Владимир Познер, интервью со зрителями: О политике, телевидении, журналистике и космополитизме

В марте этого года классик российского телевидения встретился со зрителями и прессой в Новосибирске. За день, который Владимир Владимирович П. провел в столице Сибири, он успел провести четыре таких встречи.

Обозреватель "Томского Обзора" Евгения Швецова записала наиболее интересные вопросы и ответы, накопившиеся в течение этих встреч.

- Вопрос как к телеакадемику. Много звучит критики в адрес российского ТВ, но никто при этом не выступает за цензуру. Идет ли где-то серьезный разговор о будущем ТВ, и можете ли вы как-то повлиять на это?

- Не стоит педалировать мое членство в Академии. Это профессиональное сообщество, которое выделяет каждый год лучших профессионалов и все. Я лично не могу повлиять на ситуацию. Но я бы был осторожен, когда дается подобная характеристика.

На российском ТВ, как я могу судить, порнографии нет. Или мы по-разному понимаем это слово. Это вещь определенная, не двусмысленная, если хотите - могу нарисовать. И давайте не путать с эротикой, против которой я ничего не имею.

С другой стороны, не надо, чтобы ваш ребенок, которому 8 или 9 лет, это смотрел. Если такое происходит, это ваши проблемы, потому что ТВ эту эротику не показывает раньше 22 или 23 часов. Надо, конечно, во многих программах ставить условные знаки - "здесь есть насилие", это лучше для детей не старше определенного возраста, чтобы сами родители могли программировать ТВ. Но это не то, о чем вы говорите, так?

- Да.

- Так вот. В мире есть коммерческое ТВ, и есть общественное. И у нас, в нашей стране, только коммерческое ТВ. Другого нет. Оно существует за счет рекламы целиком. Сколько стоит реклама? Она оценивается от количества зрителей, т.е. так называемый рейтинг, который важнее всего остального. Вот если "Познер" смотрит 30 млн. чел, то размещение рекламы стоит столько-то, а если 3 млн. - то реклама совсем другая.

Поэтому коммерческое ТВ стремится к поиску максимально просматриваемого материала, а это, я очень обобщаю, - голые задницы. Люди это смотря, это доказано. Потому что когда люди не смотрят это и переключают, то программа снимается с эфира, т.к. не приносит ничего.

Как с этим бороться? Я - акционер, у меня есть акции Первого канала. И мне говорят: "Мы можем показать сериал по этой книге, а можем показать сериал по книге "Эротика такая-то", там, конечно, будет больше зрителей, но это более такая.." Я: "Одну минуточку, деньги что принесет?" Мне: "Конечно, вот это". "Тогда будьте любезны". Я, как акционер, хочу получить максимальное количество денег, и меня нельзя за это судить. Я вложил в это дело, как в бизнес, а не как в моральное что-то.

Что можно делать? Есть только один способ. Населению, благодаря образованию, родителям менять свои вкусы. Либо создавать Общественное ТВ (далее ОТВ – прим.ред.), которое не зависит ни от власти, ни от рекламодателей. Оно направлено на просвещение, но сделано так, что люди смотрят. И когда Константин Львович (Эрнст – прим.ред.) говорит, что не будут люди смотреть это, не будут рекламодатели под это давать деньги - он прав, хотя это печально. Всё сколько-нибудь стоящее показывается около 12 часов ночи, когда телевизор смотрит думающая аудитория, но она вот такусенькая.

- Как вы относитесь к идее создания ОТВ?

- Это ТВ отличается двумя принципиальными вещами: оно не зависит от власти и от рекламы, и не является частным. Самая известная форма - BBC в Англии. ОТВ существует в 50 странах. В Европе только 2 страны, у которых этого нет: РФ и Белоруссия, с чем я вас поздравляю.

В целом к этой идее я отношусь позитивно. В 2005 году меня принял в Кремле Путин, с которым я о ней говорил. Он меня выслушал, говорит, что это замечательная вещь, но кто ее будет финансировать? В Англии человек платит за каждый телевизор, который у него есть. У нас люди так не смогут. Я ему говорю: "Знаете канадское ОТВ, там целиком платит бюджет. Законом установлен процент, который из бюджета идет на содержание ОТВ. Закон гласит, что нельзя уменьшить этот процент". На что Путин мне сказал, что это очень наивно. И дал понять, что процента не будет.

Через пару лет опять пытались сделать ОТВ, федеральное агентство по массовым коммуникациям ответило, что это хорошая вещь, но не время.

Теперь Медведев сказал, что надо создать ОТВ. Были собраны 2 группы, чтоб разработать его принципы и проект закона о создании ОТВ. Одна группа работала при Кремле, другая - при Совете при Президенте по гражданскому обществу и правам человека, я был во второй группе.

К 1 марта обе группы положили Медведеву на стол свои предложения, он с ними ознакомился и попросил, чтоб мы еще месяц разрабатывали это дело. Мы это делаем, но я отношусь ко всему скептически, т.к. ТВ, независящее от власти - это другая политика, и я не очень понимаю, как может быть островок с одной политикой в океане другой.

- Даты нет?

- Какая там дата, о чем вы…

- Как вы относитесь к передаче "Дом-2" и одной из ее ведущих - Собчак?

- Как я отношусь? Я думаю, что если выразить одним словом, то я отношусь к этому безразлично. Да-да-да. Если мне не нравится, я не смотрю. А за своими детьми я слежу, так как я - папа. Когда мне говорят: "Нам некогда", я отвечаю - "Не надо рожать". Если вам некогда заниматься своими детьми, то не надо рожать.

Да, есть программы, которые до определенного возраста не надо смотреть, и я об этом позабочусь. Среди людей в этих программах есть талантливые люди. Собчак - талантлива. Да-да, она талантлива, она может вам не нравиться, но надо уметь отстроиться от своих предпочтений и оценить человека. Ведь недаром она так популярна, и она умеет это делать. И дело тут не в деньгах.

- А вашу программу вы рекомендовали бы смотреть детям?

- По крайней мере, ничего плохого с ними не произойдет. Я чужд кокетству, но эта программа требует определенного уровня от зрителя, он должен быть думающим и сопереживающим. Это все-таки не "развлекуха". Думаю, что можно рекомендовать ее детям лет с 3-х. Будут очень хорошо спать.

- Кто подбирает темы для беседы в Вашей программе, Вы или канал? И как приглашаете к себе собеседников?

- Программу "Познер" покупает Первый канал, я на нем не работаю. Следовательно, мы с товарищами, с которыми делаем эту программу, и определяем, кого приглашать. От этого зависит то, о чем мы говорим.

Покупающий эту программу Константин Эрнст берет не кота в мешке, и он имеет право знать, кого я буду приглашать. И он может сказать: "А вам не кажется, что это будет скучно?" И я могу сказать: "Нет". Но также он может сказать: "Нет, этого нельзя, потому что потому". И я понимаю, что это значит...

С самого начала мы с Эрнстом договорились, кого я не могу приглашать. Нет списка такого, но все всё понимают. Мы договорились с условием не увеличивать этот список.

- А тех людей, которых вам нельзя пригласить, вам было бы интересно проинтервьюировать?

- Какой принцип приглашения человека в программу для меня - этот человек интересен публике? Он играет какую-то роль в России? Если нет, то я его не приглашаю. Я говорю о людях, которые, на мой взгляд, интересны. Более того, я считаю, что моя публика имеет право знать, что говорят люди, так или иначе играющие роль в обществе. Они должны услышать этого человека, увидеть и сделать выводы. Это моя профессия. И то, что я кого-то не могу пригласить - мне это мешает, но я надеюсь, что это может измениться.

- Владимир Владимирович, если вам так близки Франция и Америка, почему вы работаете именно в России?

- Хороший вопрос. Я работаю в России по нескольким причинам.

Когда отец нас сюда привез, мы здесь никогда не были, в отличие от него Он считал, что Советский Союз - это общество, о котором мы мечтали, отказался стать гражданином Франции, и при первой возможности приехал сюда и получил советский паспорт. Мы здесь никогда не были, а потом я стал невыездным, я не мог уехать, как и многие.

А когда стал выездным при Горбачеве, то уехал в Америку работать и работал с Донахью почти 7 лет на американском ТВ. И я, возможно, не вернулся бы, но так случилось, что нашу программу закрыли по политическим мотивам. И меня больше не работу не брали по разным причинам, главная из которых - мое советское прошлое.

А в России меня брали, и я вернулся. Кроме того, у меня такое ощущение, что то, что я могу делать в России, как журналист, я не могу делать ни во Франции, ни в Америке. Возраст уже не тот. Здесь меня знают, а там начать заново - это невозможно. Поэтому я здесь.

Но я могу в любой момент уехать. Если мне предложат работу, то я "сделаю ручкой", и не по политическим мотивам.

Это такой вопрос: где ты больше всего чувствуешь, что ты дома? Для меня это все же Франция и Париж. Это не плохо и не хорошо, это так

- А как дела у Фила Донахью сейчас?

- Его программу закрыли, когда началась вторая война в Ираке при младшем Буше, и он начал резко критиковать политику США. Он уже не работает. Фил Донахью - мой близкий друг. Не все из вас видели наши телемосты, которые были началом гласности и поразили население Советского Союза, как гром. После них мы познакомились лично и стали друзьями. Новый год мы всегда встречаем вместе, уже много лет. И все у него в порядке.

- Может, вы поделитесь, как, будучи в оппозиции, работать на "Первом канале"?

- Я никогда не был диссидентом - в смысле, инакомыслящим по отношению к власти. Но я могу не согласиться. Считаю, что мои политические пристрастия - а они есть - не имеют права появляться в эфире. Это не моя работа, моя работа журналиста - сделать максимум, чтобы зритель понимал, с кем он имеет дело, и что происходит вокруг. Я не разделяю манеру поведения Владимира Соловьева или Максима Шевченко. Нет повода закрыть мою программу - у меня нет задачи "мочить" власть, но если мне что-то кажется неправильным, то я это скажу. У меня нет политических амбиций, я не собираюсь в Думу. И поэтому можно на "Первом канале" так работать. Тем более что Эрнст, надо отдать ему должное, в какой-то степени является моей "крышей", в том смысле, что ему звонят, когда кто-то не доволен, а не мне.

- Вам не нравится Максим Шевченко?

- Я не сказал, что не нравится. У нас с ним разные взгляды.

- А с кем у вас похожие взгляды?

- Довольно похожие у нас с Венедиктовым. Но именно с ним, а не с остальными с "Эхо Москвы". И, конечно, он блистательно делает то, что делает. На ТВ я затрудняюсь определить. У нас схожа с Парфеновым журналистика. Правда, у нас с ним спор в отношении формы и содержания. Он говорит, что все уже давно сказано, ничего нового мы не скажем, поэтому важна форма. И он блистательно это делает. Я говорю, что для меня важнее не как, а что. И в этом смысле, мы оба правы.

- Если не секрет, за кого вы голосовали 4 марта?

- Я никогда и никому не говорю, за кого я голосую, потому что считаю, что это может повлиять на мнение других людей.

- Тогда как вы оцениваете политическую ситуацию в стране, включая и то, как голосовали россияне за рубежом, считаете ли прошедшие президентские выборы легитимными?

- Как голосовали россияне, уехавшие в разные страны, любопытно, но никак не является ключевым вопросом. Их много абсолютно, но они совершенно не влияют на Россию. Это надо понимать. Многие из них голосовали за Прохорова, и это не было протестным голосованием, просто он привлекателен для них по разным причинам. И не потому, что он богат, это мало их волнует.

Что касается выборов. Из них вытекает очевидная вещь: большинство граждан России поддерживает Путина. Это бесспорно, сколько бы не говорили: вот, нечестно и т.д. Да, некоторая нечестность была. Нечестно, что кандидаты не имели равный доступ к ТВ, что Путин не участвовал в дебатах. Нечестно, что ряд партий не могли регистрироваться. Нечестно. Но очевидно, что пока большинство населения поддерживает Путина. И есть причины.

А причина такова, и это статистический факт: никогда в России, в общем и целом, не жили так хорошо, как сейчас. Не по сравнению со Швейцарией или Голландией, но по сравнению с Россией. Столько денег, автомобилей, товаров не было. Это факт. Главная поддержка Путина – это люди старше 55 лет, без высшего образования, с низким достатком, женщины, и живущие в совсем малых городах. Кто голосовал не за Путина: люди с высшим образованием, скорее молодые, скорее с достатком, из больших городов. В Москве Путин набрал 47%, впервые меньше 50%. Этот результат получился благодаря среднему классу, который появился в стране. Это те люди, которые выходили на улицу. При этом дан сигнал: если Москва голосует 47%, то это сигнал централизованной стране, как камень, брошенный в воду.

- А как вы считаете, Путин услышал этот сигнал?

- Я полагаю, что услышал. Он человек абсолютно прагматичный, он умеет слушать и слышать, он очень обучаемый, и в личном разговоре быстро понимает, как с тобой надо разговаривать. С чувством юмора, тонкой кожей, т.е. очень обижается и может терять над собой контроль. Он патриот, хочет, чтоб Россия была великой и могучей. Нет сомнения - он хочет попасть в историю России, но - не вляпаться. С учетом этого, он может чуть-чуть поменять вектор своей политики. Я не говорю, что он сделает, я говорю: может. Поэтому говорить, что Путин не заметил того, что происходило, этого нельзя никак.

- Но все-таки есть шанс, что он изменит вектор?

- Никто из нас на самом деле измениться не может серьезно. Но можно дать себе оценку. И поскольку Путин, на мой взгляд, абсолютный прагматик, а не идеолог, и несомненный патриот России, он может принять решение внести некоторые изменения в политику. Мы скоро увидим, насколько он услышал то, что происходит. Если он собирается быть у власти шесть лет, то он не может об этом не думать.

- По вашему мнению, существует ли демократия в России?

- Есть ли демократия в России? Нету. И ее нет не потому, что есть люди, которые ее ущемляют, хотя есть и такие. Ее нет, потому что ее нет в мозгах.

Так называемая демократическая оппозиция ею не является, она является большевистской, так как она категорична, и она не слушает никого, кроме себя. И это с двух сторон: одни – "болотная слизь", предатели и идиоты. А вторые - воры и бандиты. Причем тут демократия, вы меня извините?

Демократия - это состояние мозгов. И в России они не демократические, и не могут таковыми быть. Я настаиваю, что мы живем еще в советской России, потому что люди, которые управляют страной, они родились и выросли в Советском Союзе, ходили в советскую школу, были пионерами, комсомольцами. Они сформированы той страной. Какие они демократы?

Помню, как брал интервью у Ельцина, когда он был в опале. И по ходу этого интервью я его спросил, демократ ли он? Он говорит: "Да конечно нет. Вы же знаете, в какой стране я родился и вырос, знаете, членом какой партии я был. Как я могу быть демократом? Может, общаясь с демократами, я чему-то научусь, но я не демократ". Умный ответ, главное, честный.

Требуется время. Во всех западных странах, про которые вы спрашивали, демократия развивалась долго, прежде чем она стала системой. Это неизбежно будет в России. Если мы верим, что существуют законы развития общества, то она наступит. Конечно, со своими чертами. Но вы думаете что: французская демократия и шведская - одно и то же? Да нет, конечно. Основа будет одна.

- Вы резко отозвались об оппозиции, но она у нас в стране разная: системная и несистемная. Вам симпатична какая-нибудь из них?

- Какая мне симпатична оппозиция? Вообще, мне не симпатична никакая существующая оппозиция, но я за то, чтобы она была. Должна быть оппозиция, необходима конкуренция.
Я не могу сказать, что мне симпатичны те люди, которые возглавляют оппозицию. И я не говорю о системной, потому что это не оппозиция, это игра в нее, и нужно быть очень наивным человеком, чтобы считать ее оппозицией.

Несистемная - хотя я не понимаю, что это такое, то эти люди - они мне не симпатичны. Ни Борис Немцов, которого я хорошо знаю, ни Навальный, которого я не знаю, ни Каспаров, которого я немножко знаю, ни Касьянов, ни Удальцов. Потому что они все абсолютно категоричны и совершенно глухи к другому мнению. И любого человека, считающего иначе, чем они, называют - дальше вы можете сами подобрать любые слова.

- Как думаете, с чем связан тот факт, что энергия протеста идет на убыль?

- Вы имеете ввиду идею "За честные выборы"? А что значит "честные выборы"? Тогда нужно объяснять, что имеется ввиду. Потому что честные выборы включают много факторов: равный доступ к СМИ, равные возможности для регистрации, равные возможности соревноваться. Считать голоса - самый последний этап. Что вы подразумеваете под честными выборами?

Но на самом деле люди протестуют не за честные выборы. Ведь все началось 24 сентября, когда нам на голубом глазу сообщили, что оказывается Путин и Медведев с самого начала договорились, что будет так. И люди сказали: "Минуточку, четыре года вы говорили: "Мы подумаем, мы не знаем", и тут оказывается, что все это было вранье? Вы что, за кого вы нас принимаете? Что, мы быдло, раз вы так все решаете?". Вот был тот момент, который спровоцировал протестную волну. Конечно же, выборы прошли. Что, и сейчас мы будем демонстрировать - "а честные выборы"? Когда? Сейчас не предполагаются выборы.

Как меня можно вывести на улицу с этим делом, если я уже высказался? Если будут демонстрации против коррупции или беспредела полиции, или против продажности судов… Дайте мне конкретную вещь. При чем в наши дни честные выборы?

Не схлынуло ничего. Просто предмета нет. Когда люди начинают жить лучше, и перестают думать о средненасущем каждый день, а могут выпрямиться и посмотреть вокруг, тогда-то и возникает это: а я не понимаю, что происходит. И "за честные выборы" выходили самые разные люди. И это будет продолжаться, потому что средний класс будет расти обязательно. Чем это кончится - не берусь сказать.

- Есть молодой политик Володя Рыжков, ни в чем грязном не замечен. Может, за такими людьми будущее, когда все уйдут?

- Рыжков мне очень симпатичен. Кстати, пригласить его в программу я не мог, он находится в том самом списке. Но он мне симпатичен, хотя в последнее время стал больше большевиком. Вместо разумного, спокойного, взвешенного отношения в его выступлениях стало проскальзывать абсолютное.. не фанатизм, но что-то такое. Я слушал его на Пушкинской площади и огорчился, потому что следующий шагом от него можно ожидать: "Вперед, ребята, на Кремль".

- Кстати, в свою программу вы приглашали Михаила Прохорова. Какое у вас к нему отношение после разговора, как к человеку. Вы ему поверили или нет?

- Что касается Прохорова - это любопытный субъект. В какой-то степени, он загадка. Он, конечно, обучаем, и он явно научился, как говорить. Для политика это необходимо. Но в целом, я не знаю, что вам отвечать.

- Кремлевский ли это проект?

- Я не знаю, кремлевский ли это проект. И даже если и так, то меня это не смущает. Какая мне разница, он в Москве набрал 20% - это уже не проект.

Я у него был дома, он меня пригласил поужинать. Для меня, как для журналиста, это было трудно, потому что я не могу так общаться с человеком, у которого мне придется брать интервью. Но тут было такое любопытство - и я приглашение принял. Не хочу вдаваться в подробности, только могу сказать, что это человек с пониженной эмоциональностью, который хочет доказать, что он может. И я думаю, что в свое время были большие комплексы у этого человека.

Мне когда-то Маршак, у которого я работал, рассказывал, как к нему приходил нелюбимый им Сергей Владимирович Михалков, еще никому неизвестный, со стихами о высоком человеке, который оказался "Дядей Степой". Но стихи были издевательские. И вот Прохоров, он высокий был всегда, и очень может быть, что в юности были самые разные вещи: издевательство, смех. И это желание доказать, что "я могу", и он это доказал в бизнесе, сейчас перешло в новую сферу, и он будет к этому стремиться. И в этом смысле он искренен. И его взгляды, они более прогрессивны, чем у многих других, и более предметны.

- Должен ли журналист быть в оппозиции к власти?

- Давайте поймем, что имеется в виду, что значит в данном случае слово "оппозиция". Я отвечаю: да, должен. Но только хочу, чтобы вы понимали, что я имею в виду. Журналист - тот человек, который занимается информированием. Не шоу-мен и даже не комментатор. Наша задача - обращать внимание на проблему, на то, что не в порядке. За что нас не любят и не должны любить. Кто скажет о том, что есть проблема, громко и так, чтобы это услышали? Да, мы можем между собой разговаривать, но кто-то должен донести это до общественности а), и до власти – б).

Власть сама не будет говорить, что "что-то не в порядке". Они будут спрашивать - почему мы несем "чернуху", и нет ничего позитивного. Ну, во-первых, это не правда. Во-вторых, обо всем позитивном власть первая сообщит и припишет это себе. Не будет скрывать, что что-то хорошо, а если что-то не очень, то не хотят об этом говорить. Вот в этом смысле мы в оппозиции, мы - как цепной пес. Лаем или свистим, но мы не решаем. И никто не должен требовать от журналиста, чтобы он решал и даже, чтобы подсказывал, как решать - это не наш вопрос.

Когда журналист начинает думать, что он решает вопрос, то он заблуждается. Он должен довести до сведения, причем как можно более широко, не взирая на собственные политические пристрастия. И власть пускай знает. В этом смысле - это оппозиция, но она не политическая, не надо выходить на улицу с плакатами. Это журналистская позиция. Это разные вещи.

- Журналистика переживает не самые лучшие времена, нередко говорят, что при однопартийной системе много независимых СМИ не нужно, а зависимые и так напишут что надо. Закономерна ли такая ситуация, и есть ли из нее выход?

- Я с вами согласен, что дела обстоят в журналистике скверно, а не просто нехорошо. И тому есть причины.

Первое. В советское время журналистов называли солдатами идеологического фронта, они пропагандировали политику партии. Журналистика стала развиваться во время гласности, когда журналисты стали говорить правду и говорить вещи, о которых запрещено было даже думать. И журналисты стали героями, они поверили, что они спасают страну. И совершенно напрасно. Это продолжалось долго, до середины 90-х годов. И сломалось, когда были выборы 1996 года.

В 1996 году в России были президентские выборы. И господин Ельцин перед выборами имел поддержку 5% населения. Зюганов - более 30%, и было очевидно, что он станет следующим президентом и возвратится коммунистическая партия. И тогда люди, владевшие средствами массовой информации, в первую очередь ОРТ (нынешний "Первый канал"), которым владел господин Березовский, и НТВ, которым владел господин Гусинский, договорились, что они сделают все возможное, чтобы не дать слово Зюганову, и "мочить" его, и всячески поднимать рейтинг Ельцина. Не бесплатно. Была договоренность, и речь не о деньгах, а о причастности к власти. И они это сделали. И тогда состоялся второй тур, потому что в первом туре Ельцин не выиграл. И человек, который пришел третьим - генерал Лебедь, в результате некоторых переговоров призвал своих избирателей голосовать за Ельцина. Выиграл Ельцин или нет - до сих пор вопрос. Но что делали журналисты в это время? Они выполняли задание своих работодателей.
Потом они сказали: "Мы не могли допустить, чтобы коммунисты вернулись к власти". Но нужно понимать, что, не смотря на их миссию, они специально кого-то принижали, а кого-то возвышали. И это не журналистика, это из другой области. И с этого момента доверие к журналистам стало падать. И эти люди постепенно стали циниками и просто стали выполнять задания за деньги. Дали деньги - выполняют. Чем больше дали, тем охотнее выполняют.

Еще один фактор - приход в к власти Путина и введение вертикали. Тяжелая ситуация... те люди, которые были им назначены для тех или иных дел, решили определенным образом: чем меньше аудитории СМИ, тем оно более свободно. Если у вашей газеты - 3,5 читателя - вы можете писать что хотите. А если 30 млн. - то нет. Поэтому основные ограничения применялись к федеральным каналам: "Первый", "Россия" и НТВ, а журналисты пошли на очень серьезные компромиссы. И федеральные каналы до сих пор находятся под пристальным вниманием Кремля. То, о чем можно было говорить - ограничили, что нельзя - расширили. И для журналистики это оказалось негативным.

Эти причины и привели к тому, что у нас сейчас нет журналистики. Есть отдельные люди, которые этим занимаются, но в целом эта профессия себя продала и предала.

- Можно ли это изменить?

- Можно, но не сильно. Второй гласности уже не будет. Та гласность была основана на колоссальной вспышке веры и надежды. Знаете, когда один раз понадеялся и получил, второй, в третий раз уже не поверишь. Но при нормальном развитии страны что-то может и выйдет.

- Вы говорите, что все же есть отдельные люди. Означает ли то, что есть у нас иная журналистика?

- Есть.

- Не могли бы вы назвать ее представителей.

- Я не называю имен своих коллег ни в плохом смысле, ни в хорошем, потому что потом начинается: а Познер сказал про такого-то такое-то. Я могу сказать о Путине и Медведеве, но про коллег - нет.

- А может ли на ситуацию повлиять Союз журналистов?

- Я не член Союза журналистов. Я не понимаю, для чего он, и что он дает. Когда-то в "Доме Журналистов" можно было покушать, сегодня это можно сделать во многих местах. Он не защищает - раньше он защищал: помогал получать квартиру. Сейчас он ничего не делает. Учить меня морали Союз журналистов тоже не может. У него нет полномочий. Поэтому считаю, что ни на что он повлиять не может.

- К факультетам журналистики вы тоже относитесь скептически?

- Будь моя воля, я бы упразднил все факультеты журналистики в стране в качестве факультетов для тех, кто поступает из школ. Почему бы упразднил? Потому что нельзя человека научить быть журналистом. Это не профессия, это образ жизни. И человек должен понимать, почему он туда идет.

В 17-18 лет человек этого не может понять. На факультетах журналистики учат истории, но на истфаке это делают лучше, учат филологии - но на филологическом лучше, учат языкам - но в языковых школах несравненно лучше. Все, что вы получаете, все гораздо лучше - на других факультетах. А чему еще учить? Как написать заголовок? Это и есть журналистика? Но это ведь смешно. Это совсем другое.

Я сторонник того, чтобы человек получил образование, немного понюхал, что такое жизнь, понял, почему он хочет быть журналистом, и тогда пускай идет в школу журналистики, как в Америке. Лучшая из них там, конечно, Колумбийская, куда человек приходит и ему доказывают в течение первых трех месяцев, почему он не может работать журналистом, и что он совершенно бездарен. И если человек выдерживает, то потом получает шанс учиться.

Справка

Владимир Владимирович Познер - российский журналист, телеобозреватель, автор нескольких книг, первый президент Академии российского телевидения.

Родился 1 апреля 1934 года в Париже у француженки Жеральдин Лютен и сына русских эмигрантов Владимира Познера. Трехмесячный малыш уехал с матерью в США, где и прожил до 5 лет. Потом была недолгая жизнь во Франции, прерванная немецкой оккупацией в 1940-м году, и снова – Штаты. В 1941-м Познер-старший поменял "нансеновский" эмигрантский паспорт на советский, а в 1948-м получил приглашение
занять должность в "Совэкспортфильме", организации, которая находилась в Берлине, в советской зоне оккупации. В Германии семья прожила около 4-х лет, а в конце 1952 переехала в Москву.

В 1958 Владимир окончил БПФ МГУ, после чего зарабатывал на жизнь научными переводами с английского и на английский. По приглашению знаменитого Самуила Маршака в 1960-1961 г. работал литсекретарем писателя. В октябре 1961 г. поступил на работу в АПН, затем в 1970 г. перешел на работу в Комитет по телевидению и радиовещанию в качестве комментатора главной редакции радиовещания на США и Англию. До конца 1985 г. ежедневно вел свою радиопередачу. За работу по освещению Олимпийских игр в Москве награжден медалью "За трудовую доблесть". В декабре 1985г. - ведущий телемостов Ленинград - Сиэтл ("Встреча в верхах рядовых граждан") и в декабре 1986 г. - Ленинград - Бостон ("Женщины говорят с женщинами"). В 1986 г. Познер становится политическим обозревателем ЦТ, а в апреле 1991 г. из-за разногласий с руководством покидает Гостелерадио СССР.

С1991 г. соведущий программы "Познер и Донахью" на канале CNBC. С 1996 г. Познер ведет в США еще одну авторскую программу "Final edition" ("Итоги недели"). С 1993 г., Познер, живя в Нью-Йорке, каждый месяц летает в Москву, чтобы записывать еженедельные программы "Мы", "Человек в маске", "Если". В США у него вышло две книги "Прощание с иллюзиями" (1990 г.) и "Свидетель" (1991 г.) Первая становится национальным бестселлером и держится в престижном списке газеты "Нью-Йорк Таймс" в течение двенадцати недель.

В феврале 1997 г. возвращается в Москву, где продолжает вести программы "Мы", "Человек в маске", а также радиопрограмму "Давайте это обсудим" на радиостанции "На семи холмах". В 1994 г. - президент Академии Российского телевидения (до 2008 г.). В 1997 г. вместе с супругой открывает в Москве "Школу телевизионного мастерства" для молодых региональных журналистов. 2000 - 2008 – ведущий еженедельного общественно-политическое ток-шоу "Времена" на "Первом канале". Комментатор в шоу "Король ринга" на "Первом канале" в сезонах 2007 - 2008 г.г. 2008 – цикл передач "Одноэтажная Америка" с участием Ивана Урганта, после этого вышла одноименная книга. 17 ноября 2008 года на "Первом канале" - премьера авторской передачи "Познер", идущей по сей день.

Награжден золотой медалью Общества "За лучший мир" (США, 1997 г.), призом "Золотой гонг" "Лучший телеведущий" Фестиваля Масс-Медиа-94, специальным призом жюри фестиваля телепрограмм "Бархатный сезон" 1995 г., призом "Золотое перо" Союза Журналистов России, орденом "Знак почета". Ассоциация иностранных корреспондентов присудила ему премию Дмитрия Холодова "Лучший репортаж о России". В 1998 году программа "Человек в маске" стала победителем Национального телевизионного конкурса "ТЭФИ" в номинации "Ток-шоу", а в 2001 году программа "ВРЕМЕНА" - в номинации "Публицистическая программа".

Недавно Владимир Познер вместе со своим братом Павлом открыл в Москве французский ресторан-brasserie "Жеральдин", названный в честь матери братьев Познеров.

Текст: Евгения Швецова