Интервью с актером Евгением Казаковым: «Театр – дело живое»

Можно было бы просто представить актера Северского театра для детей и юношества, заслуженного артиста РФ Евгения Казакова как обладателя двух премий «Маска» в номинации «Главная мужская роль». Или рассказать о том, что Евгения можно увидеть не только в северских спектаклях, но и в томской Драме, ТЮЗе, «Версии», где в нескольких постановках он играет ведущие роли. Но главное – когда Евгений Казаков на сцене, то становится понятно, что театр – магическое дело.  Какими-то не постижимыми логикой способами этот артист умеет и рассмешить зал, и довести его до слез, и вспомнить о том, что такое катарсис. О своих ролях, подготовке к спектаклям, отношению к фестивалям  и многом другом Евгений Казаков рассказал «Афише».

!cut

- Евгений, правда, что вы пришли в театральную студию уже достаточно взрослым, а в школе увлекались другими вещами?
- В детстве меня интересовали змеи и бабочки, много читал о них, о далеких пустынях и лесах, где они обитают. Привлекала красота этих редких созданий. Бабочек у меня была целая коллекция: когда-то, как Дуремар, бегал по парку с сачком, ловил их. Теперь отдал ее в школу, где сам учился. Но биология как наука меня не увлекла, тем более, что по натуре я всегда был гуманитарием. Стать актером решил весьма неожиданно даже для самого себя. В тот момент уже окончил школу, успел поработать на ремонтно-механическом заводе и на 15-ом объекте в Северске. Вдруг захотелось попробовать себя на сцене, и вскоре я узнал о студии, где играют молодые ребята. Пришел к режиссеру Наталье Корляковой, она взяла меня в коллектив, я сыграл в «Коньке Горбунке» и вскоре поехал в Ярославль поступать в театральный вуз. Было мне 23 года.

- Потом вы работали в Москве и Петербурге?
- Да, сначала в Областном московском театре, а затем перешел в петербургский Театр реального искусства к режиссеру Эрик Горошевскому. Затем жизнь так сложилась, что я вернулся в родной Северск. После возвращения были мысли о смене профессии, но Наталья Корлякова предложила не спешить, подумать, и я в итоге все же остался в театре.

- Вам уже довелось сыграть множество ярких ролей, среди которых и Гамлет, и Арбенин, и Чехов. Но я хочу вспомнить о сравнительно недавней вашей работе – монахе Лоренцо в «Ромео и Джульетте». Линия несостоявшейся любви между Лоренцо и Кормилицей Джульетты кажется очень необычной…
- Это Наталья Корлякова, поставившая «Ромео и Джульетту», предложила такой неожиданный ход. Может, Шекспир такого и не имел в виду, но у нашего режиссера появилась идея, что Лоренцо и Кормилица - это те же Ромео и Джульетта, чья судьба сложилась так, что они не смогли быть вместе. И именно поэтому монах помогает юным влюбленным быть вместе. Я, правда, спорил сначала, говорил, что для Лоренцо необходим мир в городе, поэтому он и участвует в судьбе героев. Монахи-францисканцы - для них же главное нести мир гармонию. Хотя, надо сказать, что Шекспир, судя по его пьесам, не слишком любил монахов. У него Лоренцо получился хитровато-трусоватым. Мы же этого героя облагородили, и в финале нашего спектакля он не убегает (а в пьесе Лоренцо скрылся, ведь ему грозило наказание за тайное венчание). 

- Ваша крайняя роль – Иван в спектакле «Саня, Ваня, с ними Римас» по пьесе Гуркина, истории военных лет. Чем вам интересна это работа?
- В этой истории отношение между людьми очень теплые, хотя и непростые. Там и война, и любовь, и предательство. И любовь все равно побеждает. После пьесы остается светлое чувство. Жизнь у нас не простая, и хочется, чтобы мы не только ужасались, но и какую-то радость испытывали, чтобы зрители в зале думали, переживали, плакали, но потом наступал бы катарсис.

- Вы за светлые спектакли?
- Наверное... То есть, не то что светлые – на любом спектакле люди должны смеяться, плакать, испытывать эмоции. Театр – это живое. А если во время просмотра только голова загружается, и ты сидишь и думаешь, что же такое тебе показали, ничего не понимаешь, но ищешь какой-то глубокий смысл (ведь остальные что-то такое видят!), то устанешь, вымотаешься в зрительном зале. По-моему, должно быть иначе. Спектакль не должен быть чистой философией. Он должен задевать душу, сердце, а не только ум.

- Только для ума, скорее, подойдет кино…
- Да, много же есть арт-хауса. А в театре пусть будет именно живое, хотя этого на сцене сложнее всего достичь.

- В Северском театре ставят и классику, и современные пьесы. А вам какая драматургия ближе?
- Мне важнее другое. Когда спектакль только что поставлен, то в нем особенно нравится работать. Затем проходит время – начинаешь погружаться в другой спектакль.

- А вам как читателю какая литература интереснее?
- Последнее время я больше не читаю, а перечитываю. Очень банально, но русскую классику, в первую очередь – Булгакова, Достоевского, Гоголя.

- Ваш театр скоро представит спектакль «Саня, Ваня, с ними Римас» на фестивале в Таре. Как вы относитесь к фестивалям?
- Надо как можно больше ездить! Самим смотреть чужие спектакли, показывать свои. Если участвовать в фестивалях редко, то возникнет излишнее волнение, можно слишком стараться и в итоге перестараться. Нужно воспринимать такие поездки совершенно нормально. Везде зрители, которые ждут спектакля, они пришли в театр.

- Фестиваль будет конкурсный? Вы на тех же томских «Масках» постоянно выигрываете призы. Вам интереснее, когда на фестивале определяют победителей?
- Даже не знаю, какой именно фестиваль в Таре. Но для меня конкурс – не главное. Получать награды всегда приятно, но не нужно из искусства устраивать спорт. Год назад я с моноспектаклем «Господин Ибрагим и цветы Корана» участвовал в фестивале «Solo» в Москве. Там никаких номинаций не было предусмотрено, но сразу после спектакля проходили живые обсуждения с критиками и зрителями, это тоже было здорово!

- Кстати, а бывало такое, когда обсуждения, советы критиков действительно помогали в работе, наводили на какое-то решение?
- На последней областной «Маске» было интересно, когда высказался Роман Виктюк. Но он не критик, а режиссер, говорил «практические» вещи. Когда слушаешь критиков и понимаешь по их высказыванием – они что-то поняли о спектакле, их он задел, это многое дает в плане уверенности. Но практическую пользу скорее получишь от общения с коллегами и режиссерами.

- Перед выходом на сцену вы подолгу настраиваетесь на спектакль? Каждый готовится по-своему…
- Когда как, дело непредсказуемое. Иногда лучше до последнего момента заниматься посторонними вещами.

- У вас есть проект, видеопоэзия, где вы читаете стихи Иосифа Бродского. Что это за история?
- Я бы сказал, это авантюра. Все придумал и сделал оператор Валера Доронин. Появилась идея, мы однажды ее обсудили, а потом он внезапно позвонил мне поздно вечером: «Я нашел место, где можно снять!». Уговорил меня немедленно приехать. Я прочел стихотворение Бродского «Лагуна» - просто потому, что знал его наизусть. Вскоре Валера сделал ролик и выложил его на Youtube. Когда я читал стихотворение, то мне было важно не подчеркнуть ритм, а найти в нем смысл (сами поэты всегда читают свои стихи, не акцентируя содержание и знаки препинания, для них главное музыка).

- Недавно появилось продолжение видеопоэзии?
- Мы записали еще одно стихотворение, Post aetatem nostra. Оно весьма длинное, но мы не стали разводить его как моноспектакль. Было сложно, поскольку работал без публики, она обычно все корректирует.

- Если на съемках не хватало зрителей, то, может быть, стоит задуматься о поэтическом спектакле?
- Да, есть такая идея - почитать стихи Бродского со сцены. Актриса Лариса Окишева в Центре культуры ТПУ уже делала интересный поэтический проект, в нем участвовали и другие артисты, Илья Гваракидзе, Ирина Шишлянникова Они читали поэзию серебряного века. Если будет подобный вечер со стихами Бродского, и меня пригласят, то я тоже с удовольствием выступлю.

- Часто бывает, что у артистов вся семья связана с театром. А у вас есть коллеги среди родных?
- Нет, ни жена, ни дочь, ни сын в театре не работают, хотя, конечно, ходят на спектакли. Детям я ничего не советовал и не запрещал – они сами выбирали себе профессии, и предпочли несвязанные с театром. Хотя сын в совсем юные годы был занят в спектакле «Тиль» (много детей артистов нашего театра прошли через эту роль, сыграли Тиля в раннем детстве), но на сцену его после этого не потянуло.

- Северск - закрытый город. Местная публика отличается от зрителей больших городов?
- По-моему, нет принципиальной разницы. Например, про московскую публику говорят, что они очень «накормлены» искусством, но когда мы на фестивале в столице играли «Последнюю жертву» в Малом театре, то зрители замечательно ее принимали. А после спектакля к нам подходили бабушки-билетеры и говорили: «В репертуаре нашего театра тоже есть эта пьеса, но ваша постановка лучше!». Если работать искренне, то людям в зале есть на что откликнуться, а если нет отдачи, то, вероятно, дело в нас.

- По-моему, в последнее время Северский театр для детей и юношества стал чаще появляться в Томске: и в ДК ТПУ, и в Облсовпрофе… Насколько важны для вас такие выезды?
- Все зависит от зала, иногда он не очень театральный, тогда приходится что-то менять в спектаклях, а этого лучше не делать. А если зал подходит для постановок, то замечательно. Радует и что теперь есть возможность организовывать для зрителей посещения нашего театра в Северске. Ведь ничего хорошего в «колючей проволоке» для театра нет. Он всегда должен быть открытым для зрителя, но при этом сам оставаться замкнутым. Почти как монастырь. Для меня пример - «Мастерская Петра Фоменко», где режиссер и педагог создавал театр в первую очередь из своих учеников.

- У вас в театре тоже почти все свои, либо из студии Натальи Корляковой, либо выпускники ее курса…
-Поэтому и не хочется из такого театра никуда уходить! Я знаю, что Наталья всегда за студийность. Для индивидуалистов это тяжело, но, с другой стороны, мы таким делом занимаемся, что иначе нельзя: если каждый сам по себе будет, то ничего хорошего не получится.

Текст: Мария Симонова

Фото: архив Северского театра, Мария Аникина