«У нас все хорошо с детским чтением» — Алексей Олейников о детской литературе, читательских трендах и преподавательском опыте
Почему взрослые читают детскую прозу? Что читают сами дети, и читают ли вообще? Как увлечь их книгами и возможно ли это?
Поговорили об этом с писателем, автором книг «Детективное агентство „Утюг“» и «Кролы и цаки», а также учителем литературы Алексеем Олейниковым. Он приезжал в Томск в начале апреля в рамках всероссийской акции «Тотальный диктант — 2023», чтобы прочитать текст диктанта на площадке Первого музея славянской мифологии.
— Исходя из вашего преподавательского опыта — дети сейчас читают книги? Как они к ним на самом деле относятся?
— Хуже, чем к тик-току, конечно. Хотите, я порву на себе одежды и скажу: «Ужас-ужас, при дедушке Брежневе все было не так! Все было прекрасно, и читали даже обезьяны в зоопарках. А сейчас никто не читает...». В реальности практика чтения очень раздроблена: в крупном городе она будет отличаться от чтения в провинции или в сельской местности. Более того, в самом большом городе у нас могут быть дети, которые читают и которые не читают. Чрезвычайно разный жизненный опыт. По-разному родители подходят к чтению и проблеме чтения. Есть семьи, где читают, есть — где на все забили и дают планшет, начиная с трех лет. Я сам видел, когда замученная совершенно жизнью мама давала ребенку планшет, лишь бы он от нее отвязался в поликлинике, например. Потому что чтение — это штука затратная, в первую очередь, для родителей, особенно в детском возрасте, когда и закладывается практика чтения. К тому же чтение — это еще и довольно медленная практика изучения каких-то смыслов. Как привычка к хорошей еде. Если у нас есть быстрый, дешевый, практически бесплатный источник контента, который тебе доставляется прямо в телефон, то, безусловно, чтение будет проигрывать в том виде, как мы себе его представляем — тихо, перелистывая страницы, сидеть, читать и перечитывать. Ни у кого нет сейчас столько времени, чтобы прочитать десятки томов, как тургеневские барышни на скамеечке.
Плюс еще часто не сформированная практика чтения приводит к тому, что, когда в средней школе ты даешь задание — прочитать вслух, то ребенок просто читает чрезвычайно плохо. И, естественно, человек, если его будут заставлять делать то, что ему трудно дается, то, от чего он чувствует дискомфорт, он не будет с радостью относится к этому процессу. Но надо понять, что это не потому, что дети плохие, а потому, что мы все ленивые обезьяны, которые стремятся экономить усилия. Это чистая психофизиология. Мы стремимся к чтению, но с другой стороны мы стремимся получать удовольствие теми или иными способами. У нас так мозг устроен. Он работает на принципе «действие-удовольствие» и так обучается. И видосы из тик-тока доставляют удовольствие гораздо быстрее, напрямую, избегая «действия-чтения», как такового.
Однако все равно есть дети, которые читают, но не школьную литературу, а огромное количество фэнтези, фантастики, ужастиков, книг в жанре янг эдалт. Есть дети, которые пишут свое, их на самом деле очень много, те же фанфики. А есть дети, которые читают всякого рода сетевую литературу, это огромное пространство, начиная со страшилок и крипипасты, и заканчивая опять же бесконечными фанфиками. Сообщество фанфиков сейчас бьет все рекорды. На самом деле даже к нам в большую литературу что-то пришло оттуда. Например, ныне запрещенная книжка «Лето в пионерском галстуке». Это же классический фанфик, который просто взяли, напечатали в бумаге и сорвали банк, потому что огромное количество людей хочет сюжетов. Это естественное органическое свойство нас, как вида — то, что мы любим истории, что нам нужны постоянно новые сюжеты. И если мы их не получаем в бумажном виде, то мы их найдем в сети. Будем читать мангу, комиксы, которых сейчас тоже огромное количество. Они стабильно растут, есть некоторая даже субкультура потребления манги, манхвы, дунхуа, традиционных западных комиксов. Она выросла настолько, что существуют издательства, которые издают только подобную литературу! Если они способны прожить на издании комиксов, то мы понимаем, что есть некоторый уровень потребления. Поэтому в целом ситуация с чтением чрезвычайно разнообразна, интересна. Я бы не сказал, что дети читают хуже, я бы сказал, что они даже читаю больше, но они читают далеко не то, чего бы хотелось взрослым. Если мы говорим про чтение в узком понимании — как чтение школьных больших классических романов, то оно, конечно, статистически не очень значительно, как и собственно, мне кажется, последние 20-30 лет. Никто массово не читает «Обломова» — ладно, «Обломова» в школе задают — но кто массово читает «Обрыв», допустим? Очень неплохой роман, я вам скажу. Никто массово не читает, например, «Фрегат Палладу» того же Гончарова или «Соборян» Лескова, хотя это гениальные и реально мощные тексты. Но только одно дело, когда их читать надо по долгу службы или когда ты реально этим увлечен. Поэтому я бы не загадывал, с чтением все хорошо, детское чтение вообще прекрасно существует, есть достаточное количество книг о детстве, множество разной литературы и нашей, и первородной. На любые вкусы.
— Что нужно сделать взрослому человеку, чтобы подтолкнуть ребенка к чтению? Или в этом вообще нет смысла, потому что ребенок все равно будет сопротивляться?
— В этом есть смысл, но опять же это штука долгоиграющая. Надо сказать, что вы ввязываетесь не в спринтерский, а в сталкерский марафон, потому что вы сами должны читать. Если мы говорим про ребенка, то чрезвычайно важны практики совместного чтения. Одна из самых страшных ошибок, когда ребенок выучил буквы, говорить ему: «Ну иди, теперь сам читай». Нет, бросать ребенка нельзя, потому что, в первую очередь, для дошкольников очень важна не сама книжка, а пребывание с родителями. И тут надо убить огромное количество своего собственного времени, чтобы сидеть так и читать. Другого способа не будет. Все дети биологически заточены на повторение того, что делают их родители. Если с ними читают с дошкольного возраста, то есть шанс, что ты какое-то количество базовых вещей заложишь. И потом это важно, потому что заложенная в дошкольном и младшем школьном возрасте практика формирования чтения не должна уходить, когда ребенок отправляется в школу. Я даже вам так скажу, не надо на самом деле всем нашим дорогим родителям загоняться по поводу школьных текстов, лучше пусть ребенок получит двойку по литературе, но зато вы вместе прочитаете книгу или просто проведете как-то время. Никто еще не умер от двойки по литературе.
Опять же, если повезет, очень большое значение имеет начальная школа и подход к преподаванию литературы в этот период. Если попадется нормальный учитель, который чувствует детей и понимает их, дает свободу, потому что чтение — это конечно свобода, это игра, а литература — это не священные тексты, это штуки, с которыми надо вступать в отношения — рисовать по ним иллюстрации, делать по ним фанфики, писать пародии и прочее. Тогда дети не будут просто бояться читать. Если заниматься по тому, что нам «босс» велел, то будет только плохо. Что произойдет такого, если на уроке мы прочитаем не «Белый Бим Черное ухо», а «Хоббита»? Не остановится сердце ни у одного методиста в Министерстве образования. Мир не рухнет, если учитель изменить школьную программу по чтению. Или кто-то из детей принесет, например, книгу Нины Дашевской, Марии Парр или «Дневник кота убийцы» Эйн Файн и скажет: «Давайте мы прочитаем это вместо стихов Фета?», — я уверяю, если начать читать «Дневник кота убийцы» в 4 классе — это будет 100% хит! И ничего с их головами не случится в этот момент. Но даже если в школе учитель не хватает звезд с неба, все равно ситуацию можно исправить, если ты дома это компенсируешь и говоришь, например: «Давай оставим Некрасова и почитаем Сапковского».
Второй канал, который реально может помочь — это аудиокниги, всем рекомендую, шутка очень полезная. Чем раньше это будет, тем лучше. Нужно, чтобы дети привыкали к тому, что в доме звучит голос, он что-то читает. Аудиокниги такой же канал поступления информации, это звучащая хорошая речь, которая остается в голове и формирует, в том числе сложные нейронные связи, учит говорить и слушать. Вообще советую не бросать совместное чтение или практику периодического совместного чтения с детьми чуть ли не до 10 лет, до класса четвертого. Насыщайте дом разного рода книгами, чем меньше возраст — тем более яркими они должны быть, с картинками. Не стоит боятся комиксов. Есть прекрасные комикс-адаптации классических текстов — у МИФа выходил прекрасный комикс по «Детям капитана Гранта». Шикарно сделанная штука. Там все персонажи животные, но сюжет классический — Жюль Верна. Эти все бесконечные описания широт и особенностей произрастания деревьях на таких-то высотах вычищены, остался экшен и история. Но разбрасывая такие книжки по дому, нужно понимать, что ты должен ограничивать детей в интернете и для себя решить, в каких отношениях с ним ты находишься сам.
— На предложение прочитать что-то из современной литературы на уроке, вместо классической, многие скажут: «А не будет ли в этом случае у ребенка пробелов в обучении, освоении материала?»
— А у вас всегда будут пробелы. Много ли вы знаете стихов Катулла или Овидия? А знаете ли вы полностью наизусть Гомера, а много ли читали стихов Державина? Довлатов как-то заметил в одном из своих текстов, что Пушкин Достоевского не читал, и ничего — вырос. И реально ведь не читал Пушкин ни Толстого, ни Достоевского, ни Шолохова, ни Шаламова и как-то ведь получился из него толковый писатель. Это какая-то довольно странная и вредная иллюзия, что мы можем дать всем один единственный путь. Нет, мы все очень разные, и у людей будет всегда свой путь и уникальный способ развиваться. Ну дадим мы всем один и тот же учебник, учебный план, и как будто у нас один и тот же человек вырастет. Нет, конечно. Потому что один прочитает короткое изложение, другой забьет, третий запомнит, кто такой Гринев и больше ничего не запомнит. Мы не сможем унифицировать школьную программу и таким образом унифицировать детей. Ничего подобного нет. Поэтому я за всяческое разнообразие. Так жить интересно.
Есть, наверное, книжки, которые могут попасть в твой читательский возраст и они станут для тебя важны. Но парадокс в том, что для разных людей они различны, одному может понравится Сартр в 14 лет, а другому — Грин в 11, третьего ни Грин, ни Сартр никак не впечатлят, зато он будет потрясен Ницце в 15, четвертый вообще возьмётся за Чехова в десятом классе и с тех пор начнет его читать. Ты не угадаешь, почему на одного сработала эта литература, а на другого нет. Опять же, потому что все дети разные и у них есть разные потребности. Очень опрометчиво думать, что есть книги, которые будут отвечать всем детям на их потребности.
— Тем не менее, а что бы именно вы посоветовали детям почитать из современной литературы?
— Это такой необъятный вопрос, на который сложно ответить. Я объясню почему. У всех наших замечательных детей свой читательский опыт: кому арбуз, кому свиной хрящик. Просто одному нужно сейчас читать истории в духе котенка Шмяка, а другой уже готов читать литературу на уровне Достоевского. Но есть хорошая штука — «Список 100 лучших книг для детей и юношества», который выпускает Центральная библиотека имени Гайдара в соавторстве с издательством «Самокат». Там можно найти книги за последние 20 лет с аннотациями, описанием, картинками. Есть рубрикация по жанрам, направлениям, возрастам. Вся литература, которая в этих списках, — хорошая. Я не все читал, но все, что я знаю, оно хорошее. Также есть отличная серия книг «Розового жирафа» — это мировые бестселлеры детской литературы.
Из наших современных писателей, конечно, мне очень нравятся Нина Дашевская, Стас Востоков, Мария Ботева, Ася Кравченко, Лариса Романовская. Эдуард Веркин — великолепный писатель, один из самых сильных современных авторов... Из фэнтэзи — есть прекрасные Тома Михеева и Юлия Иванова. У нас вообще много хорошего отечественного фэнтези. Хорошие переводные вещи у издательств «Самокат», «Белая ворона», «Компас Гид», «Альпина Дети», для более маленьких та же «Поляндрия» Вообще лучший способ найти что-то из детских книг для себя — пойти по спискам Гайдаровки и смотреть, кто и что издает. Еще есть один отличный сайт «Папмамбук», там публикуются исследования чтения и есть большое количество подборок, где выбраны лучшие книги для тех или иных возрастов. На сайте «БиблиоГид», который сейчас делает РГДБ (Российская государственная детская библиотека — прим. ред.), можно посмотреть рекомендательные списки. Еще можно посмотреть у non/fiction, там каждый год публикуется список с детской площадки. Если вы пройдете по тому, что я сказал, уже можно найти много чего интересного.
А если персонифицировано, то надо уже конкретно выходить с запросом и говорить: «Вот мой ребенок любит капитана Гранта или обожает Сапковского, чтобы ему можно было почитать в этом духе? Или мой ребенок любит комиксы, как бы его перевести на более сложную литературу?». Тут уже надо работать с конкретным запросом и конкретным человеком, потому что надо понимать какой у него читательский бэкграунд и что ему можно предложить.
— Взрослые тоже могут что-то почерпнуть для себя из детских и подростковых книг?
— Да мне кажется, сейчас, в основном, подростковые книги и читаю люди до 40 лет. Это, кстати, известный феномен. Именно потому что 35-40-летних в свое время перекормили в школе сложной литературой, и сейчас они добирают какие-то вещи для себя эмоционально непрожитые. В чем фишка именно подростковой литературы — в том, что там говорится о вещах, которые в принципе эмоционально важны для подростков, но такого рода отклик в классической литературе дети часто не получают. Очень трудно ассоциировать себя с героями, например, «Детей подземелья» или рассказа «Мальчик у Христа на елке». Как себя связать городскому современному ребенку мегаполиса эмоционально с этим бедным мальчиком, который замерзает в питерской подворотне, душераздирающе описанной Достоевским? Это тяжело. Или с героем рассказа «Уроки французского», где совершенно другой социальный опыт у ребенка, другая жизнь. Перекинуть мостик трудно, опыта психологического и эмоционального ребенку не хватает. Поэтому ему нужны книжки, которые говорят про его сверстников, современников, где герои имеют схожий с ним опыт. Допустим, чем может помочь Достоевский в ситуации кибербуллинга, когда ребенка травят в социальных сетях? Никак не может помочь Достоевский в этой ситуации, потому что Федор Михайлович не знал вообще про кибербуллинг и ничего ему не посвятил. Или ситуация, когда у дедушек-бабушек начинается деменция, как вообще в этой ситуации жить ребенку и принимать это. Сейчас есть книжки, которые говорят об этом.
Мы очень далеко продвинулись в понимании собственной психологии и каких-то сложных внутренних дел. И, естественно, если мы сосредоточимся исключительно на классической литературе Золотого века, то она не поспевает за изменениями нашей жизни. Она и писалась-то не для детей почти вся и, конечно, не отражает их запросов. Поэтому многие взрослые сейчас читают и добирают, доигрывают сюжеты, которые не пережили в детстве — первая влюбленность, какие-то переживания отношений со сверстниками — много чего взрослые могут почерпнуть из детской литературы. Потом очень важная штука: как правило, детские современные книжки кончаются либо хорошо, либо с какой-то надеждой, чего нельзя сказать о великой русской классической литературе. Там далеко не все кончается хорошо. А людям это тоже важно, чтобы была история с каким-то хеппи-эндом. На этом и строится весь Голливуд — люди хотят видеть хорошие концы: даже если в жизни все плохо, давайте мы остановим на том моменте, когда все хорошо. Нам психологически нужна потребность какого-то завершения. Детская литература в целом гораздо более позитивна, и в ней есть сюжет. Не все готовы к сложным стилистическим экспериментам и бессюжетной прозе, потоку сознания, людям еще нужен сюжет. Почему детективы читают в большом количестве — Донцовых и Устиновых? Потому что там есть сюжет и там в целом все неплохо кончается. Да, это беллетристика, да, легкое чтение, но кто же сказал, что мы исключительно должны грызть гранит? Мы же живем, и жизнь у нас одна.
— Исходя из вашего педагогического и литературного опыта, что сейчас в России происходит с детской литературой?
— Ренессанс происходит с детской литературой. Как попер лет 10 назад, так и идет. У нас сейчас очень много хороших конкурсов детской литературы, очень активное поколение 40-летних писателей, плюс еще есть более старшего возраста писатели и те, кто помладше. Я сейчас не говорю про Союзы писателей, про такие организации, я говорю про тех, кто пишет, издается, получается премии; те, кто на слуху и как раз входит в этот список 100 лучших книг каждый год. У нас существует целое сообщество независимых книжных детских издательств, которые работают уже 10-20 лет. А еще и новые открываются. У нас очень хороший уровень детской графики, реально есть сильные художники, которые получают международные премии. Сейчас хорошая иллюстраторская школа, много очень интересных проектов, причем связанных с детским нон-фикшеном. Вообще, это направление активно развивается. Как и наш авторский комикс, не сюжетный, а именно — авторский.
Я даже могу сказать, что детская литература, на мой взгляд, как-то посвежее выглядит сейчас, чем взрослая. Очень богатое сегментированное пространство существует. Местная, конечно, беда, главная проблема, что все это торжество и буйство в очень маленьком пространстве находится, потому что у нас в принципе отсутствует инфраструктура чтения: мало книжных, пространств для чтения — с книжными клубами, переоборудованными библиотеками в какие-то дружественные [места]. Про библиотеки я слова худого не могу сказать, они все стараются, но я к тому, что люди перестали в них ходить, и сейчас народ всеми усилиями пытается их во что-то переформатировать, чтобы люди вернулись. И надо сказать, что получается. Я был последний раз в Нижневартовске, там прекрасные детские библиотеки, в Ханты-Мансийске... Все у нас прекрасно с детской литературой в России — в том смысле, что она живет, у нас появляются новые имена, я с радостью смотрю на тех, кто еще четыре года назад плохо писал, а сейчас совсем уже на другом уровне. Единственное, чего не хватает и удерживает — это доступ к книгам и дороговизна печати: услуги полиграфии выросли, бумага, краска — все подскочило, средний прайс книжки сейчас зашкаливает до 1000 рублей, если мы говорим о большой книге с хорошими иллюстрациями. Это, конечно, дорогая книга. Вообще развитие российского книжного рынка, в основном, сдерживают невысокие доходы населения и большие типографские расходы.
— Как вы занялись литературой?
— Я вообще не планировал становиться писателем, не рождался с этой целью. Жил себе спокойно в Москве, учился в МАИ (Московский авиационный институт — прим. ред.), но потом устал от него, бросил все, болтался без дела, как неизвестная субстанция. А в 2001 году поступил в Литинститут... Писать-то я начал давно, еще в подростковом возрасте, но вот так, профессионально, образование стал получать там. Первая моя книжка, которая была опубликована, создана в рамках дипломной работы в Литинституте. Я тогда написал «Велькино детство» — это детская книжка про классические летние каникулы. Собственно, с этого момента я, в общем, и начал писать разные тексты на разные темы и для разных издательств.
— А почему выбрали именно детскую прозу?
— Я ее не выбирал. То, что у меня написалось, то и написалось. Как обычно происходит: первая книжка очень часто у многих писателей про тот предмет, который они знают лучше всего — про самих себя. Это естественно. Про что можно написать книгу? Любой человек возьмет и напишет, в первую очередь, про себя. Это не только я, и Толстой вон писал про себя, и Горький, и кто только не писал. Это понятный вход через автобиографию в литературу. А потом я начал писать всякого рода детские и подростковые вещи. Мне, видимо, так интересно, и все. Тут нет такого хитрого плана, что я буду писать про детство, потому что это более востребовано. Нет, просто мне это действительно интересно — фэнтези, фантастика, разные жанры, связанные с взрослением.
— Будучи взрослым, сложно ли писать книги для детей?
— Книги вообще сложно писать. Ты учишься некоторой части технических штук, и тут совершенно, кстати, не важно для взрослых это будет книга или для детей, профессиональная техническая часть, которая про мастерство, про писательство, она, в принципе, везде одинаковая. Там разные способы построения текста, сюжета, разные способы нарратива и так далее. Для взрослого можно более экспериментальные вещи какие-то делать. Но технически производство текста для детей и для взрослых ничем не отличается — и там, и там ты буковки пишешь. Но если говорить о том, что есть ли какая-то определенная специфика, например, когда ты пишешь текст для подростков и текст для детей, то она, конечно, есть, потому что это разные аудитории. Детское писательство вообще очень разнообразно. Если я буду писать книжку для трехлетних или пятилетних, и книжку для пятнадцатилетних, то это в принципе абсолютно разные тексты, аудитории, а, значит, и разные писательские подходы — это как две планеты. А таких читательских возрастов у наших дорогих детей не два, а где-то в районе семи. Все дети очень разные и имеют разные потребности и интересы. И, скорее, тут сложность в том, чтобы понять, для кого из этих детей ты пишешь. Когда ты определился, для какой аудитории ты пишешь, тогда ты понимаешь, скорее всего, как это можно сделать хорошо.
— Откуда приходят сюжеты?
— Я работаю с разными жанрами, у меня есть фантастика, фэнтези, сказки — это все разные тексты, и под разные тексты возникают разные сюжеты. Мой диплом — это чисто воспоминательная штука, построенная, в том числе, на моем детстве. Тут понятно, сидишь вспоминаешь, что там происходило, и пытаешься все это более-менее выстроить в какой-то сюжет. Есть какие-то школьные штуки, например, графическая поэма «Соня из 7 „Буээ“». Она сложилась из моих наблюдений за детьми, но это происходит не так: «вот напишу-ка я про мальчика, которого встретил»… Нет, ты видишь героя, видишь ситуацию, потом начинаешь думать над этой историей, потом неизбежно на нее накручиваются какие-то впечатления, и так создается история. Какие-то книги возникали из заказов, допустим, с вопроса: «Сделаете ли вы нам фэнтези?», — и вот я садился и начинал думать, как сделать интересное фэнтези, которое не будет повторять уже миллион сто тысяч существующих. Ведь тут набор разных вариаций маленький: везде у нас будет герой, который получает суперсилу, какое-то окружение, ситуация и то, как из нее выйти, чтобы это было интересно для тебя самого. Бывают вещи, которые возникают, когда тебя что-то цепляет и ты начинаешь думать про этот сюжет; бывает вещи, которые тебя просто просят сделать. Источников вдохновения чрезвычайно много.
— Что конкретно вас цепляет, это тоже ведь зависит от ситуации и обстоятельств?
— Конечно, это зависит от ситуации, обстоятельств, поворота взгляда, от читаемых мною книг в данный момент. Я много разной литературы читаю, люблю комбинировать, соединять какие-то вещи.... Допустим, последнее что я писал для МТС — это книжку «Детективное агентство «Утюг“» (найти ее можно в сервисе МТС «Строки» — прим. ред.), мне было интересно сделать именно детский детектив. А сама идея возникла так: у нас в Москве однажды был довольно сильный туман, такой, что там руки не видно было, я подумал, что это идеальная площадка для какого-то нуарного детектива. Дальше я стал отвечать себе на вопросы: а кто в этом детективе может участвовать, что это за персонажи, в каких они отношениях, почему они между собой знакомы? То есть, ты постепенно начинаешь разворачивать эту историю, сначала внутри себя, и только когда ты выстроил какое-то сюжетное гнездо, начинаешь придумывать. Но сначала ты все равно для себя эту историю разбираешь сам в голове. И тут цеплять может что угодно: разговор в кафе, метро, поезде или в автобусе, который ты услышал, какой-то мальчик, который необычно одет, или девочка в гриме — у нее половина лица раскрашена, например, белым, а другая — черным. Или, опять же, какое-то атмосферное явление, прочитанная сказка, которая в голове соединяется с другим текстам из совершенно иной области. Что будет, например, если соединить сказки Андерсена и модный нынче искусственный интеллект, про который все говорят? Я не могу сказать, что у меня есть какой-то алгоритм, по которому я придумываю идеи, скорее, я все время их придумываю. Просто какие-то идеи отбрасываются, не дойдя до стадии воплощения, потому что мне они кажутся скучными, или они меня уже не цепляют, а какие-то — остаются.
— В ваших книгах есть и много отсылок к популярным произведениям, например, к «Гарри Поттеру». Это несет какую-то дополнительную функцию или просто работает на привлечение читателя?
— Смотря где. В моих историях люди живут сейчас, и вот они читают «Гарри Поттера». Как же мне еще сказать, если Поттер — часть современной культуры, почему мы должны про него не говорить? Почему, допустим, у нас дорогой Тургенев мог позволить себе описывать крестьянскую реформу 61 года, зачем он это делал? Потому что это часть жизни. Там у него Базаров читает Бюхнера, а папа Аркадия читает Пушкина, и с точки зрения Базарова, он архаичен. Но это герой, которого придумал Тургенев, и он читает именно Пушкина. Если говорит про «Гарри Поттера», то персонаж либо читает «Поттера», либо играет в «Поттера», либо как-то связан с ним. И у меня в книгах не только про «Поттера» есть, в некоторых текстах и про вейп говорится, в «Утюге» есть самокаты, в последнем детективе — майнинг. Это обычное дело, мы же живем, и вокруг нас такое есть.
— У вас есть графическая поэма «Соня». Как появилась идея попробовать еще и этот жанр?
— Мне просто интересны комиксы. Когда мы делали путеводитель, там мы занялись комиксами, потому что совершенно понятно, что путеводитель должен быть графическим, поскольку это сейчас стандарт. Невозможно сделать литературный путеводитель исключительно текстовый, его просто читать никто не будет, и зачем вообще он тогда нужен, можно на эту тему много другого прочитать. Тут скорее общий тренд на графичность, изображение и на то, что сейчас научпоп, особенно для подростков и детей, так или иначе делается с графикой. Она часто минимизирует усилий, облегчает понимание, делает какие-то вещи более запоминающимися, то есть там, где можно было бы сказать тысячу слов — ты один раз рисунок вставишь, и все станет понятно. В случае с «Соней» — я сначала написал эту поэму про девочку Соню в 7 классе и понял, что никто ее в здравом уме читать не будет, потому что тексты подростки в принципе плохо читают, а стихотворные — тем более. И тогда я подумал: а не сделать ли мне из этого графическую поэму, как-то ее соответствующе оформить? Потом мы начали работать и сделали, по сути, комикс. Но в целом, получилась действительно настоящая графическая поэма, потому что там много элементов не совсем комиксовых. Для меня это такая лаконичная форма рассказать историю. Если можно это делать с добавлением или использованием еще и визуального языка, то почему бы это не сделать.
— Вы упомянули путеводители — что это за проект?
— Это два путеводителя по классике для школьников, серия, которую мы делали с издательством «Самокат». Сейчас их два — по «Онегину» и по «Горе от ума», скоро как раз появится третий — по «Мертвым душам», над ним сейчас и работаю. Они проводят человека по скрытым и неочевидным вещам литературного текста. Мы рассказываем о каких-то штуках, которые не видны при первом чтении. Задача наших текстов — заинтересовать, увлечь и показать какие-то неявные вещи. Как это и происходит в городском путеводителе. Наши примерно также построены, мы рассказываем о том, как написано произведение, когда, зачем, что происходило с людьми, которые его читали — про такие штуки. Обычно путеводитель углубляет понимаем города, а наш углубляет понимание текста.
— Кто делает иллюстрации для ваших графических историй?
— В каждой книжке указан художник. «Соню» рисовал Тимофей Яржомбек, «Онегина» — Наталья Яскина, «Горе от ума» — Наташа Аверьянова, я рисовать так не умею, тем более у нас разная совершенно стилистика, если бы я сам все рисовал, то это бы длилась гораздо дольше. Я за разделение труда, абсолютно, потому что это нормальный человеческий подход, большие комиксы тоже создаются не одним человеком, а целой командой. Один за шрифты отвечает, другой — за рисунок, третий — за сценарий, иногда вообще разделяют сценарий и диалоги, и их пишут разные люди.
— Вы даете советы художникам, как должен визуально выглядеть герой книги при его прорисовке?
— Это мы в динамике выясняем. Во-первых, мы доверяем друг другу, кому еще доверять, если мы вместе работаем над книгой. Во-вторых, если художник в каком-то недоумении или ступоре, то, естественно, я могу что-то подсказать, но если он сам может, то каждый из нас в своем пространстве работает. Свобода — выставлять себе по меркам, если человек самостоятельно хочет придумывать образы и идеи, то я не буду туда лезть. Я могу поправить что-то, если замечу, в случае каких-то неточностей, анахронизмов или несоответствия иллюстрации и описываемого в тексте фрагмента. Но в целом, я считаю, что это «епархия» художника, он автономен, и я уважаю его, а он уважает меня, мы друг с другом не толкаемся. Скорее, помогаем, потому что если «рулить» художником, то я вас уверяю, ему это, мягко говоря, не понравится.
— Что вы сами читаете сейчас?
— Я много что читаю, но у меня тут проблема же в том, что я еще и учитель литературы, и пишу книжки для занятий. Сейчас много читаю по «Мертвым душам» — по истории, культуре, экономике 40-х годов XIX века. Параллельно читаю какие-то статьи про искусственный интеллект, генетику, много научно-популярных вещей. Но не книжки, а всякие паблики, выжимки, потому что времени читать книжки по всему этому нет. Плюс я еще вычитываю какое-то количество текстов. У нас есть фестиваль короткого рассказа «Кора», я там вычитывал тексты. Поэтому, если я выкраиваю время между всякого рода функциональным, необходимым и служебным чтением, чтобы почитать что-нибудь, то я добираюсь все же до книг Водолазкина, Иванова или до иностранных людей. Но при этом моя проблема в том, что я тогда начинаю думать: «Ну вот, что я буду читать Янагихару какую-нибудь, если у меня не весь Серебряный век прочитан или там Лунц с Мариенгофом лежат». В этом нет снобизма, потому что я очень люблю сам авангард, он у нас совершенно прекрасный, и то, что ребята там делали с прозой в тот момент, это, конечно, было очень круто. Не могу сказать, что у меня есть прямо сейчас какие-то важные книги, которые я читаю, но при этом читаю я очень много. Для меня чтение, скорее всего, не систематизировано, раздроблено и распылено на множество разных источников.
— А как вас занесло в педагогику?
— Газета моя закрылась, и я пошел работать в школу — с 2014 года, а в школе-студии МХАТ преподаю четыре года. Там я читаю историю литературы.
— Для вас преподавание — это тоже творчество, или все же больше ремесло?
— Это кошмар, конечно. Каждый раз думаешь, что ты не знаешь, что преподавать и что рассказывать. Вроде уже про всё прочитал, а все равно перед тем, как говорить про текст, такие мысли возникают. Но это дело, которое ты делаешь, нельзя сказать что ты исключительно творишь в классе, но определенная доля импровизации всегда присутствует. Я бы так сказал, что преподавание находится на стыке ремесла и импровизации. Без последнего очень скучно, без ремесла — трудно.
— С детьми сложно работать?
— По-разному. Есть совершенно замечательные дети, есть те, которых хочется прибить. Как правило, большинство находится между этими двумя пограничными состояниями. Но на самом деле дети прикольные, они совершенно неужасные, ничем особенным не отличаются в каких-то базовых вещах от моих сверстников. Набор тот же самый — руки, ноги, голова, пубертат — и все проблемы. А что касается, каких-то сложных вещей — да, бывают, например, с тем же бесконечным проникновением в телефоны. Борешься с тем, чтобы на уроке из него ребенок вылезал... Бесят больше всего телефоны, если честно.
— Есть у вас свой, особый подход к ученикам?
— У меня нет каких-то правил обращения с этими павианами, выживешь — значит выживешь. Правда. Иногда с ними прикольно, иногда ты с ними воюешь. Есть прекрасные педагоги, которые управляются с ними так, что мышь не проползет, комар не пролетит, у меня так не получается, у нас всегда какая-то хаотичная история. Поэтому, как управляться с детьми, я боюсь давать советы, я могу сказать только словами джеддаев: «Да пребудет с вами сила, коллеги».
Текст: Алёна Попова
Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор».