Первый киносеанс.
Владимир Кравченко: «Первая ассоциация с кино — это запах сапог и портянок»

Владимир Кравченко, Депутат Законодательной Думы Томской области:

Первая ассоциация с кино у меня - это запах сапог и портянок.

Я вырос в рабочем поселке в Копылово, тогда в нем размещался стройбат — солдаты работали на заводе строительных материалов. Новый клуб в тот момент только строили, но был старый, его называли солдатским. Там мы и смотрели кино. В 6 лет я жил в верхнем поселке, он назывался «частный сектор», это где-то километр до клуба. На сеансы проникали тайком, устраивались у сцены.

Солдат на сеанс приводили командиры, сразу батальоном, ну и понятно, что запах в зале стоял соответствующий. Когда в Копылово построили новый клуб, для меня отсутствие этого «солдатского духа» долго было непривычным.

Что тогда, в конце 1960-х — начале 1970-х шло в солдатском клубе, уже как-то стерлось из памяти. Но то ощущение, что свет уже погас, а ты проник без билета и будешь сейчас смотреть кино и у тебя состояние эйфории, помнится до сих пор… Вообще, в начальных классах проникнуть на сеанс без билета было верхом отваги и мужества — кто-то отвлекает, а ты забегаешь, норовишь между ног проскочить. Второй момент — где сесть, то есть занять хорошие места по центру, 3–4 ряд, а еще лучше — сесть за девочками. Если шли на комедии, надо было сесть так, чтобы покатываясь над сценами, ты мог сымитировать падение со стула от смеха. Ну, а если еще и девочки впереди сидят, это был верх наслаждения и удовольствия — и кино посмотреть, и себя показать. Дернуть за косичку, обратить на себя внимание…

Детские сеансы в новом клубе в то время стоили пять копеек. В начальной школе нам нравились фильмы про индейцев — Гойко Митич, выбегали с сеанса с криками «уауауа», мальчишеские игры сразу начинались, подражали увиденному.

А когда стали старше, всегда смотрели, кто стоит на контроле — было желание попасть на все то, что представляло интерес в юношестве, фильмы «детям до 16». И когда уже в 9–10 классе ты был на грани допустимого возраста, зависело от контролера — пустят или нет. Если вдруг тебя не пустили, а одноклассники прошли, это была вообще трагедия.

Классе в 8-м я посмотрел «Вия». Дорога к дому от клуба шла через пустырь: свалка с правой стороны, гора, это бывший карьер — в общем, живописный пейзаж. Как сейчас помню, было реально страшно. Шел один домой, километра полтора, дорога пустынная, поднимаюсь в гору и вижу, что на меня движется метрах в трехстах белое пятно с человеческим силуэтом. Волосы дыбом, нащупал на дороге какой-то камень, иду — и страшно, и понимаю, что бежать еще страшнее будет. Пятно все ближе, потом вижу контур, потом слышу человеческие звуки — оказывается, это просто женщина в белом плаще и белом платке идет навстречу! Я это пережил, но воспоминание о «Вие» у меня осталось надолго — даже сейчас кажется, когда его смотришь, что это реально, настолько мастерски было все снято. Я переживал, когда пьяный Хома Брут чертил круг: «Смотрите, он ногой все затрет!». Очень было по-человечески жалко его.

Девушек в кино я водил уже позже, в студенческие годы — кстати, водил именно сюда, в Киномир, который тогда назывался кинотеатром им. Горького. С будущей женой, помню, точно пошли перед армией фильм посмотреть, «Отцы и деды». Где-то в том углу сидели, последние ряды занимали:

Смотрели компанией, с девушками, «Экипаж» — тогда это был верх советской эротики. «Пиратов ХХ века» тоже смотрел — это же были наши первые боевики. «Белое солнце пустыни», конечно, было непревзойденным на тот момент! Только в советском кинематографе мог появиться такой добрый боевик. Таможенника было безумно жалко, сердце сжималось, проглатывал подступавший комок, чтобы не заплакать — не дай бог кто увидит. Я впечатлительный был человек, таким и остался. Ну, а Сухов, конечно, мудрый, сильный, верный. Импонировали оба. И сейчас с удовольствием смотрю этот фильм. Почему говорят, что сейчас эти фильмы нравятся: ты смотришь, взрослеешь, у тебя какой-то опыт дополнительный появляется и ты видишь каждый раз по-разному, что-то новое открываешь для себя.

Почти напротив «Горького» было кафе «Белочка» с мороженым — его всегда быстро разбирали, да еще очередь отстоять надо было! А еще мороженщица с передвижной тележкой стояла прямо на площади возле кинотеатра, продавала пломбир за 20 копеек. Сбоку от нее стояли аппараты с газводой. Мороженое я любил и мог съедать его безмерное количество, но вот в кино с мороженым не пускали. Тогда в зал особо пронести было нечего — только если какие-то конфеты по карманам. Семечки тогда щелкали, помню, что в Горьком точно, но за них делали замечания. Я старался не брать, потому что если уж они в кармане — то все, волей-неволей начнешь их щелкать.

Сейчас зритель стал более культурным, цивилизованным, чем был в наше время. Тогда помню, что могли зайти сомнительные компании, устроить легкий дебош. А сейчас люди понимают, для чего приходят. Может быть, потому что вариантов проведения времени стало больше, каждому свое — на дебош можно в кабак сходить. А в советское время это пространство было сжато, где-то нужно было энергию выплеснуть. Могли в кино прийти и шуметь — ходили контролеры, делали замечания, на полу после сеанса оставались фантики, шелуха. В сельском клубе пожестче дисциплина была, потому что там друг друга все знают, не удобно, если какая-нибудь баба Катя тебе крикнет: «Ты что там, семечки щелкаешь?» — и весь зал на тебя внимание обратит. Стыдно будет просто-напросто.

Фильмы «В зоне особого внимания» и «Голубые молнии» сыграли особую роль — во многом благодаря им я ушел в армию, и отправился служить конкретно в ВДВ. У меня с детства это ассоциировалось с мужеством, отвагой, силой воли. И поэтому я целенаправленно уходил в армию уже после института.

В Афганистане мы кино на большом экране практически не смотрели — у нас в коридоре стояли телевизоры, в стране начала вещание «Первая программа». Но именно там я впервые увидел «Юнону и Авось» с молодым Караченцевым. Смотрели в нашем батальоне — большой экран, через колючую проволоку — спецназ, мы залезли на крышу… Эта картинка отложилась на всю жизнь, и до сих пор у меня главная тема из «Юноны и Авось» подсознательно ассоциируется именно с ней. Больше такого живого кино и не видел!

О том, что в это время нам показывали по телевизору, воспоминания остались только обрывочные, потому что там ты постоянно находился в движении, в казарме практически не бывали. Только ночью во время отбоя — а в это время никто и не разрешал смотреть телевизор.

Когда мы организовали военно-патриотический клуб «Гвардия» в районе ГПЗ в 1987 году, завод передал нам подвальное помещение, раньше в нем был опорный пункт ДНД — добровольной народной дружины. В подвале стоял компактный киноаппарат. Мы брали в специальном кинопрокате маленькие бобины, чтобы детям показывать фильмы. Тогда я научился заряжать их, и появилась новая ассоциация с кино — запах разогретой ленты. Показывали мы кино года два, пока не появились первые видеомагнитофоны. Потом, в начале 90-х клуб переехал на Вокзальную и следы киноаппарата потерялись.

Многие из советских фильмов я бы пересмотрел на большом экране — кино на нем воспринимается по-другому. Телевизор, даже если большой экран, это все равно это не то. Магия большого экрана захватывает тебя, перемещаешься туда, сопереживаешь. Особенно впечатлительные люди — недаром же мы ходим в кино!

Я помню, когда «9 рота» здесь шла, на выходе многие плакали — сопереживали. Кто-то даже сказал мне, что для себя Афганистан открыли, не понимали, что мы там раньше делали вообще.

И все это — большой экран, когда люди рядом, энергетика зала, ты соприкасаешься с человеком, который рядом сидит, возникает некая энергетическая общность, которая нацелена туда, на просмотр и сопереживание.

Текст: Елена Фаткулина

Фото: Владимир Дударев

Редакция благодарит кинотеатр «Киномир» за возможность провести съемку в зале кинотеатра.