Тайник в часах made in USSR. О чем расскажут вещи из бабушкиной квартиры

АВТОР

Валентина Бейкова

«Чай всегда нужно пить в галошах, — любила говаривать моя бабушка. — Ты хоть и пьешь его горячим, но пока он до ног дойдет — остынет. Ноги замерзнут, и ты простудишься. А в галошах ноги в тепле будут».

Бабушки не стало в сентябре 2008 года — онкология, будь она неладна. Ее квартиру продали, какие-то из вещей родственники оставили себе. Помню, мама взяла что-то из одежды, фотоальбом и настенные часы. Я долго уговаривала ее забрать бабушкин комод. Она сначала сопротивлялась, но потом сдалась.

Для кого-то все эти вещи — бесполезное барахло, которое давно пора бы снести на помойку. Но если подумать, эти безмолвные свидетели человеческих историй наблюдают за жизнью уже четвертого поколения нашей семьи. Им наверняка есть что рассказать.

В детстве я часто бывала в гостях у своей бабушки Валентины Алексеевны. Обычно она хлопотала на кухне, курила папиросы, задумчиво глядя в окно, или сидела перед старым ламповым телевизором со спицами в руках.

Мое детство выпало на 90-е, в то время по федеральным каналам еще часто показывали советские фильмы. В тот день бабушка как обычно сидела в своем кресле и довязывала не то рукав очередной кофты, не то носок.

На экране шел фильм «Бронзовая птица» о приключениях школьников Миши Полякова, Генки Петрова, Славки Эльдарова и их друзей. События разворачивались в довоенное время в Московской губернии. Ребята приехали в летний лагерь, недалеко от бывшего поместья графов Карагаевых, где на тот момент жила пожилая экономка Софья Павловна.

Веранду графского особняка украшала бронзовая скульптура птицы. В голове птицы ребята нашли тайник, в котором была спрятана карта к сокровищам старого графа. К поискам клада добавляется расследование убийства местного крестьянина Кузьмина и поиски двух мальчиков, сбежавших из пионерлагеря.

Меня захватил сюжет истории, и я решила, что у моей бабушки тоже непременно должен быть тайник с сокровищами. И если уж она сама не была дворянского происхождения, то с каким-нибудь графом, судя по возрасту, точно была знакома.

Я исследовала бабушкину однушку и постановила, что тайник спрятан в стене за часами. Добраться до сокровищ можно, если знать нужное положение стрелок и шестеренок в часовом механизме.

Проблема была в том, что я не знала секретную комбинацию, а дотянуться до часов, чтобы покрутить стрелки наугад, я не могла даже со стула. Но если бы и могла, бабушка все равно все время была в квартире. «Не хочет оставлять тайник без присмотра», — заключила я.

Я так накрутила себя этой историей, что мне даже сны стали сниться, как я подбираю нужное сочетание и нахожу клад. Маме ничего не рассказала, хотелось самой докопаться до истины, чтобы позже удивить ее своей находкой.

Потом в квартире у бабушки начался ремонт. Часы сняли. За ними было лишь темное голубое пятно от предыдущей побелки. А сами часы оказались просто часами. Не знаю, была ли я еще когда-то так разочарована, как в тот раз.

Конечно, моя бабушка не была дворянкой и не водила дружбу с графьями. Она родилась в 1929 году в семье простого кузнеца Алексея Ивановича Лычева. Жили они тогда в селе Обшаровка Самарской губернии. Семья по деревенским меркам была небольшой: глава семейства, его супруга, маленькая дочка, моя бабушка Валентина, и ее сестра Надежда, которая была на шесть лет старше.

В те годы мало кто мог похвастаться большим количеством родственников. Сельчанам довелось пережить жуткие события. Во время голода в Поволжье в 1921–1922 годах, когда были зафиксированы случаи массового каннибализма, Самарская губерния была в числе самых пострадавших регионов. Время шло, люди стремились скорее забыть случившееся и хоть как-то наладить свой быт.

Со временем жизнь в Обшаровке встала на привычные рельсы. К 1930-му году в селе насчитывалось 1444 двора с шестью тысячами жителей. Но в 1931 году голод повторился.

Вспоминая страшные события десятилетней давности, семья собрала немногочисленные пожитки и переехала в более плодородную Сибирь. Лычевы осели в одной из деревень бывшей Томской губернии, сегодня это территория Яшкинского района Кемеровской области.

Обшаровка, к слову, существует до сих пор на том же месте. Сегодня село входит в состав Приволжского района Самарской области.

Место это было обжитым еще за долго до рождения моей бабушки. По некоторым данным, на карте село появилось во второй половине XVIII века. В это время начинается активное заселение левого берега Волги. Большинство осевших в новом месте были из села Костычи, ныне город Октябрьск. Поэтому населенный пункт получил имя Новые Костычи.

По одной из версий село пользовалось дурной славой. Оно находилась аккурат на Оренбургском тракте, и местные жители частенько обирали останавливающихся здесь путников. Поэтому вскоре Новые Костычи получили второе имя — Обшаровка, от слова «обшаривать». Новое имя так прижилось, что на карте Самарской губернии 1864 года населенный пункт имеет двойное название Новые Костычи-Обшаровка.

В 1877 году в одной версте от села проложили участок Оренбургской железной дороги. И уже на карте Самаро-Златоустовской железной дороги, датированной 1900 годом, можно увидеть, что станция называется просто Обшаровка. Так новое имя и сохранилось.

— На новом месте вскорости их мама и умерла. Твоей бабушке было так мало лет, что она ее совсем не помнила, имя ее со временем забылось, — задумчиво пробормотала мама, глядя на фотографию своего дедушки рядом с родной, но совсем незнакомой женщиной.

Мой прадедушка Алексей Иванович вскоре женился. Новую супругу звали Мария, отношение к девочкам у нее было сложным.

— Жили они в селе Таловка, баба Маша отправляла ее с сестрой зимой в город за хлебом. Дорога была длинная, по трассе вдоль леса около 20 километров. Пока дойдут они, назад темно идти, ходили по дворам, просились переночевать. Люди пускали. Ей тогда лет шесть было, а сестре ее двенадцать, — поделилась как-то мама рассказами бабушки. — Или зимой отправляла их на реку полоскать белье, потому что вода была проточная. Мол, прополощенное белье в реке было свежее, чем из корыта. Мама говорила: «Сначала руки сильно мерзли, а потом нормально. Просто ничего не чувствуешь». С реки белье несли в ведрах на коромысле, потому что оно было мокрое и тяжелое.

В новой семье прадедушки появились общие дети: Виктор, Люба, Александр и Борис. Большое семейство перебралось жить на станцию Литвиново.

Людям моего возраста принято говорить, что их бабули пахнут пирожками, щами или борщами. Моя бабушка хоть и пекла безумно вкусные пироги и вафли, но пахло от нее дешевыми сигаретами «Прима». Курила она много. Вся квартира пропахла табачным дымом так, что забытая на ночь кофта потом несколько дней выветривалась от запаха сигарет. Не удивительно, что она умерла от рака легких. Курить она начала в 14 лет, был 1943 год, шла война.

О войне бабушка никогда не говорила и не любила, когда ее об этом спрашивали. В 1941 году ей было всего 12 лет, тогда она еще училась в школе. В деревнях повсеместно не хватало еды, все, что выращивали, уходило на фронт.

— Детьми ходили осенью по полям, рыли мерзлую землю, искали гнилую картошку. Все, что находили терли в кашу, а потом пекли лепешки. Мы их называли «тошнотики», потому что есть это было невозможно, но надо, — рассказывала бабушка.

Ее отец ушел на фронт. Где он служил, к сожалению, я не знаю. Старшую сестру Надежду тоже призвали, она служила в роте связи писарем-каптенармусом. Занималась получением, учетом, хранением и выдачей оружия, одежды снаряжения и другого имущества, которое находилось в ротной кладовой. Баба Валя осталась одна с мачехой, которой нечем было кормить не то что нелюбимую падчерицу, но и собственных детей.

В 43-м бабушка окончила деревенскую семилетку. В то время всех подростков-выпускников с окрестных деревень поголовно отправляли учиться в ФЗУ в пгт Яшкино, а затем устраивали на заводы. Бабушка училась на токаря, но по специальности никогда не работала. Она устроилась в детский дом в соседней деревне Поломошное: мыла полы, стирала белье, приглядывала за детьми. Работала за паек и крышу над головой.

К счастью, с войны вернулись и бабушкин отец, и сестра. Мой прадед Алексей продолжил жить со своей второй женой и их общими детьми. Старшие дочери обзавелись семьями и разъехались кто куда.
Бабушкина сестра Надежда со своим супругом Иваном Колодкиным переехала в Тайгу, оба работали на железной дороге. Спустя какое-то время Иван умер, детей у них не было. Второй раз Надежда замуж так и не вышла.

Баба Валя с дедом Иваном Ивановым поженились в 1948 году. Первое время жили в деревне Ботьево, потом перебрались на станцию Литвиново. В семье родились три ребенка: мой дядя Александр, Владимир, который умер еще во младенчестве, и дочь Татьяна — моя мама.

Бабушка после войны, как и все деревенские женщины, «поднимала страну с колен», работая в совхозе, но после переезда в Литвиново устроилась на железную дорогу: переводила стрелки, встречала и провожала поезда, зимой чистила пути от снега. За свою жизнь работу она меняла не раз: строила первые на станции кирпичные дома, успела побыть кассиром в центральной усадьбе совхоза и телефонисткой на коммутаторе на почте.

Дедушка окончил школу комбайнеров в Анжеро-Судженске, так потом и работал по профессии в совхозе до тех пор, пока не заболел, и ему не отняли ступню.

Дед Иван умер задолго до моего рождения, но напоминанием о нем был деревянный комод, который теперь переехал в мамину квартиру. Он не был похож на советскую мебель 60-х годов, которой была обставлена бабушкина «хрущевка». На фоне шкафов и тумбочек угловатого и минималистичного дизайна этот резной гигант казался каким-то сказочным.

— Когда дед ваш его делал, ему край приспичило, чтобы на каждом ящике был замок. Я у него спрашиваю: «Ну вот зачем?» А он говорит: «Так надо, пусть будет», — рассказывала мне бабушка. — Но я не помню ни разу, чтобы мы его когда-то запирали, да и ключ уже тыщу лет как потеряли.

Со временем механизмы замков заржавели, потому что ими не пользовались. Но сам комод всегда был в почете. Бабушка накрывала его белой салфеткой, края которой были украшены вязаным кружевом. Салфеток было несколько, для разнообразия они менялись два раза в год после весенней и осенней генеральных уборок. В верхних ящичках комода хранилась разная мелочь, два больших ящика отводились под полотенца и постельное белье.

Нижний ящик был секретный, в него было запрещено заглядывать. По разговором взрослых, там лежали похоронные вещи. Что это такое я не знала, но к секретности относилась с уважением и ящик не открывала.

Бабушкина сестра Надежда всю жизнь проработала на железной дороге, с супругом они сначала жили в частном доме на два хозяина, потом овдовевшей женщине дали квартиру в бараке. В 1976 году перед самой пенсией ей выделили благоустроенную «хрущевку» на верхнем этаже новенькой пятиэтажки.
В 1977 не стало моего дедушки, баба Валя осталась одна, дети ее успели разъехаться: старший сын по распределению после училища жил и работал в Кемерове, дочь — в Тайге на заводе стройматериалов.

К тому времени Надежда вышла на пенсию и позвала бабушку к себе. В 1978-м сестры снова жили вместе.

Надежды после тяжелой болезни не стало в 1989 году. Бабушка до самого конца ухаживала за ней. А в 2008-м не стало и ее. На то время у бабушки было двое детей, пять внуков и четверо правнуков.

Для большинства из нас семейные реликвии — это обыденные с виду вещи, глядя на которые их владельцы возвращаются в прошлое: вспоминают себя детьми, ощущают аромат любимого пирога, испеченного по фирменному бабушкиному рецепту, слышат звон хрустальных бокалов, которые доставали из серванта только в Новый Год, чувствуют тепло морщинистых рук строгого деда, в кармане у которого всегда была припрятана карамелька в бумажном фантике.

Дорогие читатели, если у вас хранятся подобные вещи, которые передаются из поколения в поколение, мы будем рады, если вы напишете нам и поделитесь историей своей семьи.

Источники:

Карта Самарской губернии 1864 года
Карта Самаро-Златоустовской железной дороги 1900 года
Путеводитель по железным дорогам России. Станция Обшаровка
Путеводитель по железным дорогам России. Станция Октябрьск
Личный архив автора