18+
18+
Интервью, Книги, Книги в Томске, Люди, Слова, Томск филимонов нацбест книга автор «Жизнь сопротивляется попыткам о ней рассказать».Андрей Филимонов о книге «Головастик и святые», писательских буднях, кочующем фестивале и свободе
РЕКЛАМА

«Жизнь сопротивляется попыткам о ней рассказать».
Андрей Филимонов о книге «Головастик и святые», писательских буднях, кочующем фестивале и свободе

В этом году новая книга томского писателя и журналиста Андрея Филимонова вошла в шорт-лист престижной литературной премии «Нацбест».

Роман «Головастик и святые» - пестрая, трогательная и захватывающая история затерянной в сибирской глуши деревни Бездорожная. Бесхитростную и одновременно многоплановую жизнь российской глубинки автор подсмотрел и привез из многочисленных журналистских командировок, которые совершал, работая на телевидении.

О книге «Головастик и святые», ее героях, писательских буднях, кочующем фестивале и свободе мы поговорили с Андреем Филимоновым в Томске.

Где живут герои книги или «сено для кроликов»

— Многие годы я работал журналистом, брал интервью, ездил на съемки, и это было по-своему прекрасно. Но всегда у меня оставалось такое чувство, что слишком мало я рассказал о тех людях, с которыми встречался. Иногда на бегу, формально. Особенно это касается историй, связанных с поездками куда-то далеко. И каждый раз, как журналист, ты оказываешься связан форматом. Потом наступает эффект выключенной камеры. Человек начинает тебе рассказывать о себе, расслабляется, сбрасывает роль, что у него брали интервью, начинает просто жить. И ты понимаешь — вот он на самом деле момент! Может быть, создатели документальных фильмов, которые днями живут со своими героями, они тут и ловят самое интересное.

Один из сюжетов, который вошел в роман «Головастик и святые», был увиден в поездке в один райцентр Томской области. Мы делали политический репортаж о местных выборах, поскольку в них была некая скандальность. Взяли интервью, а потом немного задержались. Мне позвонил томский журналист Макс Воронин и сказал, что они с женой завели кроликов, и для них нужно сено. А так как я в деревне, могу его привезти. Я связался с тем единороссом, с которым только что общался (в разговоре он худо-бедно вытянул комментарий о выборах для нашего сюжета). Звоню и говорю: «Сено для кроликов нужно». Он опешил, а потом говорит: «Ну да, конечно, найдем, не проблема». Я спросил: «Куда подойти? Мы здесь в машине с оператором сидим». Он ответил: «Вот рядом дом, в нем штаб». Я захожу в двухэтажный деревянный дом, а они там сидят и выпивают. Только что они меня боялись, а тут, без камеры, расслабились. И, естественно, слово за слово, я вижу, что они — нормальные мужики, отыграли свою роль, что-то там для заезжего корреспондента брякнули. И вот они сидят и рассказывают мне всю правду про главу района, да и про всю свою жизнь. И, конечно, это невозможно зафиксировать и записать. Ведь с живым человеком они готовы разговаривать, а с персонажем под названием «журналист», естественно, не будут.

К чему снится медведь?

— Если бегло глянуть на эту деревню: глушь, скука, дорог нет, кина нет, ничего нет. А чуть задерживаешься, и обнаруживаешь, что у каждого есть история, ее выслушиваешь и постепенно увязаешь в этом повествовании. А оно не линейно — все это некий куст историй, растущий из сибирской почвы.

Как-то раз мы делали цикл сюжетов о репрессированных, ссыльных и их потомках. Объехали Нарымский край, Белый Яр, Обь-Енисейский канал, Васюганские болота — множество таких мест в области, и в Хакасии, и на Алтае были. В одном месте общались с пожилой парой, они были репрессированы, сосланы. Он — с западной Украины, она — с востока, с Маньчжурии. Эти люди и стали потом одними из героев книги. И после того, как мы что-то засняли, поговорили, эта старая женщина говорит: «Я вот еще думала, почему мне сегодня медведь снился. И к чему? К вашему приезду». Я говорю: «А какая связь?» Она пояснила: «Медведь — это начальство. Опять же — у «Единой России» медведь — символ, и в народе медведь снится — «начальство». Да какое я начальство? Я себя так не воспринимаю. А люди это понимают по-другому. И у них, что налоговый инспектор, что журналист — это все начальство, и с ним надо быть осторожным, побыстрее от него избавиться. Если что — угостить, напоить, подарками одарить, чтобы только оно свалило. Как я писал в своей книге, жизнь сопротивляется попыткам о ней рассказать.

Границы утопии или нормальная жизнь по-русски

— Если мы говорим о книге, то в ней есть фактаж, идея. Что такое «Бездорожная»? Это в переводе на древнегреческий — утопия. Место, которого нет. Без местности. Мне, как читателю многих книг, и человеку, получившему философское образование, эта идея утопии всегда была интересна. А тут я еще получил возможность вживую увидеть утопии — места, которых не только нет на картах, но и быть-то не должно, потому, что ты совсем не понимаешь, как люди могут так жить. Они же не только живут и выживают, они и чувствуют себя порой совершенно счастливыми, нормально, прекрасно себя чувствуют.

Вот, деревня: река поднялась, затопила улицу, по которой в тазах плавают дети, дома залиты по подоконники. Ты спрашиваешь — как же это возможно? И человек ходит в болотных сапогах по своему дому и говорит: «Да нормально мы живем. Вот видишь, у меня гвоздь в стену вбит на уровне 1,5 метра. И пока вода до него не поднялась, мы живем нормально». И это он говорит, не красуясь, он просто объясняет обстоятельства жизни. Таких мест, где нормальная жизнь, пока тебя не залило по самое горло, их тысячи и тысячи в России.

Способность все выдерживать связана с твоей привязанностью к этому месту. Если ты хочешь на этом месте находиться, привязан, любишь его, или для тебя это место силы, то будешь терпеть сколько возможно. Герои книги, они ведь не хотят со своего места уходить. Место плохое, далекое от всего, там даже магазин закрыли. Но они к нему привязаны и ищут всевозможные способы остаться.

Очень много людей без места. Вся история Советского Союза — это переселение народов, чаще всего насильственное: крестьяне бежали в город, горожане искали лучшей жизни. После войны люди довольно легко перемещались по Союзу. В каждом райцентре был аэродром, и кукурузники, как в фильме «Мимино», летали туда-сюда.

Жизнь на краю человеческих возможностей

— Я не романист, по крайней мере, так себя не воспринимал, когда писал книгу. У меня были образы людей, которых я видел. Они ко мне приходили. Как описано у Булгакова в «Театральном романе» — «появляется картинка». Проснулся, а у тебя уже «картинка» и надо записать. И вот я их записывал, записывал. Они все очень ладно уживались в этой утопии, которая называется Бездорожная. Дело в том, что в моей книге все зло, что могло случиться с этими людьми, оно уже случилось. И там есть пометочки такие: незадолго до конца света… А люди все равно живут после конца света. После того, как случилось что-то, превышающее человеческую способность выжить. Но они выжили.

В любом художественном тексте есть несколько прочтений. Можно и так посмотреть, что они боги. Можно увидеть представителей всех конфессий. Здесь можно встретить язычество, христианство, буддизм, ислам. Поскольку они существуют на некотором краю человеческих возможностей, то некоторые из них этот край переходят. А те, кто живет на краю, они, естественно, через границы туда-сюда ходят. От этого их жизнь становится многомерной.

Родная речь

— «Головастик и святые» вышла в свет в ноябре прошлого года в издательстве «РИПОЛ классик». Перед выходом книги мне позвонила редактор и предложила заменить все матерные слова точками. Я спросил: «И как вы себе это представляете?». Эти герои живут в деревне и говорят матом, не матерятся, а говорят. Вот встречаются два деревенских жителя, и один другому говорит: «Ваня, ты что…?». А тот ему говорит: «Да ты сам…!». Бред какой-то. Я категорически отказался заменять слова точками. И книга вышла. Главное в любом деле — настаивать на своем и не бросать начатого. Как умно сказал один француз, профессионал — это любитель, который не бросает.

Рецензентов литературных премий сложно удивить

— По этому поводу я всегда цитирую Сергея Довлатова: «Обидно, когда о тебе не пишут». А когда пишут, идет процесс. Люди прочитали, у них возникли свои идеи. И если они тебя за что-то ругают, это тоже нормально, значит, чем-то кого-то зацепил. Рецензент — это кто? Это читатель, только ему еще приходится свои мысли излагать. Один написал, что это стимпанк, другой написал, что жуткий сибирский фольклор. В целом я заметил, что они сами были удивлены немного. Это, наверное, было определенным комплиментом автору. Рецензентов литературных премий сложно удивить. У них на все есть какие-то ассоциации, все укладывают в какие-то схемы. Из-за чего обычному читателю, наверное, не стоит ориентироваться на рецензии такого рода. Они всегда найдут недостатки и объяснят, что в тексте нет новизны, а тут автор не доделал.

Как отметил секретарь премии «Нацбест» Вадим Левенталь, «Интересно, что за „Головастика“ проголосовал Питер. Все трое членов жюри, которые проголосовали, они оттуда». Сам финал и вручение главного приза премии победителю, которого выберет уже другое жюри, будет 3 июня. Но все это дело для меня новое, механику премии я не знаю, но теперь буду следить за финалом, интересно.

В рамках своего произведения писатель сводит счеты с тем, с кем хочет

— Я испытывал в Томске тоску, еще учась в школе. Но при этом маленькая планета Томск обладает очень сильным притяжением. Так получилось, что прекрасная поэтическая компания, дети, работа, ТВ-2 (томская телекомпания — прим. ред.) — все это притягивало меня более 20 лет моей жизни. Это такие коллективные галлюцинации, которые помогают человеку прожить жизнь.

И я очень благодарен Владимиру Владимировичу Путину за то, что он закрыл телекомпанию ТВ-2. Ну, не сам лично, а с помощью каких-то организаций, которые грызли кабель, отнимали лицензию и прочее. До закрытия телекомпании ТВ-2 была некая иллюзия, что есть островок свободы, возможность делать, что хочешь, и получать за это зарплату. После 2013 года эти иллюзии прошли. И одновременно мне вспомнилось о том, что мне хотелось написать книгу о тех людях, которых я встречал, будучи журналистом. Я сел и написал и заодно отомстил Владимиру Владимировичу за то, что он закрыл ТВ-2, потому что всех подонков я поместил в деревню под названием Пудино. Писатель имеет право и возможность сводить счеты с кем хочет в рамках своего произведения, хоть с президентом, хоть с господом Богом.

Про это гениально написал Толкиен: «Жил-был Хоббит и у него была нора, но не та грязная нора, о которой вы подумали, а очень хорошая нора, где есть кофе, плюшки и трубки с табаком». И вот он так бы и сидел, если бы однажды не появился волшебник Гендальф и не дал бы ему пинка во внешний мир. Так, наверное, и я тоже отправился странствовать. И много где побывал с тех пор, и пока не хочется останавливаться.

Кочующий писатель и его «Пляс нигде»

— Сейчас, наверное, большую часть времени я провожу в Москве. В 2012 году в Томске я впервые провел фестиваль «Пляс нигде». «Пляс» — это место с французского, «нигде» — это нигде. И с тех пор я кочую.

Причем не только я. Андрей Кузичкин (в то время он был главой Томского областного департамента культуры) помог профинансировать этот фестиваль, теперь он политэмигрант в Эстонии. Константин Нотман (был директором завода «Сибэлектромотор»), который дал нам площадку для открытия фестиваля, теперь живет в Америке. Пригласил тогда поэтов из Москвы, надеялся повторить что-нибудь подобное в Томске через год и потом. Это была последняя вспышка иллюзии.

Тогда еще существовала телекомпания ТВ-2, я в ней работал. К нам в гости пришел заместитель уже нового томского губернатора. И я, воспользовавшись служебным положением, подошел к нему и спросил, есть такой фестиваль, как вы думаете, интересует ли администрацию Томской области его дальнейшее проведение? Он посмотрел и сказал: «Я вас услышал». Как организатор этого поэтического фестиваля, я сделал все, что мог, даже подходил к высокому чиновнику и спрашивал его…

В результате мы провели фестиваль «Пляс нигде» в Санкт-Петербурге, во Вроцлаве, во Франкфруте-на-Майне и в Париже, и еще были в Берлине. С разными откликами, успехами и прочим фестиваль в полном соответствии со своим названием получился действительно кочующим.

Места, где пишется

— Бывают места, где ты напитываешься, а потом, вернувшись, тебя прёт. Индия — такое место. Я с трудом представляю себя сидящего в хижине на берегу Индийского океана и пишущего. А вот поездить по Индии и потом долго чувствовать, как накатывают эти волны воспоминаний, впечатлений, это да. Потому что для работы, как мне кажется, нужно спокойное место, без ярких впечатлений: Балтийское море, Швеция или Латвия. Ничто тебя не отвлекает, сегодня идет дождь, а завтра — не идет. Вот все события, поэтому ты можешь спокойно сосредоточиться на работе и писать.

Какая свобода нужна писателю?

— Мне кажется, что для писателя самое важное — не ходить каждый день на работу. Потому что это убивает все. Служба. И писателей, которые ходили бы на службу, кроме Кафки, я сходу вспомнить не могу. Это трагический пример писателя, который ходил на службу. Но он не опубликовал при жизни практически ничего, его тексты знали только друзья. И своему другу Максу Броду он завещал уничтожить свои произведения.

Вообще, любой писатель должен иметь повседневную свободу. Она может быть свободой в демократическом государстве, авторитарном государстве, или, как показывает пример Михаила Булгакова, свободой в тоталитарном государстве. Но тем не менее на бытовом уровне такая свобода должна быть. Думаю, что офис — гораздо худший враг писателя, чем Сталин. В тоталитарном режиме можно извернуться и побыть самим собой, хотя бы в роли городского сумасшедшего или юродивого. А если ты ходишь в офис, то все, тут ничего не поделаешь.

Текст, фото: Ася Вострикова

Креативные индустрии

Как делают хорошее кино. Кинопродюсер Наталия Клибанова о создании «Мастера и Маргариты», региональных поисках киноиндустрии и впечатляющих томичах

21 марта 2024
Как это работает

10 историй Михаила Фаустова о том, как книжные фестивали меняют города

7 марта 2024
Томские новости

В Томске пройдет гаражка издательства «МИФ»

12 марта 2024
Креативные индустрии

Локальные истории. Кинопродюсер Павел Сарычев о том, почему столичные производители фильмов и сериалов все чаще обращают внимание на регионы

20 марта 2024
Томские новости

Томичи смогут помочь издать вторую часть исторического романа «Погром»

4 марта 2024
Интервью

Писатель Сергей Мальцев: «Во второй части „Погрома“ герои переживут свой ад, рай и возрождение»

12 марта 2024
Люди

В Томске презентовали сборник воспоминаний об известном томском ученом Вячеславе Новицком

25 марта 2024
Люди

«Торо́ва, Топӄ!»: как лингвист Григорий Коротких помогает томичам изучать селькупский язык

5 марта 2024
Томские новости

Томичей приглашают на презентацию иммерсивной игры по сибирской истории

6 марта 2024