Тайная жизнь города. Из истории томских кабаков
Несколько дней назад начальство поручило познакомить писателя с городом, рассказать о его устройстве и достопримечательностях. Волнение подкрепляло то, что глубоко в душе полицмейстер таил желание показать Чехову рукопись недавно начатой книги. Но сомневался. У Аршаулова было подозрение, что писатель не был доволен вчерашней поездкой в дома терпимости и повестью о Вере. Хотя, отметил про себя полицмейстер, Чехов выслушал ее до конца, что заняло около часа.
Домчавшись на карете до ресторана и растолкав нищих у входа, Аршаулов заметил со вздохом, что прибыл на несколько часов раньше. Походил для приличия из угла в угол, сел за стол, подозвал официанта, заказал графин водки и закурил.
Два часа прошли не сказать, чтобы томно. За это время Аршаулов успел выпить полграфина, наполовину закидал пепельницу окурками и несколько раз пытался прочитать первую главу своего детища.
За третьей попыткой его застали. Дверь ресторана отворилась — как раз в полдвенадцатого в зал вошел среднего роста мужчина с козлиной бородкой, в круглых очках и с грустными, впалыми глазами. Поздоровавшись с полицмейстером, писатель сел, заказал карасей в сметане, голубцы и бокал вина.
Аршаулов ерзал на кресле. Запнувшись о жалобы на дурную погоду в городе, разговор дальше никак не клеился. Взяв в себя в руки, полицмейстер начал рассказ про любовный роман, потянулся было за рукописью…
Антон Чехов резко поменялся в лице и оживился, вспомнив, видимо, прошлый вечер.
— Знаете, у вас тут довольно хорошо кормят, — отметил он, растянувшись в улыбке.
— Да, в Томске много отличных заведений…
Неловкая пауза.
— О чем же я говорил? А…Ну дык вот — давайте я прочту вам первую главу.
Оживленный взгляд Чехова вновь потерял свой блеск, и писатель безотлагательно заказал бутылку вина...
Сибирский тракт под градусом
Сквозь Томск в XIX–начале XX века проходила крупнейшая торговая артерия — Сибирский тракт.
Трактиры, кабаки и рестораны в городе были необходимостью, в связи с постоянным потоком купцов, ямщиков и чиновников.
По данным переписи населения Российской Империи за 1897 год, в Томской губернии 725 людей были заняты в «трактирах, гостиницах, меблированных комнатах и клубах», 1083 — в «питейной торговле», 600 — «в винокурении, пиво- и медоварении».
Необходимость в местах отдыха в городе вызывала и сопутствующие факторы — ежедневно поступали известия о грабежах, разбое, воровстве и драках. Часто в новостях фигурировали и питейные заведения.
В обязанности полицейских входило «наблюдать, чтоб в питейных и трактирных заведениях торговля была производима только до положенного времени, то есть до 11 часов вечера, и чтобы как в этих заведениях, так и в других увеселительных и частных домах не было драки и шуму».
Полицмейстеры были обязаны «пьяных и производящих шум» представлять в полицию. Это не особо помогало — часто полицмейстеры сами находились на постах нетрезвыми, что видно из рапортов.
Белый фрак
Самыми тихими и спокойными заведениями в губернском Томске были рестораны. В городе они располагались при гостиницах и часто перенимали их название — «Сибирское подворье», «Европа», «Россия».
Были и исключения — например, ресторан Хаймовича на берегу Ушайки. Отличался он не только расположением. Там любили сидеть семинаристы, «пить по ночам и безобразничать».
Рестораны от других питейных заведений отличались, в основном, ценой. А еще посетителей здесь обслуживал официант, одетый во фрак, и подавали «изысканные блюда». Одно такое стоило приблизительно 40 копеек, три — рубль. Подавали при ресторанах карасей в сметане, малосольную стерлядь, голубцы, пельмени, различные виды мяса. Из питья — виноградные вина и ликеры. Славился город и пивом — на выбор было множество сортов: «Баварское», «Венское», «Царское», «Козел», «Портер», «Белое», «Зимнее».
Богатые томичи не брезговали и увеселительными садами. Один из таких садов, сад Дистлера, находился рядом с Заистоком, чуть ниже нынешней центральной аптеки. В саду посетителей ждал театр, уютные лавочки… и девушки древней профессии.
Пожалуй, самым богатым садом был «Алтай», который находился за городом, по соседству с пивзаводом Крюгера на Московском тракте. Посетителей сюда ежедневно возили экипажи. В ресторане при саде всегда играл оркестр. Не всегда порядочно вели себя, правда, и богачи — добираясь до дома, они регулярно стреляли в воздух, пугая заисточных жителей. Регулярно в саду для посетителей пускали фейерверки.
Правда, и до этих эдемовых рощ добирались иногда отголоски общей ситуации в Томске: в 1891 году распорядителя сада топором зарубили два солдата, пока он наливал им водку.
Пожалуй, самый популярный ресторан Томска конца XIX века — «Славянский базар». Открыт он был в 1889 году. Именно туда решили отвести Чехова местные чиновники.
Ресторан находился на набережной Томи — место в то время чрезвычайно бойкое, рядом находились рынок и пристань. Особенно ресторан облюбовало томское купечество — здесь заключаются практически все сделки и проходили самые важные деловые встречи.
Несмотря на такой статус, близость к рынку давала о себе знать: в ресторане и вблизи часто случались любопытные происшествия. Драки на входе можно было наблюдать чуть ли не каждый день.
Усугубляло ситуацию и то, что на толкучем базаре в лавках часто играли в азартные игры. В газете «Сибирская жизнь» писали по этому поводу следующее: «На толкучем базаре некоторые торговцы допускают в своих лавках денежные игры в лото и карты, что вызывает скопление народа с неизбежными скандалами драками и прочими безобразиями».
Не только купцы любили «Славянский базар» — рестораном не брезговали и воры, пытаясь сбыть краденое. В газете «Сибирская жизнь» за 1907 год описан любопытный случай: «Иван Прохор Мингалев… доставил в 4 участок 24 декабря пальто на меху с барашковым воротником, заявив, что пальто дали ему 22 декабря неизвестные ему мужчины, прося продать его на толкучем базаре и после этого за пальтом не приходили. Передача пальто совершена была в „Славянском базаре“, что на толкучем рынке».
«Привыкшие к водке, махорке и кражам»
— Там человек разбился, выпал с экипажа, а все трактир Завьялова! Сейчас мы сидельца прищучим!
Аршаулов давно ждал этого. С трактиром Завьялова у него были личные счёты. В молодости в кабаке с него сняли сапоги и китель, а всего-то полез в драку с половым. Больно сиделец грек любил общаться и шушукаться со всяким сбродом.
Караульный и полицмейстер побежали до кабака, а пьяного Осницкого, потерпевшего мещанина, отправили в больницу на карете. Улицы были оживленными. Гуляки удивленно поглядывали на бежавших.
— Его обчистили постоянные клиенты, отказался угостить их, — пояснил караульный. — У него своровали деньги, а он в драку полез. Сломали ему ногу, сняли жилет и сапоги, надели вместо них старые. Его потом с биржевым отправили, но он выпал. Кучер и не заметил.
— Часто этот грек такое выкидывает со своими дружками… Уж я знаю!
За перекрикиванием друг друга добрались до угла Жандармской. На входе толпились посетители кабака. Человек десять окружили пухлого мужчину с пенсне.
— Беги за подмогой. Всех до единого узнаю… Сливки общества собрались!
Сам Аршаулов уверенно направился ко входу, растолкав столпившихся. Жиганы отвлеклись от жертвы.
— Зачем пожаловали? Мы тут общаемся мирно, — толкнули пухлого в бок главный.
— Так. Все зашли быстро вовнутрь и нечего здесь, — потянулся к револьверу Аршаулов.
Жиганы засмеялись, но послушались. Их главарь, цыган со шрамом под глазом, перед дверью смачно плюнул на сапоги полицмейстера.
Пухлый сразу отступил за угол и засеменил в сторону Почтамтской. Один из шайки медленно скрылся из поля зрения и побежал за ним.
В трактире все сразу посмотрели на вошедшую компанию. Повисла тишина, непривычная для таких мест.
— Ну, здравствуй, — с порога окинул взглядом полицмейстера грек и поставил на стол стакан.
Аршаулов приказал сесть всем напротив, попросил сидельца налить водки. Прождав подмогу чуть больше часа, он стал нервно ерзать на стуле, а жиганы уже вовсе не обращали на него внимания и играли в карты.
После пятой стопки у Аршаулова закружилась голова. Глаза уверено слипались. Он понял, что-то неладно. Цыган смотрел на него, отвлекаясь от игры, и скалил золотые передние зубы.
— С вами все в порядке, почтенный? — спросил он у Аршаулова.
В глазах темнело, и полицмейстер рухнул на стол, опрокинув бутылку. Сквозь сон он слышал громкий смех и невнятное бормотание.
Разбудили Аршаулова хлопки по щеке. Придя в себя, он увидел лицо караульного и шесть стоявших с ним полицейских.
— С вами все в порядке?!
— Что? Где это я?
Полицмейстер обвел взглядом место, где оказался. Берег реки и снующие по воде барашки… У него подозрительно болели ноги. Аршаулов посмотрел на ступни — сапог не было. Все было в царапинах и ссадинах. Тело пробирал озноб. Потянувшись в карман за платком, он понял, что кителя тоже нет.
— Что стряслось?!
— Грек сказал, что вы напились и пошли искупнуться. Мы сразу отправились на поиски. В кабаке было пусто. Про Осницкого грек сказал, что ничего не знает, отлучался мол.
— Все в порядке, — пробасил Аршаулов, подошел к реке и окунул в нее голову.
«Я до них все-таки доберусь» — крутилась в голове мысль.
— А вы чего так долго?! — немного пришел в себя полицмейстер.
— Да помните того мужчину в пенсне… Его нашли на улице. Без кошелька и сапог, с ножом в спине…
В трактирах посетителей обслуживали половые в белых рубахах и штанах. Чашку мяса, щи и стакан водки здесь можно было приобрести за 10 копеек. Посетителям предлагали недорогую выпивку — самогон, брагу, дешевые настойки. Подавали к ним отварной картофель, квашенную капусту, соленые огурцы.
Водку до введения метрической системы отпускали бочками, ведрами, четвертями и штофами. Были и более мелкие объемы: полштоф, бутылка, косушка и чарка.
Отпускали в Томске алкоголь и на розлив. Бедным наливали в ведерных лавках, людям богаче — в «ренсковых погребах» — специальных магазинах для продажи алкогольных напитков. Первоначально погреба создавались для отпуска зарубежных вин — само название происходит от рейнских вин. Со временем в них была разрешена продажа портера, пива и меда. Ключевым отличием от ведерных лавок была возможность купить здесь напитки иностранного производства.
Мелкие пивнушки и кабаки располагались, в большинстве своем, на окраине города — в Заисточье (Московский тракт), Болоте (юго-восточный склон Воскресенской горы), Кирпичах (восточный склон Воскресенской горы). Чаще всего названий у забегаловок не было — их обозначали номерами домов. Хотя были и исключения: «Пивная у дяди Саши», «Монополка», «Еврейчик».
Демократичные цены и расположение обуславливали смену контингента. Особенно томские «жиганы» любили трактир «Орел», «Москву» и пивную Бриллиантщикова.
Век «Орла», правда, оказался коротким. Его сиделец — так назывался продавец или приказчик в трактире — был замешан, пожалуй, в самом громком деле Томска конца XIX века. В центре города на Большой улице рядом с «Орлом» были убиты 6 человек. Там находилась маленькая лавочка еврея Кана. Кан, его жена, двое детей и 14-летняя служанка были убиты — дом ограблен. Убийца оторвал левый карман брюк Кана, в котором он всегда носил деньги, сорвал с его пальца кольцо с бриллиантом, вскрыл те ящики комода, где хранились драгоценности.
У подозреваемого ссыльного в коровнике, под кучей навоза, нашли бумажник с векселями на 500 руб. на имя Кана, под кучей сена — узел с 88 золотыми и серебряными вещами.
Причастными к убийству признали неких «Хохла», Майорова и содержателя трактира, который дал наводку. Трактир «Орел» после этого закрыли.
Часто томские полицмейстеры находили в трактирах краденые вещи. Больше всех отличились завсегдатаи кабака на Белозерской — два грузчика украли пудовый колокол, пожертвованный на строительство церкви на станции «Тайга», и успели спрятать его в пивной. В газете «Сибирская жизнь» за 1898 год писали об этом следующее: «Томские кражи всегда отличались, если не своей грандиозностью, то во всяком случае оригинальностью… 13 августа, в 9 часов утра, на станции „Томск“ двумя грузчиками похищен колокол… По горячими следам воры были накрыты в пивной железнодорожным жандармом Колосовым и отправлены под стражу и в той же пивной отыскан и похищенный колокол».
Газеты настоятельно не рекомендовали посещать питейные заведения с кошельком, полным денег, и ассигнациями. Вот, что писали об этом в «Сибирской газете» за 1886 год: «Один из посетителей, при расчете, вынул бумажник, набитый ассигнациями, и потребовал сдачи со сторублевой бумажки. Как только он вышел из сени, его сзади ударил один из развозчиков пива бутылкой, а другой схватил его за руки. Однако посетитель не растерялся вырвался и с криком „караул!“ пустился бежать…».
Посетителей томских кабаков могли оставить не только без денег, но и без одежды. Отличилось в этом плане заведение Завьялова в Слободке. В «Сибирской газете»в 1886 году писали: «Во время попойки началась у них драка, в которой приняли участите постоянные посетители грека, какие-то жиганы, при чем пьяному Осницкому сломали ногу. Тогда сиделец выбросил Осницкого на крыльцо и, сняв с него жилет, картуз и сапоги (взамен которых надел старые) послал сидевшего тут столяра А. Иванова отвезти Осницкого в Юрточную часть. Дорогою, на углу дома Гундобина, Осницкий упал с биржеваго и сильно разбился».
Часто возле кабаков ошивались беспризорники, уже давно привыкшие «к водке, махорке и кражам». Рядом с трактирами и публичными домами дети быстро находили себе более опытных в «ремеслах» наставников.
В газетах писали, что за ситуацией в кабаках не особо следили стражи правопорядка и «на все закрывали глаза». Справедливости ради отметим, что доставалось и им. В «Сибирской газете» описали интересный случай: «30 октября 1883 г. в 10 часов вечера помощник пристава 1, собираясь в объезд по городу, заехал на паре лошадей к себе на квартиру, чтобы переодеться. На улице он оставил с лошадьми кучера, который по приглашению незнакомца зашел в кабак выпить водки. Пока кучер находился в кабаке, другой неизвестный человек сел на лошадей и ускакал. Производя розыск сговорившихся незнакомцев, пристав Николаев в погоню за лошадьми отправил старшего городового».
В 1883 году в «Сибирскую газету» жаловался читатель на посетителей кабака в доме напротив: «Как-то зимой, часов в 12 ночи, я услышал на улице крик и шум… Какой-то господин ругался и с кулаками наступал на обходного. Последний его уговаривал не буянить и идти домой. Скромное замечание вызвало целый поток брани со стороны обывателя, который бросился на обходного и начал его бить кулаками по чему попало… Обходной замахнулся дубиной, но обыватель ее вырвал, и, на моих глазах, всю обломал в щепки об спину обходного».
Несладка была жизнь и самих хозяев кабаков: муж и жена Заиграевы, владельцы мелкого кабака на углу Ничаевской и Солдатской были убиты за то, что перестали поить клиентов в долг в 1880 году. Свято место пусто не бывает — новый хозяин открыл в заведении дом терпимости.
В «Сибирской газете» в 1882 году описали драку между хозяевами трактира и клиентом в Благовещенском переулке: «…поселенец Крифт зашел в питейное заведение, по Благовещенскому переулку, в дом Ромицына, где в то время происходила передача заведения от одного сидельца другому, выпив которую он начал ссору с сидельцом, при чем разбил тарелку и когда оба сидельца стали требовать от него за тарелку деньги или обеспечение, он отозвался неимением денег. Тогда сиделец стал отбирать у него в залог кушак, а он выхватил из-за голенища нож и нанес обоим сидельцам раны, оказавшиеся не опасными, но и Крифт не отделался от них дешево, потому что оба пострадавшие начали его бить и, как говорят, сломали ему руку».
В 1886 году известные за кражи и разбой мещане братья Тюменцевы завели лошадей в трактир на Спасском выезде и стали поить их водкой. На требования сидельца вывести лошадей из трактира, Тюменцевы грозились сжечь заведение.
Пожалуй, вторым по популярности делом после Кана в томских газетах стало убийство семьи Черемных, хозяев харчевни. Убила «еврейка, служившая в доме, вместе с мужем. Всего убийцы нанесли «до 50 ран на обоих», неспешно ограбили дом и сели пить чай.
Доходные места
Торговля крепкими напитками при этом значительно наполняла городскую казну — с 1908 года было постановлено собирать с заведений, торгующих крепкими напитками 26200 руб., а не отпускающих — 6 800. С гостиниц собирали от 1000 до 6000 рублей, с буфетов и трактиров — от 300 до 1000, а с пивных — от 30 до 100 рублей.
Акцизная система в сфере производства и продажи крепких спиртных напитков к концу XIX сменилась полной монополией государства. Заводы оставались по-прежнему в руках частных предпринимателей — спирт, произведенный ими, приобретался государством по «лояльной» цене. Продукция реализовывалась, в основном, через сеть казенных винных лавок.
Винная монополия распространялась в регионах «по мере их подготовленности». «Положение о казенной продаже питей» стало действовать в Томской губернии с 1 июля 1904 года.
В рамках изменений в Тобольске, Тюмени, Ишиме, Кургане, Таре, Омске, Кокчетаве, Томске, Барнауле, Бийске, Каинске, Змеиногорске, Мариинске, Кузнецке и Новониколаевске были построены монопольные склады для спиртосодержащей продукции. Самые большие склады с годовым оборотом в 400 тыс. ведер вина были размещены в Омске и Томске. В остальных складах оборот спиртных напитков составлял от 100 до 300 тыс. ведер.
С Первой мировой войной и мобилизационной «пьяной» кампанией в стране проходили погромы магазинов, присутственных мест и тюрем. В первом акцизном округе Томско-Семипалатинского управления с 22 по 31 июля 1914 г. были разграблены 20 винных лавок, в зоне Томского склада — 17. Убытки составили более 38 000 руб.
Чуть раньше губернию ждали другие изменения. В 1881 году городская дума запретила открывать питейные заведения на набережной Ушайки из-за участившихся падений пьяных в реку. В 1885 году были пересмотрены правила о питейной торговле — уменьшилось число выдаваемых лицензий, и усилился надзор за питейными заведениями.
В «Сибирской газете» по этому поводу писали: «Кабатчики зашевелились и стали изобретать разные фокусы… торговля усиленно производится из складов, из разных кабачков, торгующих без патентов складским вином, что было без сомнения и прежде, но, что теперь представляет, вероятно, больше выгоды. Нам кажется, что успешная борьба с этими злоупотреблениями при настоящих условиях едва ли возможна — за подобные злоупотребления накладываются незначительные штрафы»
У полицмейстеров сидельцам приходилось брать разрешения на любые перестановки в питейных заведениях. Так, в 1899 году П.В. Вытнов, хозяин торгового дома «В. Вытнов с сыном Петром» просил разрешения установить в трактире рояль и бильярдный стол, «отпускать» напитки до 2 часов ночи. Томские полицмейстеры на прошение купца ответили следующее: «просьба… томского купца… не заслуживает уважения ввиду того, что означенный трактир, как удаленный от центра города, посещается преимущественно низшим классом народа и помещается в квартире небольших размеров».
Контролировать питейную торговлю стали и в домах терпимости. В рапорте полицмейстеры писали: «по анонимным доносам проводятся осмотры и выемки пива и разных вин в домах терпимости по Бочановской улице». По замечаниям полиции, это озлобило содержателей домов, «не встречавших ранее препятствий в своих стремлениях под опьянением обирать посетителей».
На попытки регулирования питейных заведений со стороны государство общественность реагировала по-разному. Так, журнал «Вестник Европы» не видел необходимости в регламентации: «В Сибири невозможно отличить деревню с кабаком от деревни без кабака».
Из газет видно, что закрытие кабаков негативно сказывалось и на отдельных уездах: «У нас в Мензурке дохода от питейного было 1600 р. Из них до 500 руб. ушло в уплату податей за неимущих, по 80 к. с души — на волостное содержание, до 200 руб. на училище и больницу».
Большинство граждан, все-таки, реагировало положительно на государственную инициативу, но критиковали исполнения «контроля».
Несмотря на попытки урегулирования питейных заведений, ситуация так и не улучшилась — в 1886 году при осмотре пивных по правую сторону Ушайки в 4 заведениях, осмотренных в этот день, было составлено 5 протоколов: «…везде были нарушения. У одного еврея нашли массу закладных вещей и между прочим орудие (батик, на утонченном конце которого прикреплена на ремне гирька)». Такое орудие использовали в основном грабители на повозках-кошевках, которых называли «кошевниками», чтобы глушить людей.
Особое внимание полицейские обратили на уже известного нам «грека» в Слободке и еврея Янкеля: «производится торговля водкой, собираются разные жиганы, принимаются закладные и краденые вещи и т.п.; местом склада вещей служит, как уверяют, амбар, а водка и еще кое-что держится, будто-бы, в потайниках, сделанных в стене».
Временно после проверок заведения приводили в порядок, но, как показала практика, ненадолго. В «Сибирской газете» за 1887 год описывали это явление: «Переполох, поднятый в ноябре и в декабре во время разъезда г.г. Некрасова и Ильина по питейным заведениям и притоном, мало-помалу улегся и все опять вошло в обычную колею. Убытки, произведенные во время этого смятения, теперь наверстываются и потому, как нам передают, в питейных заведениях производится усиленная картежная игра, принимаются заклады и совершаются всяческие злоупотребления. Патенты и приказчичьи свидетельства снова выправлены на подставных лиц. Мы уже сообщали о нескольких случаях возобновившихся злоупотреблений; теперь нам передают еще об одном случае. В кабаке Вытнова, в Слободке, у сидельца еврея Уздина найдены акцизными чиновниками вещи, принятые в заклад; между вещами находятся краденные».
В начале XX века в Российской империи стали появляться первые общества по борьбе с пьянством. Томичи, что неудивительно, также активно в нее включались. В «Трудах Первого Всероссийского съезда по борьбе с пьянством» в 1910 году отметили: «Из Томской губ.сообщают о 2-х Обществах. Одно из них, — гор. Томске, — имеет 2 чайных и ведет религиозно-нравственные чтения. Другое, в Бийском уезде, организовало помощь нуждающимся трезвенникам». От Томска на съезде присутствовали доктора Протасов и Карелин.
В «Отчете о деятельности Общества Трезвости при градо-Томской Сретенской церкви» за 1911 годписали следующее: «Всего народных чтений в течение отчетного года было 18 и на них прочитано 65 статей религиознонравственного исторического бытового и научного содержания, в том числе 18 специальных повопросами народной трезвости. Слушателей на 18 чтениях было свыше 8 650 человек».
Водкой спиртом торговали
Кабаки пооткрывали
Вдруг явился коумерклет
Государственный совет
Воспретил винокуренье
Всем жидам без исключенья
Но хитры израильтяне
Записались в лютеране.
***
Гришка Фуксман окрестился
И на Аннушке женился.
Запрещенье — не беда,
Мы по-прежнему жида
В кабачках всегда встречаем
И себя лишь утешаем,
Что евреи не торгуют,
Что в акцизах не плутуют.
— Эдак он про Фуксмана*, — хмыкнул полицмейстер.
Поразмыслив о нелегкой судьбе российских поэтов, покрутил сборник, шлепнул его на стол, прочитал название «Томск», открыл и стал листать пожелтевшие страницы. Устав, походил из угла в угол, сел, закурил и медленно погрузился в сон.
Снилось полицмейстеру, как к ним в участок пришел еврей, жаловаться на оскорбительные стихи. Был он у Фуксмана конюхом.
Он сказал, что знает, кому принадлежит наделавшая шум поэма «Томск», за автором которой гонялся в городе всякий еврей и чиновник.
— Это Булыгин, бывший студент училища, — рассказал он полицмейстеру Некрасову.
Полицмейстер с поповской бородкой был верным слугой Его Величества, помнил смутные 60-е, когда даже самые зарвавшиеся революционеры не могли себе такого позволить.
В школьные годы над ним насмехался такой же выскочка, придумав Некрасову смешное прозвище и декламировавший стихи с его участием перед классом. То ли из-за безукоризненной верности, то ли из-за личной травмы, Некрасов сразу решил действовать, погладив для приличия усы перед стоявшим конюхом и откашлявшись.
— Быстро навести справки об этом Булыгине, — вызвал он в кабинет усатого не по годам полицейского.
— Так точно!
К обеду тот поехал в реальное училище, пообщаться с бывшими преподавателями поэта. Приехал полицейский в участок только к вечеру.
— Булыгина выгнали из-за сатир на учителей. Все, как один, отмечали его ужасное поведение и своеволие, — отчитался Аршаулов.
Некрасов поручил найти поэта. Эмоции переполняли его как никогда раньше. Полицмейстер вспомнил роковое лето, когда подлец высмеял увлечение букашками перед любимой Наташей. В тот день он пытался написать что-нибудь про него, но не смог подобрать слов. Перо безвольно царапало бумагу, так и не погрузившись ни разу в чернила.
Аршаулов случайно нашел Булыгина в трактире в Слободке ближе к ночи. Тот пил разбавленное водой пиво, опершись локтями на стол.
— Пройдемте со мной в полицейский участок, — отчеканил Аршаулов, отметив про себя ужасное физическое состояние поэта, желтизну лица и горб.
— В чем провинился? — безучастно спросил Булыгин.
— Так это вы «Томск» написали? — переходя от грубости к заискиванию, спросил полицейский, который, как нам известно, сам не брезговал литературными грехами.
— Все, ясно… Да, пойдемте. А кто пожаловался, можно узнать?
— Фуксмана конюх…
— Не стоило с ним пить… Думал еще, чего угостить решил… А можно поинтересоваться, что теперь будет?
— Да прочтут нравоучения и отпустят! Думаю, ничего страшного. У нас вчера карманник всего несколькими ударами отделался. Слабину начальник дает!
В участке Аршаулов застал Некрасова в плохом расположении духа — тот много курил и кружил по кабинету. Колорит обстановке добавлял дрожащий свет свечей.
— Привел Булыгина, — отрапортовал Аршаулов.
— Так что стоишь?! — заорал полицмейстер и кинул хлыст ему в ноги.
Аршаулов удивился и спросил: «А хлыст зачем?»
— Плетьми его и отпускай — больше не будет ни поэм, ни стихов… Покой будет в городе! На пятую точку больше не сядет у нас…
Аршаулов застыл на несколько секунд, поднял хлыст и вышел за дверь. Булыгин вопросительно смотрел на полицейского. Взгляд был очень печальный и мутный, словно сквозь дымку.
Аршаулов выронил хлыст. Взгляд поэта упал за ним. Не дождавшись, пока Булыгин поднимет глаз, полицейский направился в сторону выхода…
В трактире Завьялова в тот день Аршаулов подрался с молодым цыганом, бегал со шваброй за половым, но был отрезвлен парой затрещин.
Пот катился градом со лба полицмейстера и падал на стол. В дверь громко стучали. Аршаулов проснулся. В глаза ему сразу бросился сборник. «Н-да… Тогда я решил прозу писать. Стихи из меня выбили…», — подумал он, пряча бумаги в стол.
* Фуксман — томский купец, владевший винокуренным заводом, золотыми приисками, мельницей и конным заводом.
Подкасты на ТО
Тайная жизнь города
Выпуск 1. История проституции в дореволюционном Томске
Список источников:
- А. Н. Жеравина «Томск второй половины XIX — начала XX в. (по материалам дореволюционной печати)
- «Отчет о деятельности Общества трезвости при градо-Томской Сертенской церкви за 1911 год»
- «Сибирская газета» (XIX — начало XX в.)
- «Сибирская жизнь» (XIX — начало XX в.)
- «Труды первого Всероссийского общества по борьбе с пьянством» (1910 год)
- «Вестник Европы»
- «Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г.»
- Лясоцкий И. Е. «Прошлое Томска»
- Андреева Е. А. «Ментальность городского населения Западной Сибири в конце XIX–начале XX в.»
- Матющенко О. И. «Пьянство как социальная проблема прошлого, настоящего и будущего»
- Бурматов Г. И. «Что бывало в Томске?»
- «Сквозь века на страже порядка (Из истории органов внутренних дел Томской области (конец XVIII в. — начало XX в.)»
- А. П. Чехов «Из Сибири»
- А. Г. Быкова «Образ жизни и потребление алкогольных напитков населением Российской империи во второй половине XIX–начале XX в.в.»
- «Сибирская старина» № 23, 2005 год
Над спецпроектом работали
Текст: Александр Мазуров
Редакторы: Катерина Кайгородова, Елена Фаткулина
Иллюстрации: Алина Малютена, Анастасия Кураленко