Принцип чтения. Илья Ротенберг: «Детям нужно как можно больше читать вслух»

Главный режиссер Томского театра юного зрителя Илья Ротенберг признается, что больше увлечен музыкой, чем чтением. Но о книгах он рассказывает очень увлекательно.

О пользе чтения вслух для детей, об авторах, чьи романы не смог осилить, о книге, помогающей понять пьесы Чехова и том, что общего между Вильямом Шекспиром и Реем Куни рассказывает новый герой «Принципа чтения».

— В детстве мама очень часто читала мне на ночь сказки: русские, зарубежные… Сегодня я могу всем родителям посоветовать как можно больше читать детям вслух. Это важно, это своеобразный театр. Книга — отдельный вид искусства. У него есть свои сильные средства. Как бы изобретательно не был поставлен спектакль, но литература обладает большим объемом, большими возможностями. Вы не видите того, что описывает автор, вы это воображаете. У театр другое оружие — это постоянный живой диалог со зрителем. Чтение всем, а особенно детям, помогает развивать фантазию. Надо обязательно ребенку читать вслух и обсуждать потом с ним книги. У меня так и было, но моя мама — учительница русского языка и литературы, так что другого и не предполагалось. И я очень ей благодарен за те беседы.

Мне хорошо запомнился момент из детства, связанный с книгами. Мне было лет 8, когда я заболел гриппом, лежал дома с высокой температурой. Мама взяла больничный. Она читала мне «Повесть о настоящем человеке». Выбор был неслучаен: у меня от болезни пропал аппетит, мама сварила куриный бульон, а я отказывался от него. Тогда она сказала: «А великий летчик Маресьев бы не выжил, если бы не бульон!». Начала читать мне повесть о нем, я был под впечатлением и съел бульон!

Две ключевые книги в моей жизни очень разные. Между ними нет ничего общего. Это «Три мушкетера» Александра Дюма и «Generatoin «П» Виктора Пелевина. Общий знаменатель между ними — благодаря им у меня возник интерес к чтению. До них меня приходилось заставлять браться за книгу. Читал, только если задали в школе или если мама ругалась.

«Трех мушкетеров» я прочел впервые лет в 13. Сейчас мне 34 года, я перечитывал книгу уже раз 15. Если сегодня она попадется мне на глаза, то я открою ее и не оторвусь от романа, пока не дочитаю до конца. Пелевина прочел несколько позже, лет в 16–17. Он меня поразил своей парадоксальностью. Особенность всех его книг с точки зрения художественного чтения (я не буду говорить о философии, буддизме, оккультных науках, поскольку в этом не силен) — в его позиции. Мир, привычный нам, он далеко не один, внутри него и вокруг есть множество других, которые мы не замечаем, но можем увидеть при определенном угле зрения. Как эти миры у него сталкиваются, смешиваются, как увлекательно путешествие по ним, сколько смыслов открывается в содержании! И Пелевин — мастер по владению литературным языком. К примеру, я помню цитату: «Сама по себе любовь не имела никакого смысла, зато она наполняла смыслом все вокруг». Это типичная пелевинская фраза. Она врезается в память, так точно и красиво сказано.

С книгами у меня получилось как с музыкой. Лет в 14 я услышал американскую группу «The Pixies», и все, теперь всю жизнь слушаю только рок-музыку. А после Дюма и Пелевина книга стала не то что бы моим близким другом, но уважение и интерес к чтению у меня появились.

Хотя до сих пор есть книжки, которые я читать не могу. Например, «Улисс» Джеймса Джойса. Я пытался осилить эту книгу. Завидую людям, сумевшим прочесть ее от корки до корки, увлечься и получить впечатления, которыми они еще и беспрестанно делятся. А я примерно с 20-й страницы перестаю понимать, что в романе происходит. Вероятно, это не моя книга. Более того, мой любимый учитель, важный человек в моей жизни, режиссер Евгений Борисович Каменькович поставил в «Мастерской Петра Фоменко» пятичасовой спектакль по роману. Я не досмотрел его до конца, хотя это хорошая постановка, о ней много пишут, ее обсуждают.

Такие же взаимоотношения у меня долго были с Достоевским. Все говорили: «Это же Достоевский!». А я не мог его читать. Потом все-таки с 3–4 захода воспринял «Бесов». Вдруг врубился, о чем автор хочет со мной говорить. До Достоевского я дорос лет в 25–27 лет. Может, со временем я и до Джойса дорасту. Пока же мне очень стыдно, но не буду лукавить, я его не прочел.

С того момента, как я стал режиссером, читать и слушать музыку для души у меня практически нет возможности. В последний раз для собственного удовольствия прошлым летом перечитал сборник рассказов Сергея Довлатова. Я его обожаю, даже предлагал актерам ТЮЗа сделать по нему этюды. Пока этого не случилось, но, возможно, такой спектакль когда-нибудь появится у нас в репертуаре. Сборник Довлатова мне однажды подарили на День рождения. И все! Я их прочел, теперь у меня дома на полке книг пять Довлатова. Люблю этого писателя за его иронию и самоиронию. Мне близка такая позиция. Я стараюсь быть таким же человеком, не всегда получается. А у него чем горше, сложнее, даже трагичнее обстоятельства, тем больше внутреннего юмора и иронии внутри человека. Чем сложнее судьба, тем веселее шутки. Это признак мужества и духовной силы, автор меня ими заражает, что замечательно.

Сегодня я в силу своей профессии еженедельно читаю пьесы, инсценировки, рассказы. У меня уже выработался свой метод: если дошел до 3 страницы и произведение меня не увлекло, то я его бросаю. Если захватывает с первой страницы, то дочитываю, размышляю о нем, может, даже ставлю по нему спектакль.

Много читаю современной драматургии, российской и зарубежной. Меня интересует все, что пишет Ярослава Пулинович. Это «мой» драматург, я понимаю, обожаю, чувствую ее пьесы. Всегда с нетерпением жду ее новых работ. Нравится мне, что делают братья Дурненковы. А некоторые пьесы Павла Пряжко довели меня до дрожи… Хороших современных пьес много! Хотя их часто критикуют. Но благодаря книге Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова» можно понять, сколько ругали «Вишневый сад» и как тяжело это переживал сам автор.

Эту книгу о Чехове мне подарила замечательный театральный критик из Барнаула Елена Кожевникова. Так случилось, что примерно в одно время мы с ней по не очень приятным причинам покидали Барнаул. Внезапно у нас возник задушевный разговор, а потом она мне вручила прекрасную книгу.

Дональда Рейфилда читать не скучно. Это не публицистика, а художественная литература, написанная ироничным интересным языком. В книге — вся жизнь Антона Павловича и его творческое становление, объяснения, что и как сказалось на той или иной пьесе или рассказе. Самые великие пьесы Чехова не только великие, но и очень загадочные. Там много тайн, непонятных обстоятельств. Например, что такое звук лопнувшей струны? В книге все объясняется. Чехов писал пьесы, опираясь на свой жизненный опыт. За всеми персонажами его пьес — за ними стоят реальные люди, с которыми он общался или за которыми наблюдал. Если я когда-нибудь решу поставить большую, значительную пьесу Чехова, мне кажется, без этой книги не имеет смысла даже браться за работу.

«Зачем нужен художник» Олега Шейнциса я купил зимой в Москве. Первым делом там поспешил в специализированный театральный магазин СТД, где столько важных и нужных книг продается, что я не удержался, купил 10. Несколько часов провел в магазине, изучал, что там представлено. Продавцы, видимо, не часто видят таких покупателей, они решили меня за мою дотошность вознаградить. Сказали: у нас есть такое уникальное издание, мы его никому не продаем, тираж всего 1 тысяча экземпляров.

Книга красивая подарочная, с обилием иллюстраций. Олег Шейнцис — художник, известный во всем мире. Он работал с Марком Захаровым, в том числе над спектаклем «Юнона и Авось». В своих мемуарах он размышляет, делится опытом. Сценография — это не просто оформление спектакля, а значительная часть замысла. Как в шахматах доска — это не просто доска в клеточку, а условие, правило. Не будет ее — не будет игры. То же самое — сценография спектакля. Я давал книгу Шейнциса почитать нашему художнику Владимиру Кану. Он ее 1,5 месяца читал и перечитывал. Я рад, что для него она оказалась важной.

У каждого режиссера, даже у тех, кто занимается исключительно современной драматургией, есть свои внутренние взаимоотношения с Уильямом Шекспиром. Они могут быть конфликтными, или, наоборот, похожими на влюбленность Мне же кажется, этот драматург проще, чем мы привыкли о нем думать. Важно понимать, что во времена Шекспира такого понятия, жанра как драматургия просто не было. Никто не писал пьесы. Уже потом появилось литературно-театральное творчество. Но тогда их не издавали, и профессии режиссера не существовало. Шекспир сам был режиссером в своем театре, он придумывал спектакли, ставил их, они несколько раз игрались. Конечно, какие-то записи у него были. Но он как литератор полагал, что оставит в наследство потомкам свои сонеты. Сегодня мы к ним более-менее равнодушны. Гораздо больше нас интересуют его пьесы. «Ромео и Джульетта», «Отелло», «Гамлет» — их все знают.

Что такое «Гамлет»? Шекспир сочинял для своего театра детектив с элементами мистики. Некий датский принц всех убивает, после того как к нему пришел призрак и сказал: «Твоего отца убили и заняли трон». Если мы уберем всю философию, все чувственные аспекты пьесы, а будем рассматривать только сюжет, то мы и поймем, что это мистические детектив.

Как был устроен театр, для которого писал Шекспир? Немногочисленные зрители из привилегированных сословий сидели прямо на сцене. Челядь, горожане стояли в зале. Они пили пиво, шумели, вели себя примерно так, как сегодня болельщики на футболе. Более того, среди толпы стояло несколько больших бочек, чтобы по ходу спектакля люди могли справлять в них нужду. По моей гипотезе, Шекспир и писал детектив, чтобы заинтересовать всех пришедших в театр.

Настоящая магия этого автора, парадокс его текста, которому нет рационального объяснения — проходит время, и каждая эпоха открывает новые смыслы в этой пьесе. Времена театра на Таганке. И тот самый Высоцкий, тогда запрещенный, которого слушали на кухнях и боялись сделать звук громче, играл в театре на Таганке Гамлета. Это был не просто хороший спектакль, а культурное событие, повлиявшее на страну. Вот таким свойством обладает эта пьеса. У каждого поколения должен быть свой Гамлет. Но Шекспир этого не предполагал. У него не было таких амбиций и задач. Философствовать, созерцать, размышлять он пытался в своих сонетах, а в пьесах просто писал интригующую историю. Он и не думал, что мы сегодня будем читать его книгу, что «Гамлет» будет переведен на все языки мира, а на русском даже появится 8 вариантов перевода.

Выискивая новые смыслы и образы, по-моему, надо понимать, что Вильяму в первую очередь было важно, чтобы в театр пришла толпа народу, они заплатили деньги, их хватило бы на жизнь и ему, и его труппе. Сегодня такой самый коммерчески привлекательный автор Рей Куни. Неважно как я к нему отношусь. Но Шекспир как драматург был Реем Куни эпохи Возрождения. Это удивительно, невероятно и парадоксально, что я сейчас говорю, но история мирового театра доказывает, что все было именно так.

Книга, читая которую я плакал — это Эдуард Кочергин, «Ангелова кукла». Кочергин — знаменитый театральный художник, главный художник БДТ, работавший с Георгием Товстоноговым, живая легенда театра. Еще он пишет. «Ангелова кукла» — сборник рассказов о послевоенном Ленинграде. Их герои — уголовники проститутки, инвалиды войны. Казалось бы, чернухой, но ни в коем случае их нельзя так называть. Это щемящие истории трагически складывающихся судеб людей. Невероятно трогательные. По эмоциональной силе я мало с чем могу их сравнить. Разве что также затронул меня Эмиль Ажар, его «Вся жизнь впереди». Там герои тоже маргиналы. Видимо, что-то меня в них привлекает. Такое ощущение, что книга Ажара написана слезами. Последние слова романа — «Надо любить!». Я мечтаю когда-нибудь поставить это произведение.

Вообще, хороших книг много, как и хорошей музыки. В одном разговоре всего не упомянешь…

Текст: Мария Симонова

Фото: Мария Аникина