Проспект освобождают от транспорта, превращая в огромную пешеходную зону. От Лагерного сада мимо Политеха, университета, Железнодорожного института, Дома офицеров, Почтамта, кинотеатра им. Горького, универмага по проспекту Ленина толпа утекает к речке Ушайке. Кто-то затягивает гимн речушке: и от куплета к куплету Ушайка превращается из веселой в бурливую, из бурливой в могучую, из могучей в великую...
Толпа редеет и растворяется: кому налево – к Томи, кому направо – к трамваю и далее на Черемошники, на Дальне-Ключевскую, на «Подшипник», кому прямо – к «Резинке» – заводу резиновой обуви. А сзади подходят новые поющие, смеющиеся и вдохновенные лица. До позднего вечера главная улица города – во власти молодежи. А дальше – танцы по общежитиям, в Горсаду, по скверам и паркам. Пролетает ночь, и вот уже влюбленные парочки встречают рассвет над городом...

Это сейчас парк выглядит нарядным и презентабельным, с Мемориалом воинской славы и мощеными плиткой дорожками. А полвека назад Лагерный сад был местом, заросшим бурьяном, кустарником и деревьями, с редкими тропинками, по которым гуляли редкие прохожие, спускающиеся к Томи.
Слева – Синий утес, справа – понтонный мост через Томь – единственное связующее звено с Затомьем, которое в любое время года смотрелось великолепно.
По весне – дымы до горизонта, когда землю готовят к посадкам и посевам. Летом – зеленый ковер полей с вкраплениями усадеб и деревушек в обрамлении садов. Осенью – тот же ковер, только многоцветно-оранжевый.

После окончания школы в 1950-х особых терзаний в выборе профессии у Абрамочкина не было. Летом газета «Красное знамя» всю четвертую полосу отводила теме: «Куда пойти учиться?». Выбор был очевиден – конечно, туда, где самая большая стипендия!
Стипендия в Горном техникуме: 390 рублей. Выдали китель, брюки, шинель и фуражку – их стоимость вычли из стипендии, но копеечную и в рассрочку на все время учебы. Полный кошт – одет, обут и на питание остается.
В Горном техникуме давали и общежитие, но жить там Гриша не захотел – шумно, гуляют и поют, уроки делать трудновато. Поэтому снял жилье на углу Вершинина и Герцена. Стул, кровать, тумбочка, настольная лампа, удобства во дворе. Угол невелик, зато никто не мешает: старушка-хозяйка ходит на цыпочках – человек занимается!

Через дорогу от Лагерного сада – десятый корпус Политехнического. Здание по проспекту Ленина, 2, редкий для Томска образец соцампира, было построено в 1956 году. Львиная доля лабораторных работ была выполнена студентом Григорием Абрамочкиным именно здесь – после Горного техникума он поступил на вечерний факультет Политеха.
Лекции чаще слушали в Главном корпусе. Легкая пробежка после лекции между Главным и 10-м для выполнения лабораторок была ежедневной тренировкой – вместо физкультуры – вспоминает фотограф.
Идем дальше. Проспект Ленина, 28 – ТЭМЗ, Томский электромеханический завод, первый завод в жизни Абрамочкина. На вечернем факультете в Политехе учились ребята и с электролампового, и с «Манометра», и с инструментального, и с «Подшипника».

Но идем дальше. Корпуса Политехнического. Слева главный, справа – геологоразведочный, далее, вглубь – горный техникум.
Главный корпус Политехнического поражал обилием студентов, шумом и энергией, исходящей от каждого, пролетающего мимо молодого человека.
А еще это был шаг до центра города. Здесь для Абрамочкина сконцентрировалось всё – учеба, работа, главное хобби – фотография, любимый «Торпедо» – и все на одном пятачке, в шаговой доступности. Научная библиотека, Университет, площадь Революции с памятником Ленину, Горсад, Верхний и Нижний гастрономы – томские «Елисеевские», стадион «Труд», главная база местной футбольной команды.

Григорий Абрамочкин:
– Утром прихожу в лабораторию, модуль уже на столе с формулой, по которой я должен рассчитать кривую и распаять модуль (потом аспиранты Политеха вставляли распаянные модули в ЭВМ – шкафы четырехметровой высоты и «улетали» покорять иные миры).
Сеня Рудницкий, тоже вечерник, только универа и на курс старше меня, дает негромкую команду:
– Тихо!
Я включаю паяльник и завожу:
– Лола! Ах, Лола!
– Куда уносит нас гондола?
Лаборатория грохает от смеха.
Рабочий день начался.
Любили среды (эти маленькие субботы), в них начинался «праздник ожидания праздника» – выходного дня. Субботы были рабочими, только на час короче, и со среды неделя катилась ускоренными темпами к воскресенью.
Сеня после окончания уехал в Питер, жил где-то в Гатчине. Будучи в командировке на освоении нового изделия и не зная адреса, спросил у ребят в НИИ, где учились:
– Как найти нужного человека, не зная адреса?
– Очень просто. Постой в субботу в 16 часов у метро «Площадь Восстания» на Невском лицом к Московскому вокзалу минут 30 и будет тебе встреча.
Точно! Минут через 10 несется Сеня с букетом цветов:
– О!!! Как ты кстати! Мне нужен свидетель! Я женюсь!
Свадьбу сыграли в лучшем ресторане города – на крыше гостиницы «Европейская», а вскоре Сеня с супругой уехали в Израиль.
Незабываемые дни.

Впереди по ходу – Университет c его незабываемой рощей и потрясающей, можно сказать, национальной гордостью – Научной библиотекой, (на то время – лучшей и полнейшей в Сибири), с не менее знаменитым громадным читальным залом, который всегда был полон до позднего вечера и где практически всегда можно было найти или заказать нужную книгу.

В свободные от занятий вечера студенты засиживались допоздна – и по работе, и ради фотографии, и из-за шахматных баталий. Была в обороте и азартная игра – назвать дату вскрытия Томи – ледохода.
Сразу после Нового года до 23 февраля ответственному сдавали конверт с датой вскрытия и ФИО автора прогноза. Когда начинался ледоход, народ собирался и на берегу, и у окон высоких корпусов Университета.
Цена вопроса была – рубль в день, в ту или иную сторону. Ошибки доходили до 15-20 и более дней. Этому способствовало и то, что конверты сдавались тогда, когда весной и не пахло, а на дворе стояли трескучие морозы. Походы к старожилам, к прогнозистам, в библиотеку (собрать статистику) – все это было не более, чем утешение. Абсолютных попаданий, как правило, не случалось, и суммы собирались значительные.
Кульминация игры – поход в ресторан «Север», лучший на то время. Заведение располагалось в бывшем купеческом доме по проспекту Ленина, 95. Живая музыка, всенепременно певец на сцене, у входа – швейцар в ливрее и обязательно с бородой. Поход был заметным и ожидаемым событием в компании друзей.

Эту же игру в 1966 году томская диаспора организовала и в Куйбышеве – будущей Самаре, куда на авиационный завод Абрамочкин отправился работать после выпуска.
«Ледоход на Волге так же красив, только мощнее – Волга у Куйбышева шире и многоводнее Томи. Отмечали в лучшем ресторане города при гостинице «Волга». Самарским аборигенам наша игра очень понравилась, но в следующем, 67 году, по Волге прошел ледокол и открыл навигацию на полмесяца раньше. А в Томске (как писали друзья), лед стали взрывать задолго до ледохода. Так идея и изжила себя», – рассказывает Абрамочкин.

Речка Медичка в Университетской роще не замерзала в самые трескучие морозы. Только пар клубился, да оседал иней вокруг. По роще, через мосток, легко было выйти к Мединституту. Не к парадному подъезду, с проспекта Ленина, а к заднему крыльцу, где проводят свой досуг между лекциями и практическими занятиями все студентки и лаборантки института.
В этот престижный институт народ тянулся из Грузии, Армении и других республик Союза. Поступила туда и сестренка приятеля Абрамочкина по Горному техникуму. Со свежеиспеченной студенткой меда Гриша начал встречаться, потом женился, а недавно отметил и «золотую» свадьбу.

Через Московский тракт от рощи – бывший институт «паровозников», которых перевели в Омск, стоящий на Транссибирской магистрали. Здание перестроили – и получился ТИРиЭТ (сегодня – ТУСУР), украшение площади.
Только организованный институт объявил допнабор на опять же вновь организованный факультет радиоуправления – космонавтике требовались специалисты.
Льготы допнабора: стипендия в размере зарплаты, но не выше ста рублей, (а она, даже на заводах, если отбросить премию, у молодых ребят, работавших на заводах и учившихся на вечернем, была почти такой же). Минусы: учиться на семестр дольше. Зато стыковые семестры – одна-две лекции и два-три экзамена, в зачет шли ранее прослушанные дисциплины.
Получать зарплату, при этом не работать и не учиться вечерами – чего же боле, как сказал поэт! Раздумья были недолгими.
Из Омска даже вернулись некоторые «паровозники» с местными корнями. Вечерников томских вузов организовали в отдельную группу.

Окна ТИРиЭТа смотрят прямо на Ильича, памятник ему возвышался на площади Революции.
За ночь перед Ильичом возводились трибуны, здесь на Октябрьские и Первомайские праздники проводились демонстрации и парады. В свободное от этих мероприятий время Ильич жестом приглашал молодых людей в институт:
– Ребята, ищите счастье в этом институте, за ним будущее.
И действительно, ТИРиЭТ очень быстро ворвался в группу лидеров среди институтов города, ну а здание – украшение площади Революции (ныне – Ново-Соборной), да и всего города.
А ещё ранее, до Ильича, здесь был стадион «Динамо», на котором зимой заливали каток и где допоздна звучала музыка, молодые голоса и звон коньков и льда.

Буквально в двух шагах от площади Революции стадион «Буревестник» (ныне «Труд»). У его входа в любое время года и суток, (зимой – в мороз, осенью – в дождь, летом – в жару, в ночь – полночь), кучковались болельщики, обмениваясь последними новостями.
Братья Ченцовы, Анатолий и Владимир, будущие старший тренер и начальник команды, народные любимцы – отслеживался каждый их шаг, финт, рывок. Все комментировалось и вызывало полный восторг. Действительно, солидные ребята, если надо – вставят любому (даже если ты из Барнаула).
А свой молодой, доморощенный мастер спорта – Валерий Боровик! В 1/16 кубка России киевское «Динамо» прислало дублеров. Наши студенты – команда «Буревестник» – их обштопали.
К 1/8 московское «Торпедо» отнеслось более серьезно. С превеликим трудом на последних минутах Слава Метревели из сборной страны вырвал победу: 2:1.
Тогда первая лига всегда играла в гостях с командой из лиги ниже – это был праздник в провинции!
Валеру Боровика пригласили в «Торпедо» – томичей переполняла гордость: наш парень в столице! И в то же время жалко: ушел такой заводила.
Славы там Валера не снискал и вскоре вернулся обратно в родные «пенаты». И вновь своими финтами и проходами по центру и по флангам приводил в восторг болельщиков.
А дерби Томск – Барнаул: Томич, Торпедо – Темп, Динамо!
Да куда там Спартак–ЦСКА или Локо–Спартак?! У нас коллизии круче.
Матч Томск – Барнаул (и наоборот) срывал сотни молодых людей в поездку. Тогда не было заигрывания с фанатами (приглашать кого-то на чартер или выделять сектор и снабжать билетами). На электричках, товарняках, в общих вагонах молодежь штурмом брала любое движущееся средство и добиралась до Барнаула или Томска. Поддерживали, как могли, своих. И если, паче чаяния, вырывали победу (а такое было, и не раз), то обратная дорога домой превращалась в праздник.
И неважно, что утром рано на работу. Успевали! Игра стоила свеч!

Григорий Абрамочкин:
– Позже стали «осваивать» Сибирь мастера кожаного мяча из Закавказья. Одним из первых был Ариф Аббасов, который плел хитроумные кружева не хуже Михаила Месхи.
Он первый в Томске, (не буду говорить за всю Сибирь) появился в плаще «болонья», чем покорил всех даже более, чем финтами.
К нам в Томск такие плащи ещё не поступали, иначе наши модники знали бы об этом. Но обзавестись такой обновкой было мечтой всей нашей группировки. А что – выйти в нем на «Брод», а там девчонки…
Уже работая в Самаре, будучи в командировке в Москве, с утра заскакиваю в ГУМ, выкинули то самое, 240 шт. Занимаю очередь, на руке пишут номер, где-то за 500. Подходит студентка, и всего за 5 рублей (при окладе 105 руб. плюс 20% премии) - я уже 24-ый, то есть, гарантированно вписываюсь в объем. Таким образом с утра перед занятиями девчонки немножко увеличивали свою стипендию (или компенсировали её отсутствие).
А командировочному можно было купить итальянскую кофту супруге или мохеровый шарф себе, или какую-то иную невидаль. Что характерно, занимались этим мелким бизнесом в очередях тогда только девчонки.

От стадиона «Труд» заглянем на минуту в близлежащий Горсад. Это сейчас он похож на улей: киоски, лоточницы со снедью, аттракционы и детвора, шныряющая вокруг них. Тогда – тишина, вход-то платный, редкие прохожие, музыка по вечерам – когда танцы.

Григорий Абрамочкин:
– Мы Горсад любили – во-первых, танцы, во-вторых, за танцплощадкой – три-четыре ступеньки вниз, и райский уголок (мы его называли «Сочи»), пивная. Там было два-три столика, но мы всегда располагались на траве. Брали литров десять пива (в эмалированное ведро), алюминиевая кружка для разлива. Пиво только двух сортов – «Жигулевское» или «Рижское» (других в природе не было).
Тихо, спокойно, очередь небольшая, никакой толкучки, хотя за пределами сада у пивной могли и «фейс» помять и пиво могло кончиться (что ещё хуже) в самый неподходящий момент, когда очередь на подходе.
А на танцах мы, кроме Горсада, любили бывать ещё в общежитии фармучилища, (недалеко от Горного техникума) и в ЦПХ (аббревиатура, не поддающаяся приличной расшифровке, но понятная всем студентам того времени) – женском общежитии Университета на Никитина, там жили биологички и географички.
Славное было время.

Покинем Горсад и через Ново-Соборную площадь вернемся к ТИРиЭТу. Абрамочкин вспоминает еще два памятных места – библиотеку института и столовую:

– Библиотека, конечно, не Университетская, но посидеть в тиши читального зала можно с пользой, да и нужную книгу всегда можно найти.
А столовая! Бежишь туда – холодно, голодно, на душе мерзопакостно. Да тут ещё Столповский со своими передатчиками, будь они неладны, да и в кармане никакого перезвона и стипендия ещё через неделю. Бабульки, работающие в столовой, и с радостью, и с жалостью привечали нас:
– Касатики, холодно? Погрейтесь!
Пообедать можно за копейки: чай – одна копейка (с сахаром – три коп.), соль, горчица – на столе. А тут ещё в стране урожай, может, кукуруза пошла – Никита Сергеевич хлеб в столовых сделал бесплатным: хоть кусок, хоть два, хоть всю порезанную горбушку, только ешь!
За спиной плакат:
– Хлеба к обеду в меру бери! Хлеб драгоценность! Им не сори! – призывал нас к бережливости.
Но мы сметали всё.
Правда, повторюсь, всё хорошее быстро кончается, бесплатный хлеб вскоре отменили.
Выходишь из столовой – тот же ветер, та же метель с ледяной крупой, а шинель нараспашку.
– Чего это я хандрил? Жизнь прекрасна, даже чудесна, потеплело-то как!

Дом офицеров, бывшее Общественное собрание – еще одно украшение Томска.

Наискосок через проспект – Краеведческий музей. Всякий раз, пробегая мимо музея, Григорий вспоминал Николая Заболоцкого:
– Любите живопись, поэты!
С томского музея любовь к живописи стала постоянной спутницей Абрамочкина в командировках и путешествиях по стране: Русский музей в Питере, Третьяковка и музей им.Пушкина в столице, Львов, Киев, Таганрог... Куда бы не забрасывала работа или тяга к путешествиям, даже в небольших городках, типа Моздок, МинВоды или Мичуринск, знакомство с городом начиналось с разведки: а живопись в этом городке есть?
Когда страна перешла на новый формат – семилетка вместо пятилетки, в Краеведческом музее была организована фотовыставка «Семилетка в действии». На нее попало 26 работ Абрамочкина, 7 музей оставил в своих запасниках.

Сразу же после Дома офицеров – центральная аптека (она же единственная работала ночью, как дежурная). Слева вниз узкой тропкой к деревянным домам и домишкам – Татарская слобода, практически до самой Томи. Томь от строений отделяла дамба. В слободе жили симпатичные девчонки, но местные Отелло оберегали их честь от набегов сверху.
Женя N, обворожительный лаборант из компании Абрамочкина с хорошо подвешенным языком и обходительными манерами познакомился с девушкой из слободы на проспекте Ленина, спустился вниз, проводил её до дома. Договорились встретиться вечером на танцплощадке у дамбы. Днем местная братва сильно не озоровала.
Вечером в рубашке «Апаш», в модных легких и мягких «корочках» Женя «нарисовался» у танцплощадки, но быстро оказался в окружении молодых чернобровых парней.
Ситуацию Женя оценил быстро, отступал к дамбе, ублажая аборигенов разговорами о расширении кругозора, (на язык он был горазд, чем давал фору нам, тугодумам). На дамбу Женя взлетел джейраном, (ребята ещё внизу), снял «корочки» и… где та лань, и где тот Гарун, который быстрее лани…
Дружба, однако, состоялась и без кровопролития. Вполне коммуникабельные ребята оказались в Татарской слободе.

Путешествие по проспекту приближается к финалу.
Справа – кинотеатр им. Горького. Первая поездка в город и поход в кинотеатр им. Горького, где шла картина «Гость с Кубани» с Анатолием Кузнецовым (будущим Федором Суховым) в главной роли запомнилась на всю жизнь.
Это случилось в девятом классе, летом. Тогда школьник Абрамочкин уже подрабатывал: то качал воду на водокачке и отпускал её жителям болотистой Шегарки, где питьевую воду приходилось доставать из глубины, то пенсионеры нанимали его косить сено, зная, что парень не сачкует. Цену давали сами: «25 рублей в день плюс харчи, за день так намахаешься, что ночь пролетает, как один миг».

Перед сеансом обязательно шел киножурнал «Сибирь на экране», где, главным образом, демонстрировались успехи в сельском хозяйстве. Но иногда показывали и городские новости, в том числе, и в Томске. Эти кадры проходили «на ура» и под аплодисменты.

Миновав театры, «Нижний» гастроном и универмаг, мы подходим к старому мосту через Ушайку. Скоро здесь развернется гигантская стройка, у которой Абрамочкин провел немало времени и днем, и ночью в поисках хорошего ракурса. К ней трудно было подойти из-за обилия техники, работающего люда и высоких заборов, но зато получившиеся в итоге кадры попали и в газеты, и на выставки.

Сегодня Томск изменился, стал элегантнее, красивее, европеистее, что ли... Но в одном город остался прежним – он молод. Молод теми же студентами и молодыми учеными, такими же энергичными, жизнерадостными и жизнелюбивыми.

А тогда... Это было золотое время. Наша группа так сдружилась, что все свободное время проводила вместе на Томи, на Степановке, да и на лекциях старались держаться вместе, группками по интересам.

Да и ребята в группе подобрались, надо прямо сказать, зубастые и сообразительные.
Женя Бушманов, с радиозавода, технарь до мозга костей:
– Ребята, как вы работать будете? – смотрел он на наши мучения с осциллографом, который мы пытались засинхронизировать. – Ведь осциллограф – это продолжение вашей руки, – тыкал он в плечо сидящего за прибором.
Технику Женя знал в совершенстве, и мы на лабораторках старались попасть с ним в одну группу. Боготворил Муслима Магомаева, который набирал силу и афиши о его приезде уже расклеивались по городу.

На прогулке я, как бы невзначай бросил:
– Тут и так дел полно, да ещё «какой-то» Магомаев приезжает!
– Какой-то?!! – побелевшими губами почти шепотом переспросил Женя. – Ты сказал – какой-то??
Кое-как успокоили его, пообещали достать билет, как только откроется их продажа.
Вася Огорелов – других оценок, кроме пятерок, не знал, не взирая на то, техническая это или гуманитарная дисциплина. Вроде бы работал в Обнинске, чуть ли не первом нашем наукограде.
Паша Саввин, с электролампового, в первой пятерке распределился в Бийск, который уже тогда тянул на наукоград. После Бийска отслужил военпредом на Байконуре. Потом в чистом поле, под Калугой, заложили завод «Тайфун», где Паша от простого строителя прошел все стадии роста: инженер, начальник КБ, начальник производства, главный инженер, зам. Гендиректора по маркетингу, стал, фактически, вторым человеком на заводе. По службе неоднократно был в Штатах, в Индии – Тадж-Махал лицезрел не в кинохронике.
Володя Неупокоев, рослый спортивный юморист и заводила, по слухам, осел в Новосибирске, на «ящике» (пардон, на номерном заводе). Чуть ли не на второй неделе стал зам. начальника цеха.
Юра Поздеев с «Электромотора» отработал вместе со мной на Куйбышевском (Самарском) авиазаводе положенные после распределения два года и ушел на АвтоВАЗ в Тольятти. Быстро стал замначальника отдела по работе с поставщиками электрооборудования – Болгария, Югославия стали любимыми точками.
Миша Кожевников, обаятельнейший человек, любимец группы, распределился в Омск, тоже на «ящик».
Раскрылись ребята, о талантах которых мы не знали и не ведали.
Гусаченко – прекрасный баритон, на выпускном вечере на бис, под аплодисменты исполнял арии из опер.
Кричевская – первая красавица курса, рапиристка, кандидат в мастера спорта. Кретинин – кандидат в мастера спорта по гимнастике.
Лёня Докунин из Подгорного, «паровозник» из параллельной группы, распределился вместе со своим другом Виталием Федоровым в Самару, потом на Байконур. Тогда нас в Самару распределилось девять человек, из них пять человек выбрали Байконур, четверо, в том числе и я, авиазавод. Лёня вернулся на завод. Компанейский парень с золотыми руками и чистым голосом, пел божественно, причем без музыкального сопровождения. На Лёню в курилке смотрели уважительно – он единственный, кто целый семестр получал стипендию и в Томске – в ТИРиЭТе, и в Омске – в желдоринституте. Легкие упреки он беззлобно парировал:
– Ну а что, я пойду и буду просить – не давайте мне стипендию?! Меня же ругают, почему я затягиваю с получением. А мне из Томска в Омск ещё мотаться надо. Ещё та морока!
На авиазаводе нас и осталось двое сибиряков, которых всегда и везде уважали
Когда всё стало разваливаться, заводы встали и пошли сокращения, Лёня, уже в пенсионном возрасте, прошел двухнедельные курсы и стал работать в областном драмтеатре. Поднимал и опускал пожарный занавес - сложную многотонную механическую конструкцию. Воспользоваться этим устройством Лёне, слава Богу, ни разу не пришлось, но все премьеры и всех знаменитостей и сейчас наблюдает с внутренней стороны кулис.

Что земля круглая – доказано не раз.
Каждый год восьмого мая я езжу на старую дачу, нарезаю ведро тюльпанов, которые потом раздаю старушкам у подъезда, ветеранам на трамвайной остановке и Девятого Мая идем с женой на парад и возлагаем цветы к Вечному огню.
Так вот стою с ведром тюльпанов на трассе Самара-Курумоч. Парень рядом:
– Какие тюльпаны! Прелесть!
– Бери сколько хочешь!
– Да куда мне, улетаю на Байконур.
– Есть у меня там приятель, закончили вместе институт в Томске. Высокий, худой, рыжий, немного заикается, – Виталька Федоров.
– Кому Виталька, а мне Виталий Михайлович, начальник вычислительного центра, мой босс.
Завернул тюльпаны в мокрые газеты, потом сообщили: довез, вручил.
Иных уж нет, а те далече...