«Мы боялись коменданта Корчева — он часто пугал нас тюрьмой»:
Потомки алтайских спецпереселенцев в Нарым — о своих родных

В январе 1931 года Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Осень 1931 года — крайний срок «полной победы колхозного строя». Кулачество решено ликвидировать как класс.

На территорию нынешней Томской области начали выселять раскулаченных крестьян. Они прибывали из деревень соседних Иркутской, Новосибирской, Кемеровской областей, а также с Алтая, Украины и Кубани.

Герои этого материала — потомки спецпереселенцев из Алтайского края. Спустя годы, они восстанавливают историю своих семей по архивным материалам и рассказывают, как повлияла ссылка на жизнь их родных.

Наталья Супрыгина

Студентка 2 курса ФЖ ТГУ

Виктор Иванович Федоряк родился и вырос в ссылке — его дедушка был переселен в Нарым из Алтайского края вместе с женой и детьми. Сейчас Виктору Ивановичу 87 лет, он живет в Бурятии и вспоминает о своем детстве в местах спецпоселений и о том, как сложилась судьба его родных.

— В селе Верх-Марушка жила большая семья моего деда по отцовской линии, которая занималась сельским хозяйством и никогда не нанимала батраков. Когда началась коллективизация, они отказались вступать в колхоз — особенно против была моя бабушка, Ирина Максимовна, — рассказывает Виктор Иванович.

У семьи из десяти человек в хозяйстве был амбар, сарай, баня и несколько свинарников. Из животных были две лошади, две коровы, одна свинья и почти два десятка кур. Еще пара саней, косилка, плуг, две сбруи, пуд мяса и два пуда семян конопли. Все это было изъято во второй половине 1930 года, а семья Федоряк была выселена из дома и отправлена в местечко Плохое примерно на полпути между Верх-Марушкой и Бийском.

— Коменданты сказали, что в этом лесу придется зимовать и приказали строить жилье кто как может. Многим семьям тогда пришлось обустраиваться в землянках, — рассказывает Виктор Федоряк.

Весной 1931 года раскулаченные семьи были доставлены из Плохого в Бийск. Через несколько дней их погрузили в телячьи вагоны и привезли в Томск. Затем переправляли на баржах по Томи, Оби, Кети и Анге.

В пути к месту спецпоселения произошла вспышка оспы: поскольку никакого медобслуживания не было, умерло много детей. Старший брат Виктора Ивановича Василий тоже заболел, но выжил. Следы оспы остались у него на лице на всю жизнь.

На месте спецпоселения было сформировано четыре поселка: Палочка, Городецк, Суйга и Проточка. Впоследствии все поселения объединились под общим названием Палочка. Семья Виктора Ивановича жила в Городецке. Изначально там был один сплошной лес, который спецпоселенцам приказали корчевать.

— В 1932 году в реке Анга утонул мой дядя Ефим, которому было примерно 17 лет. В это же время от разных болезней умерли родители моей мамы, а в 1933 году по неизвестным причинам арестовали моего дедушку Павла Федоровича и этапировали в неизвестном нам направлении, — рассказывает Виктор Иванович.

Спустя несколько лет в Городецк приехал мужчина, который отбывал наказание на строительстве Беломоро-Балтийского канала. Он рассказал, что встретился в лагере с Павлом Федоровичем — тот был болен и вскоре умер.

Виктор Иванович вспоминает:

— Сам я родился в Городецке в 1934 году и прожил там до 15 лет. Отчетливо помню дом семьи коменданта и стоящий рядом милицейский домик. Мы, мальчишки, боялись коменданта Корчева — он часто пугал нас тюрьмой: «Не шалите, а то арестую вас всех». Поэтому дорогу, у которой находилась комендатура, мы преодолевали бегом и без оглядки.

В Городецке были построены школа для младших классов и больница, а в Палочке — семилетняя школа. Отец работал учителем младших классов, а мама санитаркой — как интеллигентной семье, им жилось чуть лучше, чем остальным ссыльным, рассказывает Виктор Иванович.

В 1949 году семья Федоряк уехала в Кемеровскую область после снятия с учета спецпоселения, а Виктор поступил в Новосибирский институт инженеров водного транспорта, который окончил в 1957 году. В 1962-м переехал в Москву, работал начальником отдела Гипроречтранса.

— 15 сентября 1977 годы папы не стало — ему было 66 лет. Мама осталась в Малышевом Логе одна, поэтому я перевез её в Москву. В 1999 году она умерла от старости — ей было 92 года. С 2016 года я живу в Бурятии у племянницы Надежды, дочери моего брата Василия. Я, Федоряк Виктор Иванович, остался один, носящий эту фамилию.

Наталии Карпе 43 года. Она знает историю родных из архивных справок и рассказов своей тёти.

Семья прабабушки Наталии Карпы — Прасковьи Григорьевны Поповой — жила в селе Коробейниково Усть-Пристанского района. Муж Леонтий Васильевич ушёл на войну (Первую мировую — прим.ред.), когда Прасковья Григорьевна была беременна. Домой вернулся только в 1921-м, но спустя два года умер, и прабабушка осталась вдовой с маленьким ребенком на руках — сыном Федором. В родительскую семью она не вернулась и осталась жить у свёкров.

— В конце 1920-х какой-то мужчина положил на мою прабабушку глаз, но взаимностью она не ответила, и он затаил обиду. А когда началось раскулачивание, — донес куда надо, что в деревне живёт семья кулаков — вдова с ребёнком и свёкрами. Неизвестно, кто он был: кто-то власть имущий или просто злой человек, который доносы писал, — рассказывает Наталия Карпа.

По информации выписки из протокола заседания районной пятерки по выселению кулацких хозяйств, Прасковья Григорьевна «имела постоянных батраков до 1928 года, перекупала скот, арендовала земли до 60 десятин». А в личной карточке указано, что она была «враждебна к советской власти».

— Батраки у них действительно были, но почему никто не берёт во внимание, что они со своими работниками и хлеб, и крышу делили? А то, что они трудились — так в какой семье нет домашних обязанностей? За это семью сослали в Нарым, посёлок Проточка. В ссылке прабабушка жила уже без свёкров, с ребёнком. Я не нашла никаких данных о родителях своего прадеда, Леонтия Васильевича. Возможно, они не доехали до посёлка и умерли в пути. Теперь я не знаю даже их полных инициалов, и ясно только то, что моего прапрадеда звали Василием, — говорит Наталия.

В 1943 году дед Наталии Федор Леонтьевич был призван из Проточки в Красную армию. После демобилизации уехал в Томск, женился и устроился на кирпичный завод мастером. Некоторое время был секретарем парторганизации.

В 1946 году Прасковью Григорьевну сняли с учета и передали на иждивение дочери с правом на выезд в Томскую область. Она умерла в 1975 году, Федор Леонтьевич пережил ее на 11 лет. Его не стал, когда Наталия была ещё маленькой, но она вспоминает, что дед был очень заботливым и часто угощал конфетами.

— У меня очень сложное отношение к репрессиям: так вышло, что мой дедушка по матери — сосланный, а дед по линии отца — бывший сотрудник НКВД. Как бы там ни было, это история нашей страны: те люди, что работали в органах в это время, просто делали свою работу. Я считаю, что виной всему не только позиция партии, но и человеческие качества — зависть, жадность, страх и лень. Кто-то же действительно написал три миллиона доносов, — говорит Наталия.

Владимиру Гордееву 59 лет. Он никогда не видел своих бабушку и дедушку и знает о них только из рассказов мамы и дяди. Девять лет назад в память и о своих родных, и о всех спецпереселенцах с Алтая по его инициативе в Нарыме был установлен небольшой памятник.

— Семью моих раскулаченных дедушки и бабушки сейчас назвали бы фермерами: летом они работали в поле и разводили скот, а зимой занимались ямщиной. Зарабатывали люди, стремились жить. Может, иногда и привлекали батраков, но мама говорила, что в основном делали всё своими силами, — рассказывает Владимир Гордеев.

В 1929 году в семью Гордеевых пришли красноармейцы. Выгнали всех в старый дом, забрали большую часть имущества, оставив самый минимум вещей.

— Семью жены моего дяди красноармейцы преследовали гораздо больше, чем нашу, и дядя переписал их всех на нашу фамилию, чтобы спасти им жизнь, — говорит Владимир Гордеев.

В 1931 году к Гордеевым пришли во второй раз. Забрали остатки имущества, вывезли на баржах по Оби и оставили в деревне Новосёлово (Колпашевский край), где был один только сплошной лес.

— Даже домов не было никаких, голод стоял страшный. Моя родня зимовала в землянке. Весной 1932 года они только-только построили небольшой дом, и тут умирает мой дедушка. А спустя год — бабушка. Они умерли с голоду. Дедушке было 49 лет, а бабушке — 51. Моя мама и ее младший брат выжили только за счет того, что их отдали в детский дом. Тогда многие ссыльные шли грабить других, чтобы попасть в тюрьму, ведь там хотя бы кормили — плохо, но кормили. А дети выживали просто потому что их забирали в детские дома.

Чтобы почтить память бабушки с дедушкой, Владимир Гордеев хотел установить камень в том месте, где они жили в Алтайском крае, но сейчас здесь поля. Тогда решил сделать это в Новосёлово. А старший научный сотрудник Центра изучения исторической памяти при ТОКМ им. М.Б. Шатилова Василий Ханевич предложил установить памятник не только родным Владимира, но и вообще всем спецпереселенцам с Алтая.

Родственники, по словам Владимира Гордеева, к этой истории отнеслись по-разному: одни поддержали, другие не проявили никакого интереса:

— Показывал своему двоюродному брату архивные бумаги про деда, а он сказал: «А мне-то это зачем?» Мне хотелось в него вцепиться и сказать: «Да ты чего в самом деле? Я с тебя даже денег не прошу! Неужели тебе про своего деда неинтересно узнать?» Многие люди даже представления не имеют, насколько массовыми были репрессии, ссылки, не знают историю своей семьи и ошибочно восхваляют многих личностей, хотя бы того же Сталина. Я не хочу хаять власть, я сам был в пионерах и комсомольцах в своё время, но то, что у коммунистов руки и ноги в крови, — это однозначно.

С 2012 года я состою в обществе «Мемориал»*, и наша цель — не осудить кого-то, а сохранить утерянную память. Не так давно либо в Нарыме, либо в Парабели хотели установить Сталину памятник, а «Мемориал» встал на дыбы. Ну как можно говорить, что Сталин бедный и несчастный, потому что он был репрессирован еще при царе? Он был в ссылке, но не бедствовал. А эти люди, которых он сюда в ссылку отправил, умирали от голода.

Я иногда задумываюсь, что если бы не было репрессий, не было бы меня. Это однозначно был бы какой-то другой человек, если бы история пошла по другому пути. Но мне кажется, я этого не стою, чтобы люди столько горя хлебнули.

*По решению Минюста России международное историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал» включен в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента.

Материал подготовлен в рамках производственной практики студентов факультета журналистики ТГУ

Текст: Наталья Супрыгина

Источники, использованные при подготовке материала:

1. Материалы сайта музея «Следственная тюрьма НКВД».
2. «Красное Знамя», 1931 год, №1, №119, №122, №273.
3. Политбюро и крестьянство: Высылка, спецпоселение. 1930–1940 гг. Книга II. Москва. РОССПЭН 2006 стр. 386-393.
4. Материалы сайта «Открытый список».

Подписывайтесь на наш телеграм-канал «Томский Обзор»