Елена Ковальская: «Только в театре у людей возникает «чувство локтя»

АВТОР

Мария Симонова

Елена Ковальская — арт-директор Центра имени Вс. Мейерхольда, театральный критик. В течение 13 лет она была обозревателем журнала «Афиша», сегодня Ковальская — один из экспертов национальной премии «Золотая Маска».

Именно в этом качестве она побывала в Томске, посмотрела «Сказку о рыбаке и рыбке» и «Последнее шоу» в «Скоморохе», «Дубровского» в ТЮЗе.

Как выглядят томские театры со стороны, есть ли примеры счастливой театральной жизни в Сибири, и какое время переживает критика в России — эти и другие важные вопросы мы успели обсудить с Еленой, недавно впервые посетившей наш город.

— Елена, какой момент переживает сегодня театральная критика?

— Критики в том значении, которое ей придавалось в 50-х-60-х годах, уже не существует. Тогда у нас была невиданная ситуация: огромная театральная индустрия, армия критиков, которые писали для широкой публики, знали своего адресата — читателя, и при этом находились еще и внутри театрального процесса: ездили по поручению Союза театральных деятелей по стране, обсуждали спектакли с труппой. Словом, критики были посредниками между театром и обществом.

Сейчас ситуация совершенно иная. СТД редко отправляет театральных критиков в регионы, а театры не всегда находят средства, чтобы их приглашать. Количество СМИ и культурной прессы значительно сократилось. Критики плохо знают театры страны, а театры не получают полноценной обратной связи от профессиональной критики. На днях в Центре имени Мейерхольда, где я работаю арт-директором, собралась недавно возникшая Ассоциация театральных критиков. Говорили о том, каков сегодня театр в регионах. Алена Карась, в этом году руководитель экспертного совета национальной премии «Золотая маска», рассказывала о своих поездках по стране, о тенденциях. Потом, когда мы решали, что обсуждать на следующих встречах, первым встал вопрос: куда критику писать о своих впечатлениях?

— Вы 13 лет были обозревателем городского театрального журнала «Афиша»…

— Да, и смотрела четыре-пять спектаклей в неделю. В какой-то момент в нашем городском журнале появился сайт с опцией «Пользовательские рецензии». У каждого спектакля, события, книжки была рецензия обозревателя и рецензии пользователей. И однажды я обнаружила, что самый примитивный отзыв пользователя получает больше лайков, чем я. Оказывается, в море театров и информации о них зритель дороже ценит не нюансы, а ясную навигацию. Эта новость очень меня отрезвила. Мне и прежде больше нравилось делать театр, чем писать о нем, так что я стала искать применения в театре. Работая в «Афише», я параллельно семь лет была арт-директором фестиваля молодой драматургии «Любимовка». Это уникальное явление в культуре — коллективный проект поддержки опытными драматургами молодых и неопытных. Мы собирали новые пьесы по всей стране и выбирали лучшие. Потом режиссеры ставили читки с актерами, и этот фестиваль читок четверть века, из года в год был главным событием сентября в Москве. Зарплату там получали только администратор и уборщица, остальные работали за интерес. «Любимовка» наработала огромный опыт самоорганизации. Это уникальная модель общественного института, ячейки гражданского сообщества, осуществившей себя через культуру.

«Любимовка» продолжается и сейчас, более того, переживает новый взлет при новых руководителях. Но к чему я говорю о ней? Для меня «Любимовка» была примером такого явления, которое существует, поскольку не может не существовать. Интересно находить такие явления, поддерживать их и быть причастными к ним — вещам, без которых никак.

— И вы решили уйти из театральной критики?

— Да, в 2012 году я ушла из «Афиши». В Москве тогда был период прекрасной свободы, новая культурная власть и молодой прогрессивный министр Капков, у которого была идея привести в театр новое поколение людей. Мы с Виктором Рыжаковым предложили ему идею «Школы театрального лидера» по подготовке молодежи к работе в государственном театре. Условно говоря, людей из «Любимовки» и других негосударственных инициатив имело смысл привести туда, поскольку государственный театр — это общественный ресурс. Он должен быть доступен молодым специалистам, у которых нет опыта, наряду с немолодыми, и служить всем, не только поколению 60-летних людей, как это у нас происходит. Мы тогда организовали в Центре имени Мейерхольда с его новым руководителем Виктором Рыжаковым такой проект. Один из выпускников ШТЛ — Владимир Казаченко, директор Томского ТЮЗа. Другой выпускник ШТЛ, Надежда Конорева, спродюсировала в «Скоморохе» «Последнее шоу супергероев».

За три года ШТЛ выпустила 120 лидеров, сейчас они работают по всей стране. Минувшим летом мы перевели ШТЛ в режим летней школы, куда руководители государственных и негосударственных театров приезжают десять дней заниматься стратегическим планированием своей организации.

Когда я езжу по регионам как эксперт «Золотой маски», я всюду наблюдаю, как прорастают идеи школы. Поскольку в ШТЛ никто никого не агитирует, люди сами сговариваются об идеалах — о том, каким они хотят видеть театр. Сегодня я вижу, как усилиями наших выпускников российский театр становится социально ответственным, учится служить людям, своей публике, отвечать ее запросам, становится местом коммуникации художника с людьми. Когда я только пришла в театр, была такая установка: на сцене священнослужители, великие люди, а публика — дура. Театр и передовой ее отряд, критика, должны воспитывать публику, поднимать до своего уровня. Сегодня, когда я работаю в ЦИМе, где мы с публикой общаемся напрямую, я вижу: публика вовсе не дура. Она нуждается в диалоге с нами, а не в поучении. Да и мы не такие уж небожители. Люди, которые приходят в зал, зачастую лучше нас образованы. Они читают книги, ходят на выставки, смотрят кино. Театр для них — это часть культуры, а для нас, кто в нем служит, весь мир — театр и наоборот.

Словом, сегодня коммуникацию с публикой театр может (и должен, наверное) вести напрямую, не дожидаясь посредничества критиков и СМИ. А общаться с публикой очень полезно. В очередной раз я убедилась в этом, наблюдая в «Скоморохе» обсуждение после необычного спектакля «Последнее шоу супергероев». Это спектакль, в котором на сцене обычные артисты и артисты с особенностями здоровья, в зале так же собрались обычные люди и люди особые, да и тема была — насколько хороша норма, если речь идет о людях и их особенностях? Должны ли люди быть под одну гребенку? На обсуждении артисты говорили, что ими движет, когда они выходят на сцену в спектакле про особых людей. Зрители говорили о своем отношении к особым людям и норме. И вместе они сформулировали, какими они хотят видеть мир. Они хотят видеть его сложным и многообразным. Я была под большим впечатлением от этой встречи!

— А что делать, если публика в театр не идет? К примеру, в театре долгие годы были несовременные спектакли, нечего было обсуждать, многие стали обходить его стороной, и когда появились режиссеры, которые работают иначе, то директора говорят, что не продают эти спектакли…

— Вы о Томской драме и ситуации с Александром Огаревым? Я была в изумлении, когда узнала, что дирекция выразила ему недоверие, и он уехал. Мы с коллегами недавно смотрели на видео поставленные Огаревым томские спектакли «Амели» и «Председатели земного шара». Все были под большим впечатлением. И очень разочаровались, узнав, что Огарев покинул город. Это потеря для города и для театра страны. Когда директор говорит, что спектакль Огарева не продается, он лукавит. Билеты не продаются, их продают. Нужно учиться маркетингу, сводить между собой потенциальную аудиторию и театр, который будет ей интересен, это не бином Ньютона. Думаю, дирекция спасовала перед новой и интересной задачей. Строительство театра, репертуара, создание лояльной аудитории — работа на несколько лет, у кого-то на это уходят три года, у большинства — пять-шесть. Огарев был готов положить на строительство театра кусок жизни, но ему не дали такой возможности. Ну и скажу банальность: дирекция должна быть с худруком на одной волне. Они вместе, еще на берегу, должны выработать миссию театра и программу, только потом можно отправляться в совместное плавание. Если театр не сговорился о том, куда, зачем и с кем он идет, то в какой-то момент начинаются проблемы, а вслед за ними — разговоры про непроданные билеты и таинственные сборы труппы за спиной у режиссера.

— Можете ли вы привести пример сибирского театра, который расцвел в результате такой долгой и постоянной работы?

— Их много. Расскажу про Красноярский ТЮЗ. Он расположен в неблагополучном районе, носит непопулярное название ТЮЗ и в последние годы не обладал привлекательностью для молодежи. Два человека, режиссер Роман Феодори и художник Даниил Ахмедов, посвятили ему пять лет жизни, будучи режиссерами нарасхват. Они ставят в Театре наций и в МХТ, в главных театрах страны, но главной своей работой видят не личную карьеру, а строительство театра. Их первым проектом был документальный проект «Подросток с правого берега», для него они сделали сотни интервью с подростками этого района и познакомились с теми, для кого собирались работать. Спектакль по мотивам этих интервью получился вовсе не про то, каким мир должен быть, а про то, каким он является, про жизнь реального современного подростка. У вербатима был лозунг «Этот театр про тебя». Дальше ТЮЗ социальными и художественными проектами продолжал создавать у людей ощущение, что это театр для них. И помимо вещей эстетских, таких, как «Алиса» и «Биндюжник и король», в ТЮЗе происходит много социальных вещей.

Именно в Красноярске я впервые пережила то чувство, которое испытала в Томске на спектакле «Последнее шоу.». Здесь, в Томске я видела на сцене ребят из театра «Индиго» и артистов театра «Скоморох», которые работали вместе. Могу себе представить, как сложно было соединить эти две труппы. Слабослышащие артисты сложно идут на контакт, а в этой работе они совместно занимались творчеством, не было соревнований, было сотворчество. И в зале собрались ребята с ограниченными физическими возможностями, и обычные зрители, нигде больше их не встретишь вместе. Вольтер говорил: «Нация собирается только в партере». Именно это произошло в маленьком зале «Скомороха». Именно это было в Красноярске на «ПравоПисании». Тогда детей с инвалидностью, сирот, обычных школьников и гимназистов, то есть, тех, кому повезло и тех, кому нет, собрали в одну группу, и они писали пьесы под руководством драматурга Вячеслава Дурненкова. Потом эти пьесы были поставлены на сцене по-настоящему, абсолютно всерьез, как Шекспир Алексеем Крикливым и Романом Феодори. Получился 4-х часовой спектакль с двумя антрактами, коллекция одноактных пьес, написанных детьми. На премьеру собрались детский дом, общество инвалидов, законодательное собрание, обычные зрители, критики из Москвы. И я думала: мы никогда бы не встретились. Спектакль — наилучший повод к настоящей встрече. В кино мы ходим, не снимая курток, с попкорном, мы не видим друг друга. В театре мы встречаемся с другими людьми, спектакль — повод к этой встрече.

Красноярский ТЮЗ так и видит свою работу: он организовывает встречу людей с людьми по важному поводу. Этот театр делают трое — режиссер, художник и директор Наталья Кочорашвили. Они договорились о ценностях и служат не друг другу, а идее своего театра. Они строят репертуар и проводят еженедельную лабораторию, а в минувшем сентябре впервые провели городской, междисциплинарный фестиваль искусства для детей и назвали его «Язык мира». Культура — язык, на котором разговаривают между собой люди и народы, таков его смысл.

— А что с аудиторией в Москве?

— В Москве живет десятая часть населения России и море театров. С одной стороны, достаточно людей, чтобы не пустовал ни один театр. С другой стороны, людям сложно ориентироваться в различных театрах, а театру непросто находить своего собственного зрителя. Скажу, как это делаем мы в Центре Мейерхольда. ЦИМ — площадка современного и экспериментального театра. У нас нет главного режиссера с именем, нет актеров-звезд, а это те, на кого люди охотно идут в театр. У нас молодые режиссеры ставят спектакли, невозможные на любой другой сцене. Мы даем им право на ошибку, так что раз на раз не приходится: часть спектаклей у нас — хиты у молодой взыскательной публики, часть — странные, необычные вещи, которые зрителю приходится объяснять. А первым делом нужно собрать на такие спектакли зрителей, интересующихся всем необычным, поисковым, рискованным. Мы работаем на создание лояльной аудитории (группы людей, которые ходят к нам чаще раза в год). Спорные спектакли и премьеры мы обсуждаем с публикой. Так, разговаривая со зрителями, мы лучше их узнали. И обнаружили, что они хотят заниматься творчеством. Тогда мы предложили им заниматься тем же, чем занимаемся сами — писать пьесы, выступать на сцене, танцевать современный танец, снимать видео про театр и писать рецензии. Так появилась программа Кружки. Известный драматург Саша Денисова, чьи спектакли идут в МХТ и у нас, учит зрителей писать пьесы, а потом мы показываем эти пьесы на нашей сцене. Я веду кружок критики, зрители пишут рецензии на спектакли ЦИМа и вывешивают их в сетях — становясь, таким образом, амбассадорами, послами нашего театра, они не только рассказывают о наших спектаклях — они еще и транслируют наши ценности.

— О чем вы рассказываете на занятиях своего кружка?

— Не нужно объяснять читателю, хорош или плох спектакль, стоит на него идти или нет: нужно описать спектакль так, чтобы зритель сам решил — надо ли ему это. Нужно рассказать, кто эти люди — создатели спектакля, попробовать понять, что ими двигало, что из этого вышло, а в конце встроить спектакль в контекст — будь то культурный ландшафт города, страны, творчество конкретного режиссера или путь конкретного театра. Важно помнить, что театр — это очень многоуровневое искусство, им занимается большая группа людей, и помимо артистов это монтировщики и даже капельдинеры, которые встречают зрителей на входе. Поэтому за собственным впечатлением (которое могли испортить официант в театральном кафе или гардеробщик) важно увидеть замысел художника. Хорошо бы знать, как устроен театр, как он бытует. Еще хорошо бы критикам писать о том, что им пришлось по душе, а не о том, что категорически не понравилось. Когда я читаю статью на три тысячи знаков о том, что ужасна была вчерашняя премьера, я не понимаю, зачем я трачу на это время, а газета — полосы. Критики не санитары леса, чтобы охотиться на слабых или раненых. Они скорее лоцманы.

— А если, допустим, в городе всего два-три театра, и для всех них сейчас не лучшие времена?

— Писать кратко, наверное. Я плохой учитель для региональных СМИ. В Москве постоянно приходится выбирать, и кто-то выбирает ругаться, кто-то — писать о стоящем. Что делать критику в городе, где мало изданий? Думаю, приходить в театр и вести кружок критики. Есть и другие жанры театральные, например, репортаж. Это еще и отличный повод изучить театр изнутри, увидеть, «из какого сора растут цветы».

— Делите ли вы театр на столичный и региональный, есть ли принципиальная разница?

— Есть. В Москве 88 государственных театров, а в Томске — три. В столице возможен авторский театр, театр одного направления, театр для узкой группы ценителей. Томский театр адресуется ко всем и должен предлагать своему зрителю широкий спектр — традиционный и современный, комедию и драму, классику и новую пьесу. Это можно воспринимать как ограничение, а можно как преимущество. В Томске театр может — и должен — быть форумом, местом, где собираются все социальные группы испытать чувств локтя. В Москве слишком много людей и театров, чтобы зритель хотя бы в одном из них мог испытать то, про что говорил Вольтер: «Нация собирается только в театре». Это вдохновляющее впечатление я получаю в региональных театрах, и почти никогда — в Москве. Там полыхают пожары амбиций: кого-то они закаляют, но многие таланты сгорают. Репутации, создающиеся в регионах, более увесистые, обоснованные, что ли. Поскольку в регионах режиссеры имеют возможность не только ставить спектакли, но заниматься строительством театра, воспитанием труппы, созданием репертуара, развитием публики.

— Как выглядит Томск на расстоянии, для московских театральных экспертов?

— До минувшего сентября, когда отсюда уехал Александр Огарев, Томск виделся театральным городом, за которым интересно следить. Томск часто дает повод для новостей: то в ТЮЗе выпустят новую пьесу, то «Дубровского» сыграют на поворотном круге, у зрителя под самым носом, то говорят, что известный кукольник Иванников приехал ставить в «Скоморох» — глядишь, он и осел тут. Было интересно было наблюдать, как воплощает своей искусный, фантазийный, утонченный театр Огарев. Я завидовала тем критикам, у которых была возможность ездить сюда. Благодаря «Маске» и я у вас побывала, чему очень рада.

Фото: Вероника Белецкая