Принцип чтения.
Илья Мясников: «Однажды прочел „Онегина“ шесть раз подряд»

Герой нашего сегодняшнего «Принципа чтения» — Илья Мясников, дизайнер и преподаватель факультета журналистики ТГУ, кандидат наук.

Он рассказал о том, что заставляло его рефлексировать на тему чтения, о целебном свойстве классики, признался, что много думает о Пушкине и его книгах. А еще поведал о тех недавно прочитанных произведениях, которые показались ему любопытными.

— Буду называть свои любимые книги вразброс.

Сэлинджер, «Над пропастью во ржи». Читал ее первый раз в возрасте, близком к герою, и совершенно не понял, что эта книга про другое время, что это еще дорок-н-ролльная эпоха. Потом почувствовал чудовищный обман: внутренний мир человека, который годится мне в отцы, представили, как мой мир, а я принял все за чистую монету, думал, это сейчас написано. Когда остыл, то понял, что на самом деле в этом вся прелесть.

***

Из недавно прочитанного мне запомнился «Французский роман» Бегбедера про детство, про взросление, переживание перехода во взрослый период. Трогательная, смешная, немного грустная книга. Не буду всю фабулу пересказывать, но суть в том, что главный герой, попадая на один день в тюрьму, переживает это приключение как одно из тяжелейших испытаний своей жизни. Оно заставляет его заново прожить свои детские годы, вспомнить, что в них было хорошего, что плохого, что пустого. Думаю сейчас про эту книгу.

***
«Евгений Онегин». Однажды прочитал его подряд раз шесть от начала до конца и по отдельным главам. До сих пор мне сложно что-то сравнивать с ним. Понимаю, что это путешествие такого богатства и такой силы… 200 лет прошло почти, но мне кажется, до сих пор мы не все поняли об «Евгении Онегине», хотя и сняли основные смыслы. В последний раз перечитывал его с комментариями Юрия Лотмана. Это было… словно расшифровывать код самого себя! Когда этот роман называют энциклопедией русской жизни, в этом на самом деле есть смысл, хотя, может, и не тот, который лежит на поверхности.

Почему-то в последнее время много думаю об «Онегине», о Пушкине. Пространство временное, которое нас разделяет, стало казаться мне очень маленьким. Культурный разрыв в 200 лет — это всего ничего… В прошлом году моему деду исполнилось бы 100 лет. Значит, Пушкин нам примерно прапрапрадедом приходится по возрасту.

Полагаю, это один из смыслов книги, сокращение временного пространства, возможность встретиться с тем, кто является твоим культурным предком, что-то у него спросить.

Мне в «Онегине» не все понятно, есть в нем для меня вопросы, живые до сих пор.
Как уживаются в человеке такие противоречивые вещи: развитые представления о чести и готовность убить друга? Для меня загадка, откуда все это берется. Они же сами понимали, что делают, и, дырявя друг друга на дуэлях гораздо лучше, чем мы сейчас, осознавали всю преступность.

Второй вопрос, о котором я тоже не могу не думать: если не было бы дуэли в 1837 году, не было бы Черной речки, этой пули, то что бы произошло? У меня ощущение, что это имеет непосредственное отношение ко мне, и все мы жили бы по-другому. Говорил же Достоевский, что Пушкину было суждено объяснить русских всему миру, чтобы дальше пошел бы какой-то иной разговор. Но не получилось.

Еще думаю, что малость дистанции, возможность увидеть себя в связи с другим временем и пространством это то, что дает тебе спокойствие в тяжелые времена. Это то, что невозможно у тебя отобрать.

***

Фазиль Искандер — многое у него люблю, он был для меня одним из главных детских писателей. До сих пор с удовольствием его перечитываю, и сборник «Дерево детства», и «Детство Чика», и «Созвездие Козлотура», и «Кролики и удавы». Мне до сих пор кажется, что он много понимает про детей. Он умеет смотреть на взрослых детскими глазами, это тоже очень хорошо.

Некоторые фразы из Искандера, казалось бы, совершенно рядовые, они всплывают в памяти в обыденных ситуациях. Например, про презрительный взгляд манекенов, который показывает нам, что можно быть человеком, человеком не являясь.

***

Книги, которые перечитываю много раз, возвращаюсь к ним по каким-то не совсем мне понятным причинам, это трилогия братьев Стругацких. «Обитаемый остров», «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике». Трилогия Стругацких мне много говорит о величии человека и его в одно и то же время ничтожности. Я все время думал, эта книга из другого мира. Понятно, это только ощущение, но она намекает на множество миров. Мир, где мы живем, не последний, может быть. И нам под силу его сотворение, значит, есть надежда на обновления нас самих.

***

Однажды мне попалась в руки книга Даниэля Пеннака «Как роман». Я единственную в своей жизни рецензию написал именно на нее! Это французский педагог и писатель, его эссе о том, почему ребенок перестает любить читать. Для меня это был актуальный вопрос, я заинтересовался механизмом — у меня подрастали собственные дети.

Он сформулировал несколько правил чтения, когда я их увидел, понял: это то, о чем я мечтал. Идея основная в том, что если мы говорим детям или себе самим, что надо читать, то переводим чтение из категории «удовольствие» в категорию «нужного». Люди объясняют, зачем надо читать, не давая самого главного ответа: читать нужно просто для того, чтобы читать. У Пеннака в книге есть классная история: он как преподаватель литературы у трудных подростков вместо того, чтобы заставлять их работать на лекциях и семинарах, приносит им толстое издание «Парфюмера» Зюскинда и читает на занятии. Ученики в ступоре, они не понимают, что происходит. Спрашивают, когда он будет гонять их по этому материалу. Он говорит, никогда, я читаю просто чтобы читать. Один подросток засыпает во время чтения, так он запрещает его будить.

Мне этот образ близок. Книга — это одна из тех вещей, с которыми можно засыпать.

Пеннак формулирует правила того, что можно делать с книгами. Говорит о том, что у вас есть право не читать, право не дочитывать, не оправдываться не объяснять, право перескакивать, пропускать страницы, право перечитывать одно место сколько угодно… Он описывает чтение как процесс, которому можно предаваться. Для меня знакомство с этим текстом стало поводом подумать о том, как я читаю и почему.

***

Всегда боюсь обобщений, они часто задают ложное ощущение того, что на нас что-то сильно влияет. Но понимаю, что во время учебы в гуманитарном лицее у меня появилась некая готовность принимать сложные тексты и отталкивать те, которые по каким-то причинам не хороши. Хотя иногда плохими текстами можно любоваться как чем-то безобразным. Есть же у Умберто Эко коллекция глупостей человеческих.

В лицее у нас был феномен культовых книг. Когда мы туда только поступили, то таковыми считались «Мастер и Маргарита» Булгакова и «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Одна книга для разговора с девочками, другая с мальчиками. Как мне кажется, к 15 годам мы этим переболели. Думаю, что как «Трех мушкетеров» Дюма надо до 13 лет прочитать, так и эти книги до 15. Хотя потом еще к ним вернешься и их переосмыслишь.

В выпускном классе у нас была такая подготовка к поступлению в университет, к сочинению: нам читали 4–5 потоков литературы одновременно. Русская, зарубежная, спецкурсы, параллельно «Русская идея» на философии. Получалось, что про Серебряный век нам рассказывали четыре человека одновременно, что не могло не повлиять на наше мировоззрение.

Еще культовой книгой были «Сто лет одиночества» Маркеса. По программе мы его не проходили. Почему-то пользовалась популярностью «Пена дней» Виана, а также «Тошнота» Сартра, «Посторонний» Камю. Всегда есть закулисье, подпольный интерес, когда книга начинает обсуждаться не на уроках, а в кулуарах. Именно это, а не школьная программа, определяло успех книг.

В университете такими лидерами были Герман Гессе и Рюноскэ Акутагава. Считалось, что на первом курсе их надо обязательно прочитать, о них говорить. Они все время противопоставлялись учебной программе, а потом оказывалось, что они там есть.

Яркие, как вспышки, впечатления из университетской книжной жизни, это «Братья Карамазовы» Достоевского, «Красное и черное» Стендаля и отличная лекция преподавателя Аркадия Петрова по японской четверке — о писателях Ясунари Кавабата, Кобо Абэ, Кендзабуро Оэ и Юкио Мисиме. Так складывается впечатление, забыть которое невозможно.

***

Не могу назвать книги, связанные с работой. Считаю, наша профессия — она же не «сама про себя», хотя есть романтика журналистики и, безусловно, есть романтика дизайна. Но не передать словами, что такое печатный шрифт стальной, металлический, или романтику макетов, которые постоянно летают от заказчика к тебе с очередной правкой. Не рассказать о том чувстве, которое испытываешь, когда буквы стоят не на том расстоянии друг от друга, и тебе взвыть от этого хочется.

Для того чтобы это понять, не нужно читать книжку про дизайн. Скорее надо прочитать книжку про жизнь, ее гармонию, красоту. Понимание простых законов жизни — оно тебя больше приблизит к дизайну и журналистике, чем учебники. Может, для того, чтобы быть журналистом, вообще не надо читать книги про журналистов.

Даниэль Пеннак многое пояснил мне про преподавание. Наверное, другие книги мне о том же говорили, но мне чего-то не хватало, пока мне прямо не сказали: вот тебе простой рецепт.

Единственный смысл преподавания — это поделиться с остальными тем светом, который тебе когда-то приоткрылся. И все. Не для чего-то, не для светлого будущего, а просто потому, что ты можешь этим поделиться.

Пеннак пишет о невозможности целенаправленного воспитания. Также нельзя научить людей журналистике. Можно дать технику, ограничения, показать рамки. Но остальное обучение пройдет все равно по-другому. Это совместная деятельность, надо что-то делать вместе, иначе не срастается педагогический контакт. Думаю, это мне многое пояснило.

В плане преподавания еще одна хорошая книга — это Роберт Асприн с его великолепной серией «Мифы» про мальчика-волшебника, который заполучает в наставники демона. То есть, как демона — страшное существо из другого мира, оно на поверку оказывается азартным игроком, путешественником, выпивохой и весельчаком. Он тоже был волшебником в своем мире, но потерял магические способности. Потом он берет земного мальчика себе в ученики, и тот под его началом делает большие успехи. Я прочел книгу году в 1992-м, и с тех пор модель ученик-учитель у меня почему-то была именно такой. Она жесткая, но она построена на некоем совместном осмысленном прохождении трудных участков.

Мне часто хочется сказать что-то, как говорил Аас Скиву, или дать подзатыльник, но понимаю, этого не нужно. Достаточно того, что я держу эту модель в голове.

***

Есть книги и писатели, к которым хочу вернуться. Думаю перечитать военную прозу, у меня она не сложилась в общий образ. Читал только отрывки «Москвы и москвичей» Гиляровского. Не попадаются мне в руки «Соборяне» Лескова. Почти не читал Фицджеральда, хотя сама эта фигура меня притягивает как личность, но кроме «Великого Гэтсби» ничего у него пока не осилил.

***

Зато «Великого Гэтсби» я читал и по-русски, и по-английски. Это хороший опыт, мы здорово насыщаем книги смыслами, когда читаем их на разных языках.

Для человека, который не очень хорошо знает английский язык, движущей силой для чтения на нем может быть только любовь к тексту. Прочел Сэлинджера, и поэтому считаю, он переведен у нас просто бесподобно. Его, конечно, сильно окультурили, много в его уста вложили фраз… В оригинале его язык гораздо более уличный, чем мы привыкли. Это был очень сложный опыт чтения. Вся книга на сленге написана! Хорошо, что мне помогала любовь к переводу, и я дошел до конца книги.

Легко и с таким же удовольствием, как на русском, мне дался «Властелин колец» Толкина. Я даже «не заметил», что читаю на другом языке.

А Стивена Фрая читать не смог. Сначала списал это на незнание английского. Потом прочел по-русски и понял, что понятнее мне не становится, хотя вообще английская юмористическая традиция мне близка, она очень помогает в некоторые моменты жизни.

Еще читал Кэрролла, «Алису в стране чудес». Это настоящий лабиринт, там специфическая лексика. Помню, мне в детстве попалась прекрасное издание с комментариями, где прописаны аллюзии, есть литературные отсылки и сноски на стихотворные переделки, ремейки может занимать две страницы. Проделал то же самое по-английски потом. Вероятно, много пропустил, но это был аттракцион, американские горки, как поездка в Таиланд, где ты постоянно натыкаешься на что-то непонятное! Такое чтение точно нескучное, оно не умиротворяет. Постоянно надо разбираться, что это значит, что я не понял… Это здорово! Когда у человека сереет картина мира, то ему нужно новые блюда попробовать, увидеть новые города и страны, обновить впечатления. Тем, кто хочет заново почувствовать вкус чтению, я бы посоветовал «Алису» на языке оригинала.

Текст: Мария Симонова

Фото: Мария Аникина