наследия.

Как художники реагируют на то, что их работы закрашивают? В Нижнем Новгороде дома скорее сносят, чем закрашивают искусство на них. Огромное количество деревянного наследия расположено в центре города. Почему уличные художники стали работать с ним? Они обнаружили заброшенные, разрушенные дома, оставшиеся после поджогов, которые не воспринимаются жителями как чья-то собственность. Поэтому если ты на них что-то создаешь, люди не думают о нарушении законодательства. Ты приходишь туда и делаешь свое высказывание.

Сначала художники работали на сожженных, заброшенных домах. Потом переходили на те, где живут люди — они общались с художниками. И чем больше авторы создавали работ в историческом пространстве города, тем больше встречались с жителями, которые рассказывали истории этих домов.

Контекст, который мы раньше не замечали, оказался настолько богатым, что его уже невозможно было не замечать как полноправного участника искусства. Поэтому художники стали активнее работать с домами, в которых люди живут. Вместо того, чтобы приходить в маске и аэрозольной краской ночью, пытаясь сделать все побыстрее, они приходили утром, брали лестницы, краски, кисти и валики. Показывали эскизы жителям дома, когда те выходили на улицу. И люди реагировали совершенно лояльно на художников и их идеи. Первая причина — многие из этих домов позабыты администрацией, и в инициативе художников жители видели проявление симпатии и внимания. Вторая причина — обитатели таких домов по-другому относятся к своей собственности. Они отвоевывают право заботится о своем месте, у них ощущение ответственности за свой дом совершенно другое. Когда приходят художник, жители видят, что это лучше чем ничего. Это уникальная нижегородская специфика — художники приняли решение общаться с жителями, а не игнорировать их мнение. Вместо свойственно для граффити конфликта, авторы выбрали кооперацию.

Обычно, говоря о уличном искусстве, мы используем клише «стрит-арт — это про бунтарство и неповиновение системе». Художник — маргинал, с точки зрения общественного порядка, и жителей таких домов тоже могут считать маргиналами. Кроме больших масштабных росписей, художники занимались совершенно разными высказываниями. Были и более осторожные картины под открытым небом, когда авторы измеряли место и создавали работу специально для этого пространства. Другие — приезжали к домам, договаривались с жителями и работали там несколько недель. Каждое утро они приезжали, вечером оставляли жителям краску. Те их кормили, поили, начинали дружить с этими художниками. Позже, художники перешли к инсталляциям.

Например, Андрей Дружаев, для своей работы не только создал облако из точек вокруг одинокого окна, но и срезанные по осени ветки решил использовать для того чтобы создать природный мотив.

Другой художник, Яков Хорев, подошел к ситуации немного по-другому. В его практике особое значение имеет процессуальность — ему важен больше процесс, а не результат. И прежде, чем начать заниматься чем-либо со зданием, он каждый день приходил после работы и убирал территорию от мусора. Ему казалось — как можно приступать к созданию произведения искусства, если не выполнена первоочередная задача, чтобы там просто-напросто было чисто? После этого он стал покрывать это здание белыми линиями, которые во многом похожи на маскировку. Во время Первой мировой войны на корабли иногда наносили абстрактную, черно-белую маскировку. Это были геометрические фигуры, которые не давали противнику понять, где находится та или иная часть корабля, лишали его возможности прицельно атаковать. В случае с работой Хорева, эта маскировка погружает зрителя в паттерн, позволяя зданию слиться с окружающим миром. С другой стороны, работа кричит о существовании здания, выделяя его среди всего остального.

Уличное искусство, о котором я говорю, исторично, но обращается больше к коммуникативной памяти, возникающей между двумя людьми — к неофициальной памяти, а не к реальным историческим событиям. Например, в работе «Обед у плотников. Воскресенье» художники обыграли топонимику плотничного переулка. Очень наивно изобразили плотников и, видимо, плотницу посередине. Если вы любите живопись, очень советую присмотреться как устроена перспектива стола, и как потрясающе изображены люди, летающие как духи над этим столом. Авторы не пытались воззвать к какой-то великой истории, не хотели связать работу с назиданием, образованием, а обратились к атмосфере, которая существует прямо здесь и сейчас, которую невозможно «законсервировать» в историческом факте.

Команда «ТОЙ» — нижегородские художники, которые одновременно занимаются и граффити, и живописью, и графикой, и другими проектами. Но стали они известны как раз благодаря таким произведениям, где они обращаются к городским жаргонизмам, легендам. В том числе своеобразный памятник игре «Камень-ножницы-бумага». Это тоже оммаж в сторону исторического наследия, как пространства детства.

Мой собственный художественный опыт больше был связан с культурными кодами, которые мне были важны как художнику. Когда я работал в городе, занимался уличным искусством, для меня было важно иметь первичный текст, использовать произведение в качестве проводника между зрителем и неким текстом, к которому человек может потом обратится. Тогда мне показалось, что очень хорошо описывается дореволюционная Россия у Шмелева, и у него есть цикл рассказов, посвященный разным праздникам. В 2014 году растительность для меня была именно способом разговора о неких архетипах, культурных кодах, которые связывают человека и с историей, и с природой, и с их симбиозом. Но эта работа — «Воскресенье» — недолго находилась в этом пространстве. Нашелся застройщик, который расселил всех жильцов и стал медленно сносить все дома.

Когда все снесли, а на месте домов с росписями появился пустырь, я решил сделать инсталляцию «Нулевой километр». Из старого дерева собрал малую архитектурную форму, которая обычно обозначала центр города. Мне показалось интересным сделать свой собственный центр, для меня, как для художника, им являлся этот пустырь. С одной стороны, этот домик может отсылать к старообрядческим могилам со скатными крышами, а, с другой стороны, этот ноль, он может показывать стремление от ноля к росту или наоборот — к уменьшению, исчезновению. Эта работа на удивление полюбилась людьми, которые следят за уличным искусством. Там постоянно оказывались какие-то записки, наклейки. Это стало местом, куда люди постоянно приходили, что-то оставляли, вокруг работы сложилась непрерывная коммуникация. Но в итоге через несколько лет она тоже была снесена, теперь там большая стройка.

Застройщик в России может снести здание, получить штраф в 2 000 рублей и строить дальше, что захочет. Я, как художник, не могу прийти и что-то нарисовать на этом здании, потому что это грозит мне административным наказанием и разговором с представителями власти. Но я, как художник, тоже хочу высказаться об этом. Я стал изучать это здание, когда понял, что последней организацией там был департамент культуры города Нижнего Новгорода. Так как у любого департамента должна быть табличка на здании, это значит, что там есть дюбеля и отверстия. Поэтому если создать работу, расписав здание нельзя, я, вполне вероятно, могу что-то на него повесить. И это уже не будет порчей имущества, ведь я просто использую существующие отверстия. Я решил повесить 25-килограммовую табличку из бетона, на которой написано Et in Arcadia ego. Эта фраза — многослойный пласт культуры, посвященный мортальности, теме смерти. Переводится как «Я тоже был в Аркадии». Существует сюжет о пастухах, которые идут по Аркадии, и вдруг обнаруживают могильную плиту, склоняются над ней, пытаясь прочитать эпитафию «Я тоже был в Аркадии». Это смысловая ловушка: то ли ты говоришь сам с собой, то ли другой человек говорит с тобой посредством надписи, или с тобой говорит сама смерть. Это потрясающая метафора временности, невозможности пережить и описать проблему мортальности.

Мне было важно повесить такую табличку, в том числе посвященную смерти, именно на этом здание. Она стала как бы памятной доской, которая хоть и на латыни, но тем не менее сообщает проходящему мимо человеку определенный текст. Когда дом сносили, думаю, что табличку снесли вместе с ним. Надеюсь, что ее случайно не восстановят, потому что могли быть такие замерщики, которые ее просто сфотографировали, а потом сделают оттиск. Будет смешно и странно.

Приближаясь к истории фестиваля уличного искусства «Новый Город: Древний», стоит сказать, что в какой-то момент самого стрит-арта в городе стало очень много. В это время мы стали проводить экскурсии по объектам уличного искусства. Сначала на них приходило 20 человек, потом 40, 60, даже 100. Это была совершенно разная публика — не только молодые люди, интересующиеся субкультурой, но и пенсионеры, краеведы, экскурсоводы, архитекторы. Пришло понимание, что можно заниматься уличным искусством, обращаясь как к широкой, так и узкой, профессиональной аудитории, создавая более сложные связи между художниками и зрителями. Поэтому в 2014 году мы приняли решение сделать такой фестиваль.

Сначала он назывался «Новый Город» без приставки «Древний». Почему это был именно тестовый вариант? Потому что мы приняли решение идти не по типичному способу, когда хочется провести фестиваль, и ты идешь в администрацию города, договариваешься с ними о стене для росписи. Мы решили продемонстрировать, что с помощью фестиваля можно делать работы, которые в первую очередь нужны аудитории — самим жителям домов. Мы объявили open call, чтобы сами жители домов присылали нам заявки, если они хотят, чтобы на их собственности появились работы уличных художников. Зачем нам это было нужно? Если ты занимаешься искусством, культурой и выходишь в город, решая, что сам знаешь, где это должно работать и как, ты еще раз подтверждаешь, что получая какую-то власть, распоряжаешься ею, не вступая ни в какой диалог. К тому же, юридически никто не имеет права расположить на вашей собственности работу без согласования с собственниками. Важно, чтобы культурные проекты были верны существующему закону. Немаловажным остается юридическая защита. Вот художник рисует на объекте, за ним приезжает полиция и увозит. Как организатор, я не хочу, чтобы автор оказался в полицейском участке, потому что это будет моя ошибка, а не его. Еще пример: жители поругались с администрацией, которая не подключила горячую воду, и она им может ответить, что у вас производились незаконные работы на территории, то есть, использовать неправомерность произведения искусства против жильцов. Способ обезопасить собственников жилья — это передать им все задокументированные права на работу, когда мы уходим с объекта. Что самое важное, когда мы получаем заявки от жителей домов, мы понимаем, что есть хотя бы один активный человек, который готов идти с нами на контакт, помогать договариваться с соседями. Это своеобразная поддержка прямой демократической структуры, которая должна происходить всегда, когда что-то делается на общедомовой территории.

В 2015–2016 годах, мы переформатировали фестиваль, назвав его «Новый Город: Древний». Я часто рассказываю об этом фестивале, потому что люди хотят применить то, что получилось у нас, на своей территории. Это невозможно сделать сделать полностью, потому что, во-первых, Нижний Новгород — это уникальная среда, во-вторых, это уникальные художники, уникальный опыт. Надо сразу понимать, что работа занимает целый год, даже если вы делаете всего пять домов, потому что надо пройти все инстанции, провести интервью с жителями. Очень тяжело перенимать этот опыт и использовать его в другом городе. Как найти свою аудиторию, жителей исторических домов? Привычные для вас способы искать людей могут быть попросту нерелевантны, надо искать специфические каналы связи. Зачастую лучший способ достучаться до жителей — это распространить официальные афиши, например, на самой территории старого города, чтобы аудитория, проходя мимо, смогла заметить ваше сообщение и позвонить. Мы эти афиши очень долго разрабатывали с дизайнерами, именно по той причине, чтобы они быстро доносили информацию людям. Что мы хотим сотрудничать с ними, что нам нужны заинтересованные в истории своих домов люди. Мы доводили это до такого состояния, что когда волонтеры распространяли афиши, они не использовали клей, а прикрепляли их на металлические кнопки. Через какое-то время это позволяло узнать, сорвали люди афиши, или вытащили вместе с кнопками, что в свою очередь означало, хотят нас здесь видеть или нет.

Это мой любимый объект, который сделали Стас Добрый и Тимофей Радя, под названием «Кружева памяти». Он располагается на всех частях здания. Дом построен в 1926 году, это первый кооперативный дом Нижнего Новгорода. Его жители — уникальные люди, которые даже написали книгу в виде рукописи об истории этого дома. В 1990-х годах они защищали его от поджогов: застройщик хотел все снести и поставить на этом месте парковку, три раза их поджигали, один раз даже был взрыв бытового газа. В итоге они смогли отстоять свою собственность и остались там жить. Когда мы там работали, изучили их историю, художники получили все фотографии, все данные, все материалы, собранные после глубоких интервью. Для нас это была обязательным — интервью с жителями. В этой росписи Стас Добрый изобразил кружевные салфетки, которые часто можно встретить у бабушек и дедушек дома, а Тимофей Радя написал на них цитаты из труда Августина Блаженного «Исповедь», где он рассуждает о том, как устроена человеческая память. Сами художники никак не назвали работу, а жители придумали ей такое название — «Кружева памяти». И хотя в ней нет каких-то сверхъестественных форм, буйства цвета, но она обращает на себя внимание. Хотите вы или нет, но вы прочитаете его боковым зрением. Люди идут мимо, цепляются взглядом за надписи и останавливаются, начиная читать внимательней, потому что тексты Августина Блаженного очень витиеватые. Таким образом, дом вернулся на ментальную карту города, стал неофициальный достопримечательностью, и теперь включен в экскурсионные туры по Нижнему Новгороду.

История этого дома, на котором создал свою работу Андрей Оленев, наоборот, такая, что жители хотели быть расселенными и получить законные новые квартиры. Застройщик комплекса «Изумрудный город» был обязан по контракту предоставить новые квартиры жителям близлежащего исторического квартала. «Изумрудный город» открылся, квартиры никому не дали. Поэтому жители снова решили использовать свой дом как площадку для манифестации и написали такие слова: «Булавинов, у нас — лучше! Нет крыши и потолка! Махнемся коттеджами!!!». Булавинов — это один из предыдущих мэров города. Когда я согласовывал работу Андрея Оленева с главным архитектором города, он настаивал на закраске этой надписи, иначе бы он отказался согласовывать этот проект. Но если надпись закрыть — это цензура, стирание истории. Я решил доехать до дома, открыл «Фотошоп», скопировал часть стены, закрыл надпись и отправил ему на согласование. С тех пор здание стоит, надпись все еще там, и что самое главное — упразднена должность главного архитектора города, чему я невероятно рад.

Если говорить про фестиваль «Новый город» и его результаты, то ключевая мысль в том, что главные герои — это не художники, не кураторы, не организаторы, а жители домов. Если бы не они, фестиваля бы не было. Если бы они не прислали заявку, не хотели бы с нами работать, ничего бы не получилось. У нас есть фильм «Теплые стены», мы его загрузили на YouTube — это короткометражный фильм режиссера Дмитрия Степанова, потрясающего художника и яркого участника культурной жизни Нижнего Новгорода. Мы смонтировали фильм так, будто все герои живут в одном доме, говорят об одном и том же, мы видим разных людей, молодых и старых, но все они любят свой старый дом. Это потрясающая вещь, которая пытается объяснить человеку, не видевшему фестиваль, как он создавался непосредственно в 2015 году, как мы оцениваем вклад людей в нашу историю.

В 2016 году мы переформатировали фестиваль, и это был последний год его существования. Да, он привлекает внимание к историческому наследию, появляется большое количество информации, статей и материалов. Да, люди приезжают, изучают уличное искусство, ходят на экскурсии. Сегодня в принципе, если экскурсовод в Нижнем Новгороде не предлагает вам экскурсию по стрит-арту, то это плохой экскурсовод. Но мы так же были далеки от своей утопической цели — переломить ход уничтожения исторического наследия в городе. В 2016 году мы сделали акцент на партисипаторных практиках.

Например, команда «ЗИП» из Краснодара собрала всех жителей дома, которые раньше не общались с друг другом и сделали субботний пикник. Сначала мы думали, что придут только те жители, которых мы уже знаем. Но потом стали подходить новые люди, которой прямо при нас знакомились друг с другом. Это уникальный опыт, когда художники переместились со стороны росписей в сторону какого-то действия. Важно понимать: сначала СМИ часто говорили, что работы становятся охранными талисманами, но ничем они не становятся. Чтобы это было так, нужно изменить российскую экономику, политику, юриспруденцию и много чего другого. Наш фестиваль этого всего не может изменить, к сожалению.

На другом объекте художник Udmurt обратился к такой проблеме: никто не знал, что в доме живут люди. Один раз дом горел, и пожарные даже не полезли спасть жильцов. Поэтому нужно было сделать какое-то высказывание. Он покрасил дверь в белый, сделал почтовый ящик и правильную табличку с адресом дома.

В 2016 году мы инициировали выставочную программу. Например, в галерее Futuro провели выставку «Налицо», где сравнивали нижегородскую глухую домовую резьбу и современное уличное искусство, их связи с ремесленничеством, потому что в уличном искусстве очень много внимания к деталям ручного труда. Кроме экскурсий по уличному искусству мы делали экскурсию и по домовой резьбе. В Томске очень много накладной резьбы, которая вырезается лобзиком, а потом прикрепляется к готовому наличнику. А в Нижнем Новгороде можно встретить цельные вырезанные доски.

С 2016 года мы перестали заниматься фестивалем. Причин было несколько. Одна из них в том, что глобальные цели, которые ставились перед ним, с помощью уличного искусство невозможно достичь. И даже те дома, в которые мы вкладывали огромное количество своих сил, энергии, все равно в итоге сносятся. Несмотря на это, задача, которую ставил фестиваль, в том числе с привлечением внимания, была решена. Можно было дальше привлекать еще больше денег, еще больше спонсоров, еще больше художников, делать не 10 работ, а 30. Но искусство — оно не про количество, а про качество. Когда качественно мы находим некий концептуальный потолок, стоит отказаться от продолжения.

Наверное, квинтэссенцией фестиваля стал проект — выставка «Обратно домой» в здании бывшего Музея нижегородской интеллигенции. Мы сняли его в аренду за коммерческую стоимость у правительства Нижегородской области и создали проект, объявлявший открытие музея заново. Сделали там собственную экспозицию, в том числе, там был левитирующий Ленин, внезапно поворачивающий голову на входящих людей под музыку.

Коротко говоря, эта выставка вобрала в себя опыт связанный с уличным искусством, но там уже не было улицы. Было понятно, что можно делать другие вещи, достигая похожего результата. Эта выставка стала важной попыткой перевести искусство с множества разных адресов на один для того, чтобы сохранить это здание, его активизировать. Это принесло результат, сейчас это здание ремонтируется, но без понимания того, что же там будет в будущем. Так что я не могу сказать, что это стопроцентная победа.

Любой проект должен иметь свое начало и конец, поэтому некоторые вещи не нужно поддерживать до бесконечности только из-за того, что ты когда-то это начал. У меня и у многих моих коллег так получилось, что проекты живут по три года. Это большой срок, но еще не заявка на вечностью, а вот пять лет — это уже очень долго. В критический момент можно и нужно остановиться на какой-то теме и переквалифицироваться на другую. Делать проекты серьезнее, с большим количеством фильтров, с большей долей соучастия.

Текст: Елизавета Масловская

Фото: Елизавета Масловская, atlanko.ru, era-group.livejournal.com, ru.wikipedia.org, domostroynn.ru

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».