Тайная жизнь Томска. Церковный раскол

Обозреватель

Александр Мазуров

Томск славился не только кабаками, притонами и торговлей, но и обилием церквей — до 1878 года на 37 000 жителей города приходилось 24 православных и шесть иноверческих храмов. В честь церквей в Томске было названо множество улиц: Духовская, Никольская, Преображенская и другие.

Церковные праздники собирали толпы людей — к крестному ходу присоединялся практически весь город. Горожане активно следили за жизнью духовенства: приезд высших санов для жителей становился праздником, как и их проводы.

Несмотря на цветение духовной жизни, в городе также кипела своя тайная жизнь. Кроме православных, католиков и иудеев, в губернии было множество представителей непризнанных властью религиозных течений.

Русская церковь «раскололась» в 1650-х годах — патриарх Никон внес изменения в богослужебные книги и ряд обрядов для их унификации с греческими. Не все были с этим согласны — противников реформы предали анафеме.

Одним из мест для ссылки старообрядцев, а позже и сектантов, стала Сибирь, в частности, Томская губерния. Исследователи религиозных течений отмечали: «В ряду разных губерний с наиболее обильным расколо-сектантским населением Томская губерния занимает одно из первых мест».

На рубеже XIX–XX веков раскольников можно было увидеть по всех округах губернии, в том числе в «пустынных» Мариинском, Кузнецком, Каинском, Нарымском уездах. Духовенство отмечало, что «особенно раскол изобилует в юных хлебороднейших частях губернии — в Барнаульском и Бийском округах».

Томская земля была «засеяна семенами раскола» практически с самого его зарождения. Сам его пророк протопоп Аввакум был в Сибири при «подневольном путешествии в Даурию», в частности — в пределах будущей Томской губернии. За ним уже по своей воле последовали другие раскольники.

Даурия — географический регион в пределах современных Республики Бурятия, Забайкальского края и Амурской области. Топоним дан русскими землепроходцами по населявшей регион до середины XVII века народности дауров, о которых впервые стало известно в 1640 году.

Уже к концу XVII века в Томской будущей губернии были «достаточно сформированы» раскольничьи общины. Одна из самых известных — община Шапошникова, «оставившая печальную память фактом самосожжения». С началом XVIII века в Томской епархии возникают Поморская община, община Гилевская, Шипищинская община.

В 1881 году в Томской губернии было 937 372 православных жителей и 141 238 прочих вероисповеданий. Старообрядцев было 46 869 человек, идолопоклонников — 27 622.

По данным статистики 1895 года, в Томской губернии уже насчитывалось 85000 раскольников — учения сохраняли свою актуальность спустя столетия борьбы с ними. В 1913 году в губернии было уже 90 000 староверцев.

Старообрядцев и сектантов в губернии было порядка 8% от общего числа жителей. При этом в селах было много скрытых старообрядцев, которые значились в документах православными. Часто «последователи раскола» уходили жить в таежную глушь, образуя там поселения, и не могли быть учтены.

Много старообрядцев жило у реки Кеть. На реку и ее притоки шли старообрядцы с обоих берегов Оби, из междуречья Улуюла и Чичкаюла. Многие староверы считали, что «именно на Кети жили и живут настоящие, крепкие старообрядцы». В 1929 год по междуречью Улуюла и Чичкаюла было 14 старообрядческих заимок с населением в 500 человек.

Раскольникам не нравилось жить в селах и деревнях: «по исконной привычке они укрываются от посторонних взоров, часто уходят в малодоступные таежные дебри, устраивают там заимки, при них молельни и что-то вроде монастырьков с начетником-настоятелем во главе».

Сектанты и раскольники отличались трудолюбием, отмечали в газетах Томской губернии. Староверцев, заселивших Усинскую долину рядом с Минусинском, характеризовали следующим образом: «…основанием благосостоянии староверов служило… трудолюбие, трезвость, честность и др. хорошие качества, присущие очень многим сектантами-рационалистам».

Они много работали и успешно вели дела — из-за чего нередко у них были стычки с православным населением. Часто они основывали поселки в труднодоступных местах, которые разрастались и впитывали в себя позднее представителей традиционных конфессий с их церквями, кабаками и школами.

Священники отмечали, что представители сект и раскольнические проповедники очень много внимания уделяли вербовке новых лиц. Исследователи того времени писали: «Раскол в местностях, где жили и агитировали они (расколоучители), возрастал быстро и возрастал, понятно, за счет православия».

Так, отличился в проповедях расколоучитель Останин, еще на своей родине, Кунгурском уезде, два раза осужденный за распространение раскола:

В книге «Старообрядческий раскол в Томской губернии по судебным данным» отмечали, что раскольники «вербуют в свою веру православных путем заключения сводных браков, удерживают силой побоями, ругают церковь и православную веру при народе». Часто для религиозных проповедей старообрядцы использовали Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова, книгу Нового Завета, рисующую страшные картины гибели мира.

Церковный раскол делился на два «толка»: поповцы и беспоповцы. Первые признавали необходимость духовенства и церковных таинств. Они принимали таинства православного христианства и признавали необходимость священников при обрядах. Их священниками становились несогласные с реформой духовные саны — часто их называли «беглопоповцами».

У поповцев были свои высшие чины. Так, в Томской губернии был свой епископ Савватий, который «ставил» попов на места. За ним следовал епископ Мефодий, который прошел посвящение в Москве. Там его назначили «епископом всея Сибири».

«Лжесвященники» поповского раскола часто встречаются в судебных делах того времени: «Там они крестят, в другом месте венчают и хоронят, но кто они по именам, но установить их личность чаще всего не удавалось — это тщательно затушевывается раскольниками».

Но и были и зарвавшиеся особы — так, к попу Прокопию съезжались жители из всех окрестных деревень. На суде он сам объявил, что «приход у него огромный».

Беспоповцы отвергали священников, а все таинства у них «совершали миряне». Они не принимали «священников нового толка», а дореформенные все уже умерли. Из-за отсутствия духовенства от части ритуалов они вынуждены были отказаться, часть — исполняли избираемые наставники. Беспоповцы считали, что церковь после реформы продалась антихристу, а ее пастыри «возлюбили лжу».

Помимо разделения на поповцев и беспоповцев, старообрядчество также делится на разные согласия.

Поморцы верили в воцарение в мире Антихриста — к нему они относили не только текущую церковь, но и государство с царем. Службу у них вели наставники, а из христианских таинств остались только исповедь и крещение. Брак у них не представлял собой венчания, а заключался в домашних условиях с благословения родителей.

Филипповский толк относился к числу радикальных течений в беспоповщине. В отличия от поморщины, филипповщина «гораздо дольше удерживалась на позициях неприятия к власти». Они отрицали таинство брака, не допускали совместного сожития и с большей ненавистью относились к православию.

Бегунский или страннический толк нашел себя в крестьянской среде, страдавшей от налогов и рекрутства. Они считали, что в «мире воцарился Антихрист и исчезло благочестие», и видели необходимость принять водное крещение, порвать все связи с миром, бросить семью, «скрываться в тайниках и кельях».

До XVIII века правительство жестоко подавляло «раскольничьи бунты»: били кнутами, ссылали в монастыри, лишали имущества. Идеологических вдохновителей — казнили, укрывающих раскольников — били и отправляли в монастыри. В XIX веке раскольники уже сами стали пробовать сблизиться с церковью, «договориться».

Из раскольников Томской губернии в 1881 году 67% были единоверцами. Единоверцы при сохранении древнего богослужения признавали юрисдикцию Московского Патриархата. В XIX веке в Томской губернии было создано 13 единоверческих церквей. Это был эффективный механизм включения староверцев в традиционную религиозную жизнь.

Регулярно Томская епархия описывала свои успехи на пути миссионерской деятельности. Противораскольнической деятельностью занималось Томское Епархиальное братство Св. Дмитрия Ростовского.

Так, в 1857 году в отчете было написано про 3269 раскольниках, принявших единоверие в Томской губернии:

Многие не воспринимали эти церкви серьезно, поэтому периодически их грабили, издевались над священниками и сторожами. Так, в 1883 году в церкви убили сторожа. Подробности этого преступления описала «Сибирская газета»:

Отчеты епархиального братства показывают успехи деятельности ряда миссионеров — за 1895 «вывели из раскола» 833 человека. В 1895 году священник Арсений Кикин предпринял ряд поездок: одну — по Мариинскому округу, две — по Кузнецкому и 15 — по Томскому. Им было проведено около 200 собеседований — присоединить к православной церкви смог 15 душ. В тайге миссионер был 9 раз, но безуспешно.

По словам священника Арсения, наиболее прочно раскол держится между стариками. «Молодое раскольничье поколение», отмечал он, нередко посещает церковные службы и участвуют в крестных ходах, «стоят на пути к переходу в православие и если что удерживает их в расколе, так это только боязнь огорчить своих родителей».

Также миссионер заметил, что в таежной глуши раскольники сами переходят из одной ветви раскола в другую, «очень неустойчивы»: «Некоторые прямо высказываются, что у нас дошло до того, что сколько стариков, столько стало и вер — каждый толкует по своему».

В борьбе с расколом и сектами ставили упор на детей. В 1898 году в газете «Сибирская жизнь» писали: «Священным синодом затребованы от епархиальных преосвященных сведения о возможных мерах к большому привлечению в церковно-приходские школы детей сектантов, так как такое мероприятие признано лучшим средством к прекращению развития сектантов».

Радикальные раскольники не боялись репрессий и говорили проповедникам: «Ты еретик, щепотник; иконы твои не признаем. От них нет никакой благодати. Они не иконы, а просто доски».

Гонения со стороны власти побуждали раскольников на «гари» — самосожжения целых деревень. Всего жертвами самосожжений в Российской империи стали 10 567 человек. Чаще всего это были дети и женщины. По всей стране известно о 117 самосожжениях, в Томской губернии — о пяти. Нет достоверных цифр о голоданиях и утоплении — эти методы также пользовались популярностью среди раскольников.

Второй случай самосожжения в Сибири произошел на территории будущей Томской губернии. Виновником смерти раскольников стал Василий Шапошников, томский обыватель. Самосожжение он «хотел устроить на родине в Томске, чтобы доставить мученические венцы своим землякам».

По свидетельству томского православного старца Гурия, Шапошников обратился к томичам с такой речью: «отступайте от святой церкви и не ходите в нее на молитву, потому что всякий, посещающий православные храмы, оскверняется и бывает антихристу раб». Его речи скоро стали известны настоятелю Алексиевского монастыря — духовной властью проповедник был призван к ответу. Почти сразу он с учениками скрылся в лесу.

Специально для «скорого горения» были возведены избы. Узнав о планируемом заклании, тобольский митрополит Павел послал к собравшимся томского воеводу. С ними поехали священники — пытались «увещевать» собравшихся.

Шапошников отвечал на их уговоры следующее: «Мы здешним огнем горим, вы же горите и ныне вечным огнем… Отойдите от нас дальше: загорится наша храмина и начнет селитра и порох рваться, тогда вас бревнами всех прибьет».

Сам проповедник сделал себе тайный подземный ход, чтобы выйти и устроить пожар. Его не пустили — вместо него отправили маленькую девочку, совершившую дело и оставшуюся в живых. Так в Сибири было положено начало самосожжения в конце XVII столетия.

В книге «Самосожигательство сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетии» писали об этом следующее:

Раскольников обирало также приходское духовенство — «правдой и неправдой иногда старались с раскольника стянуть лишний рубль…» Православных священников раскольники называли «вратами адовыми».

При самосожжении в 1756 году погибло 172 человека. Чаусские раскольники говорили, отмечает автор книги: «Ныне глад по всей земле, запустение церкви, умножение ересем и неслышание Слова Божия, понеже, что святыя старыя книги извели, сожгли и того ради стало запустение и мерзость. Весь народ отягощен мздами, приведен к антихристу и перепечатан его печатью…».

Автор книги «Самосожжение сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетии» давал следующую характеристику старообрядцам: «Вся масса раскольников была похожа на легко-воспламеняющийся материал, к которому нельзя было приблизиться, а тем более дотронуться с огнем в руках, в виде принуждения к православию… Власти имели не одниковый взгляд на причину раскольнических самосожжений: гражданские власти видели причину в преследовании раскольников и принуждении их к принятию православия, а духовные власти видели ее в послаблении раскольникам со стороны гражданских властей».

Ситуация для раскольников нормализовалась полностью только в начале XX столетия. В 1905 года, накануне Пасхи, в Москву пришла телеграмма Николая II: «распечатать алтари старообрядческих часовен Рогожского кладбища». В этом же году был обнародован императорский «Указ о веротерпимости», гарантировавший староверам свободу вероисповедания.

Беловодье — легендарная страна свободы в русских народных преданиях. Нередко ассоциируется с ирием — древнеславянским раем. Именно к нему восходит образ текущей с неба Молочной реки в русских сказках.

Искать Беловодье старообрядцы пытались на Урале, в Центральной Азии. Среди старообрядцев ходили слухи, что Беловодье удалось найти на территории Томской губернии. Странники в поисках страны селились в таежной глуши и устраивали жизнь на общинно-артельных началах. Они мыслили Беловодье как союз равных производителей без какой-либо власти.

Все сибирские старообрядцы чрезвычайно дорожили своим суверенитетом — плохо относились к организации и проваливали попытки наставников упорядочить структуру общин.

Старались раскольники жить только за счет своих «продуктов», брезговали использовать предметы, произведенные вне общины. Из-за изоляции почти каждый член общины занимался земледелием, плотничеством, ткачеством, рыболовством, охотой, смолокурением, выделкой кож, кузнечным делом, изготавливал кирпичи, молол муку, ремонтировал и делал лодки. Основным же занятием таежных общин было мотыжное земледелие.

Таежное поселение староверов состояло из нескольких изб, кузницы, мельницы, риги, амбара. Община расселялась на большой территории и представляло из себя несколько поселений. Центрами общины были скиты, а на удалении от них находились заимки. Было и своего рода распределение обязанности между поселениями: одни — шили, другие — занимались гончарным делом.

По свидетельству жителей Красного Яра Кривошеинского района, старообрядцы не хотели есть и пить из одной посуды с православными, «хитры, скрытны при удобном случае готовы причинить неприятности». Часто после иноверцев выскабливались лавки, кропились святой водой. Старообрядцы сжигали предметы утвари, когда к ним прикоснулся иноверец, запрещали пить из колодца, не здоровались за руку.

Все изобретения науки и техники старообрядцами связывались с Антихристом. Нельзя было курить табак, пить чай и кофе. Не допускалось пользоваться самоварами и металлической посудой.

Раскольники отказывались от медицинской помощи — излечивание возлагалось на колдунов и знахарей. Лечение, врачи, прививки считались страшным грехом. Старообрядцы-мужчины не брили бороды и усы, считая это также греховным. Некоторые верующие не меняли до износа одежду и никогда не ходили в баню.

С неодобрением они относились к веселым играм у молодежи, особенно в пост. Могли бить их за такие «увеселительные собрания». Общины были патриархальными — дети беспрекословно должны были подчиняться родителям. Родители определяли выбор жениха и невесты.

Жизнь раскольников постоянно сопровождалась молитвами: «утром встанешь-помолишься, мыться пойдешь — воду в рукомойнике перекрестишь». Молились до еды и после, а также во время работы.

По материалам экспедиции Томского областного краеведческого музея на реку Кеть в 1982 году, где исследователи изучали особенность жизни староверов в этом месте с начала XX века, описаны следующие подробности быта старообрядцев:

Исследователи отмечают, что на молельни женщины носили «косоклинные глухие сарафаны, рубахи-рукава, а платок надевали в роспуск». У мужчин были специальные молельные кафтаны из черного материала и ниже колен со сборами у талии.

В экспедиции Томского краеведческого музея установлен следующий вид старообрядческого жилья: «…в середине XIX века внутренняя планировка была преимущественно северо-русская, печь стояла в углу, чаще всего справа от входа, устьем повернутая к стене, противоположной входу. В конце XIX века печь ставили уже вплотную к стенке или оставляли небольшое „запечье“ в 15-20 см для складывания кухонной утвари. „Куть“ — пространство перед печью („бабье место“) отделялась от чистой половины избы деревянным брусом („воронец“), один конец которого лежал на печном столбе, а другой укреплялся в стене, противоположной входу. По стенам были полки, куда складывали кухонную утварь. Вдоль стены — лавки, до начала XX в. неподвижные, затем — переносные. В переднем углу по диагонали от печи стоял обеденный стол, над ним божница с иконами. Именно такой тип внутренней планировки сохранился в с. Заозеро у старожила Парфентия Никитича Скирневского».

С самого начала раскола на будущей территории губернии были последователи «рационалистического и мистического» сектантства: духоборы, молокане, субботники, скопцы.

Духоборов правительство считали самым опасным течением — в Сибирь практически все они были сосланы за свои религиозные убеждения.

Духоборы отрицали внешнюю обрядность церкви, первородный грех — «всяк сам по себе грешен и спасен». Они верили в перерождение: «хороший человек — в младенца, плохой — в зверя».

30 марта 1800 года Высшим распоряжением было объявлено: «духоборов, упорствующих в своих заблуждениях, подвергать всей тягости законного наказания» из-за их оппозиционного настроя к власти.
Послабление ждало весь раскол и сектантство только в годы правления Александра I: «И разумом и опытом давно уже дознано, что умственные заблуждения простого народа… добрым примером и терпимостью мало-по-малу изглаждаются и исчезают».

Императора разрешил молоканам и духобором переселения на «хлебородные земли» вдоль реки молочной. Переселение их было «дозволено с расчетом пресечь их влияние на других». При Николае I же духоборов и молокан было велено отправлять на военную службу.

Не любили духоборов также из-за склонности к распространению своего учения: «духоборцы отличаются неудержимой ревностью в распространении своего учения, так что, где появится сектант, то тотчас начнутся уклонения в ересь, будь то на каторжных работах или в местах самых нелюдимых и глухих».

Одним из главных проповедников духоборов в «томской стороне» был Федор Бурнашев. В 1812 году губернатор Томской губернии известил Тобольского Преосвященного: «… некоторые из томских крестьян начинают уклоняться в духоборческую ересь». Они отказались строить ограду для приходской церкви, заявляли, что «церкви не признают» и «иконам не молятся». На расспросы они ответили: «веру получили отразуму своего и от толкований томского мещанина Федора Бурнашева».

Почти в тоже время духоборчество дало о себе знать в одной из ближайших к Томску деревень — Лучаново. Крестьянин Аверьян Матвеев, став духоборцем, начал склонять к своей вере жену и дочь: «…жену он довел притеснениями до жалоб начальству, и дочь до того, что вместо икон она стала кланяться стенам и печи. Это делала она по внушению отца, наставлявшего, что стены в доме защищают нас от воздушных перемен, а печь и согревает, и в ней готовится пища, потому стены и печь нужно уважать больше, чем иконы». «Совратителем» крестьянина оказался тот же Бурнашев, действовавший вместе с другим томским «мещанином из ссыльных» Ефимом Федоровым.

На допросах Ефим и Федор утверждали: «…церковь признаем и почитаем только ту, которая в наших сердцах. Причащаемся духовно. Исповедуемся духовно же только одному Царю духовному».

Бурнашев признался, что про духоборство узнал от ссыльных, коих знает в числе 14 человек. В ходе следствия он с Матвеем Стародубцевым от лица 46 духоборцев попросил переселить их в Мелитопольский уезд Таврической губернии. В прошении было отказано, а Федора сослали в Иркутскую губернию. После этого община распалась, и духоборство в губернии особо не прижилось.

Хотя были отдельные случаи. Так, поселенец Каинского округа настолько проникся духоборческим учением, что «усмотрел в себе избранника, почему решался называть себя то царем, то даже Богом». За это он понес наказание в 60 ударов розгами и был выслан из губернии.

В 1898 году за духоборцев заступались на страницах «Сибирской жизни»: «Замечательное единодушие встречаем мы в отзывах об этих молодых духоборцах всех тех, кто имел случай сталкиваться с ними. Это тихий, кроткий, дружный и трудолюбивый народ, никогда ни на что не выражающий недовольство и безропотно выполняющий все, что от них требуют… В нашем суровом крае трудно жить таким миролюбивым людям».

Молокане отвергли водное крещение и причастие, следовали ветхозаветным принципам, отказались от почитания икон и употребления в пищу свинины. Молоканское богослужение, совершаемое под руководством пресвитера, включало чтение и толкование Библии, пение псалмов и духовных песен.
Молокане пили молоко в постные дни, когда приём «скоромной» пищи запрещён православными канонами, за что их так и прозвали.

Молокане в Томской губернии укрепились лучше духоборов. Первым молоканином, сосланным в Томск, был Григорий Кустов в 1800 году. За 15 лет в «глуши Петуховской тайги» несколько переселенческих семей основали деревню Емельяново, которая стала в губернии центром молоканского движения. К 1860 году в деревне жили 344 человека. В 1860 году большая община молокан была в Мариинске, где они «дружили» с субботниками, которые тоже не ели свинины и опирались на ветхий завет.

К концу XIX века количество молокан разрослось — в 1898 году насчитывалось, по данным Томской епархии, 1332 молоканина.

Молокане, как и духоборцы, не удерживались от завлечения людей в свои ряды. За это Кустов попал в Томске под суд и был освобожден от наказания силой одного из милостивых манифестов. Часто в «совращении» уличались и жители Емельяновой, пропагандирующие среди временных работников.
Из секты было тяжело уйти — за это ждало наказание. Так, 1885 году жителя деревни обвинили в краже шкатулки с деньгами. Подсудимый отпирался и говорил, что односельчане «возводят на него обвинение из мести — из-за того, что выразил желание оставить с семьею молоканскую секту и обратиться к православию».

Семья Сорокиных, проживающая в степи на границе Омского и Барнаульского округов, прикрывались единоверием, но ревностно распространяли молоканство. В короткое время они смогли увлечь в молоканство 106 мужчин и 120 женщин.

«Русские иудействующие» настолько радикально прочитали Библию, что отвергли не только православную церковь, но и само христианство, предпочитая им Ветхий Завет и иудаизм.

В большем количестве иудействующие стали прибывать в Сибирь после 1825 года — вышел указ о высылке их в Сибирь на военную службу. К слову, были в губернии они и в начале XIX века.

Представители субботников появились на территории губернии уже с конца XVIII века. В 1817 году секта приобрела последователей «крепких и ревностных, что не хотели оставить своего заблуждения, несмотря ни на какие увещания и наставления».

Первыми субботниками в Томской губернии были Иван Колпаков и Григорий Непомнящий. Ссылаемые субботники быстро обзаводились семьями и начинали заниматься «мелочной торговлей».

В 1820 году из Ставрополя были сосланы в губернию Иван Гуляев с женой Татьяной. Их поселили рядом с Ачинском, детей — отдали в сиротский дом для «воспитания в правилах православной веры». Гуляевы активно пропагандировали свою веру, за что их заключили в томский тюремный замок. Дети захотели отправиться за ними.

Старший сын, Егор Гуляев, захватил младших братьев и сестер (Иосифа, Марию, Сару, Давида и Рахиль) и остановился в Кийском селе, приписавшись в купеческое общество города Томска. Он начал торговлю шелком и бумагой и сюда же перевез родителей.

Томская областная дума требовала, чтобы Егор из Томска переехал обратно в Кийское село, но он уклонялся от требований уверениями, что «с братьями и сестрами имеет непреклонное желание быть в православии».

В 1839 году началось следственное дело о совращении Гуляевым людей «разных чинов и званий — в село стали стекаться субботники из других мест». В 1840 году в Кийском селе образовалась субботническая община во главе с Гуляевым.

На них пожаловался преосвященству Агапиту некто Борисов, заявив, что «в названном селе между христианами с каждым почти днем размножаются скопцы, молокане и субботники, захватившие в свои руки почти всю торговлю… у субботников имеется в городе неизвестный человек, занимающийся обучением детей грамоте по еврейскому закону».

«Популярны» в губернии были и Каинские субботники. Они не особенно укрывались: перенимали еврейские имена, не были крещены, посещали вместе с евреями синагогу, совершали обрезание, вступали с евреями в браки. В процесс расследования, вызванных делом, открылось, что «многие из Каинских евреев держали в своих домах русских людей православного исповедания преимущественно из ссыльно-поселенцев и поселенок».

Евреям сделали строгое внушение, а «найденных у евреев, в числе 23 человек, в предупреждении могущей оказаться в них нетвердости в догматах истинной веры, побывшем их сношении с жидовствующими и евреями, предоставлены особому наблюдению местного духовенства».

В 1865 годом в Каинском округе субботники пошли на убыль, осев в Томске и Мариинске. В городах насчитывалось «двух сот душ обоего пола». Старшие удерживали в официальных списках еще христианские имена, младшие — «все именовались по еврейски».

В Томске, как и по всей стране, было настороженное отношение к евреям по религиозному признаку. Так, в 1882 городу полиция провела интересное расследование: жена-еврейка выкопала тело мужа-еврея, принявшего православие, для похорон «по обрядам Моисеева закона». Случай описали на страницах «Сибирской газеты»:

При этом доля евреев в Томске от общего числа жителей была невысокой — порядка 6%.
Обсуждать жизнь евреев и «произносить» их любили томские газеты. В них даже публиковали многостраничные статистические отчеты по томскому еврейскому обществу, убыли и прибыли населения. Беспокоились в томских газетах и об их образовании:

В Томске даже был учрежден комитет вспомоществования бедным евреям:

Со скопцами Сибирь познакомилась в 1790 годах — в Иркутске проживал «сам батюшка-искупитель» Кондратий Селиванов. К нему стекались скопцы со всей страны как самостоятельно, так и под конвоем.
Скопчество подходило к борьбе с человеческими грехами радикально. Скопцы практиковали «огненное крещение» — оскопление. Этим они ставили «нерушимую преграду между человеком и грехом».
Среди скопцов была распространена легенда о том, что Иисус Христос, будучи евреем, был не просто обрезан, а оскоплен. Таким образом, «убеляя» себя, они подражали Спасителю.

Больше скопцов стало стекаться в Сибирь после распоряжений начала XIX века — их ссылали на военную службу в Сибирские гарнизоны, неспособных к военной службе — на поселение. Репрессиям не были подвержены: оскопленные неизвестными людьми, оскопленные во время сна и в младенчестве, лишившиеся детородных органов от ушиба или болезни.

Ссылаемые в губернию скопцы часто стремились именно в Томск — «добивались здесь причисления к местным купеческому или мещанскому обществам, обзаводились домами». В большинстве они все-таки жили в окрестностях города — на заимках и пасеках.

К самым ранним поселенцам из скопцов в Томской губернии стоит отнести братьев Федора и Харламия Лебедевых. Оба оскопились по собственному желанию и в 1805–1806 годах были за это осуждены в Калуге. По прибытии в Томскую губернию братья переселились в Томск, где стали купцами 3-й гильдии.
Дума считала, что в центре губернии скопцы селятся не только из соображений о материальном благополучии, связанных с местопребыванием в торговом центре Сибири, но и из-за вероисповедальных интересов — возможность завести в окрестных лесах и на пасеках «большие корабли».

Сосланные в Сибирь скопцы поддерживали сношения с братьями из центральной России, получая от богатых представителей сектантства круглые суммы. Томские скопцы действовали очень осторожно в поиске последователей — случаи оскопления возникали часто, однако оскопителями были или давно умершие, или неизвестные люди. Чаще всего втягивали в сектантство скопцы домашних лиц и людей из поселенческого класса — их сравнительно легче было «материально обольстить».

В Томской губернии скопчество разрасталось довольно быстро: так, в 1826 году — 26 мужчин, в 1827 — 80 мужчин и 14 женщин, 1837 — 172 мужчины и 32 женщины. К 1869 году всех последователей скопческой веры было в губернии — 73 человека обоего пола.

Особенно много скопцов было среди купечества — многие шутили, что купцы оскопляют себя не только ради Царства Небесного, но и земных целей — стремления заняться предпринимательством без оглядки на семьи.

Так, скопцом стал сын купца 1 гильдии П.Ф. Шумилова Мефодий, единственный его наследник. Оскопился он внезапно, но искренне, не в Томске, а в столице. Мефодия сослали в Соловецкий монастырь, но пообещали отпустить и отдать наследство, если он отступится от веры. Он не согласился — на нем династия Шумиловых и прервалась.

Помимо смятения в рядах раскольников, ближе к рубежу веков в обществе замечали все более скептическое отношение к религии в целом. Многие люди перестали исполнять церковные обычаи и посещать храмы, особенно молодежь.

Молодое поколение даже уличалось в «кощунственных поступках» — в храмах они прикуривали папиросы от лампад и пасхальных свечей.

Скептицизм больше всего распространялся по городам Томской губернии после указов 1905 и 1906 годов, провозглашавших свободу вероисповедания. Так, помимо традиционных сект в губернии появились новомодные течения, противопоставляющие себя христианству — толстовцы и обновленцы.

Один из томских протоиереев в 1907 году заметил:

Люди стали обращать внимание на разницу между поведением священников и евангельскими заветами: богатство храмов, получение денег от паствы за исполнение треб.

Из села Хабары в 1883 писали в редакцию «Сибирской газеты»: «Пастырь наш отказывается от сторублевого возмездия за свадьбы, а требует только 99-ть! Когда удивлённые его рублевой уступкой, крестьяне спрашивают: «Почто рублевку-то не добираешь; мы за ней не стоим добавить, — почто не берешь гладко?» Он отвечает: «По 100 рублей нам архиерей не велел брать… 99 возьму, — всеж-таки не 100: значит привязки нет. А рубль-то, Бог с ним, я не гонюсь».

Из-за нехватки денег «на требы» священники могли устроить скандал. Подобный случай описывает «Сибирская газета» в 1883 году: «В прошлое воскресенье один бедный житель принес крестить ребенка в Преображенскую церковь и по совершении обряда подал „батюшке“ 30 к. Но тот швырнул прихожанину деньги в глаза со словами: „прими христа ради“. Полагаем, что такое поведение „пастырей“ наших далеко от того, чтобы укреплять в пасомых должное уважение к ним».

В конце XIX века в газетах части стали появляться новости о воровстве из церквей. Так, в «Сибирской газете» за 1881 год опубликована следующая заметка: «В ночь с 20 по 21 марта из алтаря церкви Вознесения (на кладбище) похищены три наперстольных креста и оклад Св. Евангелия. — Воры не найдены».

Были и более интересные случаи. Так, в этом же году произошла кража со взломом в церкви тюремного замка. Кражу произвели арестанты, воспользовавшись тем, что двери из больницы в церковный коридор не были заперты, а надзиратели и фельдшер в больнице не ночевали. Преступников ждало скорое наказание.

О происшествии написали в петербургской газете «Порядок»: «… Раздосадованный неудачей, смотритель объявил всем, и здоровым, и больным арестантам, что впредь до розыскания вещей и денег, все камеры будут на замке, и церковная служба отменяется. Здоровые арестанты просили позволения собственноручно обыскать больницу; им позволили, и они нашли, в тот-же день, все, что украдено было из церкви. Арестанты вытащили больных воров, Грязнова и Шишкина, из больницы в коридор, и, на глазах у начальства, учинили им грандиозную порку, у церковных дверей. Грязнов получил 300, а Шишков 180 ударов розгами. Третий, Сидоренко, избавился от наказания только благодаря тому, что весь покрыт заразными язвами».

Список источников:
1) Жеравина А. Н. Томск второй половины XIX — начала XX в. : (по материалам дореволюционной печати). [Томск]: Изд-во Томского университета, 2010. 402 с.

2) Сибирская жизнь: газета политическая, литературная и экономическая. — Томск: П. И. Макушин.

3) Сибирская Газета. — Томск: Н. Толкачев: Редакция Сибирской Газеты, 1881-1888 (: Типо-Литография Михайлова и Макушина, в Томске).

4) Приль Л.Н. Аспекты старообрядческого дневника: «Божий мир» и «апостольская» община // Труды ТГОИАМ: Сб. статей / Я.А. Яковлев. – Томск: Изд-во Том. Ун-та, 1996. Т. IX. — С. 150-161.

5) Приль Л.Н. «Заимочная» коллекция ТОКМ: проблемы атрибуции и каталогизации // Роль научных учреждений и музеев в деле сохранения, популяризации и использования культурного наследия народов Сибири. Материалы Научного совета музеев Сибири. – Омск, 2001. – С. 47-54.

6) Приль Л. Н. «Чужих там не было» // Томский вестник, 21. 07. 1998

7) Материалы экспедиции ТОКМ на р. Кеть для сбора материала по старообрядчеству. 1982 г. // Архив ТОКМ. Ф.1. - Оп. 4. - Д. 589. - Л. 1,3, 5,6.

8) Мезенцева Л. В. «Сущность старообрядчества» (лекция)

9) Научный отчет об экспедиции под руководством В.И. Косточко, Л.В. Мезенцевой в старообрядческие скиты (с прилагающимися рисунками и фотографиями). 1982 г. // Архив ТОКМ. Ф.1. - Оп. 13. - Д. 237. -Л. 1-9.

10) Беликов, Дмитрий Никанорович. Томский раскол : (исторический очерк от 1834 по 1880-ые годы) / протоиер. Д. Н. Беликов. - Томск : Паровая типо-лит. П. И. Макушина, 1901.

11) Беликов, С. Д. Старообрядческий раскол в Томской губернии : (по судебным данным) / С. Д. Беликов. — Томск : Типо-литография П. И. Макушина, 1894.

12) Ефимов А. И. Православное население Томской губернии по данным 1870-1880 гг.-СПб., 1980.

13) Раскол в Томской Епархии в 1895/96 гг. // Томские Епархиальные Ведомости. 1897. №18. С. 9-12.

14) Лясоцкий И. Е. Прошлое Томска в названиях его улиц, построек и окрестностей. — Томск, 1952. — С. 14-17. — 64 с.

15) Андреева Е. А. Ментальность городского населения Западной Сибири в конце XIX - начале XX в. : автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук.